— Он больше не вернется, — отзывается Роберт.

И Изабель не знает, откуда в ней столько злости. Она ощетинивается, моментально кидает отцу озлобленное:

— Как ты можешь так говорить?

Роберт лишь качает головой, во взгляде то, что Изабель хочется видеть там меньше всего. Сожаление и смирение.

— Изабель, не при Максе, — упрекает ее отец, но упрек получается каким-то измученным, слабым. — Ты должна понимать все сама.

Они не правы. Все не правы. Не могут они быть правы. Потому что если хоть на секунду допустить мысль, что все они правы, то все сломается за считанные мгновения. Ее хрупкий и шаткий карточный домик. Тогда получается, что Изабель не помнит, когда видела своего брата в последний раз. Не помнит его последние слова. А так ведь не бывает, правда? Такие моменты ведь должны отпечатываться в сознании, потом на протяжении многих лет крутиться снова и снова и заставлять тосковать. Она не помнит и не может вспомнить. В памяти остается лишь утро.

Утро, когда просыпается в своей кровати, переворачивается на другой бок и упирается в тело брата. Ведет пальцами по скуле, будит. И первое, что слышит от него еще сонного:

— Это случилось снова, да?

Изабель улыбается и оставляет едва ощутимый след от поцелуя на его щеке.

— Не смей себя винить, понял?

Один и тот же разговор, повторяющийся уже раз в пятый, наверное. Вряд ли когда-нибудь ей удастся добиться того, что он не проходил через очередной поток вины и отрицания всякий раз после того, как они перейдут границы. Лишь бы не отталкивал от себя, а с остальным они справятся. В конце концов, с кровосмешением как-то можно жить.

— Когда начнется настоящая суматоха, будь осторожна, — говорит Алек уже позже, когда они оба одеваются. — Ты не Джейс, не суйся в гущу событий.

И она кидает ему в лицо его же футболку, усмехаясь. Потому что она воин, она не хуже них держит оружие в руках, и он не имеет права говорить ей, что делать.

Это не то воспоминание, о котором можно будет рассказать родителям. Друзьям. Кому-угодно. Да и это точно были не последние его слова. Ей бы вспомнить, но не получается. Она помнит только утро, а остальное — что-то серо-черное, взрывающееся, с запахом крови, пыли, пота.

Вернуться туда, вниз. Вспомнить о том, что Люк уже потерял сестру. И поймать себя на страшной мысли, что она, похоже, тоже теряет брата.

Он все еще не смотрит на нее. И Изабель кусает себя за внутреннюю часть щеки. Зачем-то снова начинает говорить. Наивная. Она сейчас не многим умнее и импульсивнее Фрэй. Думает, что может что-то изменить, с чем-то справиться. Она вскрывала трупы Отреченных. Она должна прекрасно знать, что обратного процесса просто не существует. Но сейчас все настолько лично, все настолько затрагивает ее саму, а не работу, что упрямство совершенно не позволяет сдаться и поверить трезвому рассудку.

Был бы это страшный сон, она бы давно проснулась. Проснулась бы и влетела к нему в комнату без стука. Разбудила бы одним своим резким появлением и прижималась бы с таким отчаянным остервенением, что точно бы напугала его.

Но это не сон.

У Изабель стоит ком в горле, и с холодным разумом точно проблемы, потому что она подходит вплотную к решетке, пальцами сжимает прутья и смотрит на Алека.

— Я знаю, что ты меня слышишь. И я знаю, что ты все еще там. Ты сильнее этой мерзкой крови, она не твоя собственная, — голос срывается на сипение, уходит в шепот.

И когда он поднимает голову, когда встречается с ней взглядом, на доли секунды она верит, что у нее получилось. Что это он, что он здесь. С ней. Что это ее Алек, которого она знает всю жизнь, а не тот монстр, что пытался выкачать из нее жизнь, намертво прижав к асфальту. А Клэри молодец. Все же нашла Джейса. Если бы не Джейс, то ее бы здесь уже не было. Изабель смотрит брату в глаза и измученно улыбается, чуть поджимает губы и кивает. Это он, все еще он. А ей никто не верил.

Равно до тех пор, пока его ладонь не хватает грубо ее за пальцы. Так, что она ударяется лбом о толстые прутья решетки. Он сжимает ее руку так, что она начитает скулить, сама не отдавая себе в этом отчет. Так, будто хочет сломать ей каждый палец. А, быть может, уже ломает. И взгляд не просто холодный и равнодушный, взгляд чужой.

— Скажи еще слово, — рычит он на нее. — И я найду способ выбраться из этой клетки и переломать каждую кость в твоем теле, охотница.

Отпихивает ее так же грубо. Изабель оседает на пол, но вряд ли в этом уже виноват он. У нее трясутся губы, и рука болит. Два пальца она не чувствует. И на запястье точно проступят синяки. Но страшно не это. Страшно, что ее брат все еще ее не узнает. Все еще хочет ее убить.

Изабель путается в ногах, когда уходит. Почти по стенке, почти на не разгибающихся ногах.

И когда натыкается на обеспокоенную Клэри в коридоре, совсем ее не слушает. Улавливает звенящее в ушах «все будет кончено сегодня ночью» и моргает несколько раз. Только смотрит на нее почти невидящим взглядом и тихо произносит:

— Ты тоже не смогла бы убить Джейса. Брат он тебе или нет — значения ведь не имеет, правда? Ты бы не смогла.

Крик из глотки вырывается, лишь когда ей накладывают тугую повязку на пальцы. И вряд ли этот крик как-то связан с болью. Потому что пальцы она все еще не чувствует совершенно.

========== 10 ==========

Рано или поздно все всплывет наружу.

Алек повторяет эти слова себе чуть ли не с первого дня. И лишь совсем недавно он начал говорить их еще и вслух. Будто бы в напоминании нуждается то, что они делают. Он повторяет их сестре каждый вечер или ночь, когда они остаются вдвоем. Изабель только улыбается, грустной и какой-то понурой улыбкой. Прижимается спиной теснее к его груди, пальцами перебирает пряди его волос, чешет кожу головы и совершенно непроизвольно тяжело выдыхает.

Она говорит:

— Я так устала.

Она комкает слова:

— Я так хочу спать.

Она практически шепчет, прикрывая глаза:

— Обними меня, Алек. Прикинься, что у нас есть будущее. И давай уже спать.

У них нет никакого будущего, и они оба это прекрасно знают. Настоящее у них хлипкое, шаткое и едва ли не лживое. Но они прикидываются, что все и дальше будет так же спокойно. Что наружу никогда ничего не выплывет, что они смогут не разрушить до основания свою родственную связь, надавив на нее грузом бессознательной страсти и необъяснимого сексуального притяжения. Они же такие сильные, они справятся.

Очередная ложь. Врать себе ведь так приятно, правда? Врать себе ведь даже лучше, чем врать другим. И Алек врет себе, мысленно повторяя снова и снова, что скоро они остановятся. Поставят жирную точку и вернут все на прежние места. Перестанут воровать друг у друга поцелуи, наспех стягивая одежду, когда Институт погружается в тишину ночи, граничащей с ранним утром. Перестанут, они обязательно перестанут. Это лишь период такой в жизни, на самом деле им все это не нужно, они заигрались, потеряли чувство реальности и правильности где-то по пути.

И Джейс иногда смотрит на них так, будто все знает. Будто знает, но почему-то продолжает молчать и прикидываться, что ничего не происходит. Что все так же, как и было раньше, совершенно не изменившееся и стабильное. И когда в такие моменты он пересекается взглядами с Алеком, то за радужкой что-то мутное, гаснущее.

«Не смей меня осуждать», — хочет сказать Алек. Хочет, но продолжает молчать. Потому что он не станет ничего вытаскивать на поверхность. Не станет вытягивать всю эту грязь на всеобщее обозрение. Даже для Джейса.

Их связь именно что грязью ощущается. Настолько, что от самих себя противно. И приходится напоминать себе снова и снова, что дело совсем не в слепой похоти. Дело в другом. Но в чем? Объясниться бы с собой, расставить все по местам и наконец понять.

Изабель проще прижаться к брату во сне, рукой накрыть его руку, лежащую поперек ее живота, пальцы переплести и постараться заснуть как можно быстрее. Они ведь оба чувствуют себя виноватыми, они оба все никак не поймут, что винить себя бесполезно. Остановиться бы, им бы просто остановиться. И каждый день, каждую ночь перед тем, как заснуть — в своей ли кровати, в его ли, одна или с ним, — Изабель обещает себе, что завтра все закончится, что завтра все будет совсем иначе, что она наступит каблуком сапог себе на глотку и перестанет мучить Алека. Перестанет испытывать его на прочность.