Вероятность того, что за пару месяцев его работы в Идрисе, она станет смотреть на него другими глазами, что его самого тянуть к ней перестанет — она настолько минимальная, что Изабель себя подобными мыслями не пичкает. Плацебо у него бракованное; но Алеку подходит, а цепляться за его руки и просить не бросать — она просто не может уже, она устала, и порой кажется, что он точно такой же, как и все те, кого оно знала раньше.

У нее дни смазываются в бесконечные будни, работы находится еще больше, чем раньше. На исходе первой недели она раздраженно едва ли не рычит на Клэри, когда та предлагает сходить и выпить в какой-нибудь бар.

Примерно в этот момент понимает, что сама трещать без него начинает намного раньше, чем планировала.

(А ему там так же? Он тоже на людей срывается, а вечером в кровати слишком много места оказывается?)

После третьей недели она совершенно спокойно заявляет Джейсу, что, если кто-то попробует хоть пальцем тронуть вещи брата, разобрать его комнату и подселить туда кого-то другого, она спалит к чертям ту комнату. И руку отнимает, когда Джейс ее ладони своими накрывает и говорит, что она начинает параноить.

Под конец первого месяца она перебирается в его комнату чуть ли не на постоянной основе.

Официальная версия: у него утром свет лучше, краситься удобнее, да и просыпаться помогает.

Неофициальная версия: его не было целый месяц, а все здесь напоминает о нем, в шкафу остались еще какие-то вещи, в ящиках тоже.

На подоконнике находится недокуренная пачка сигарет. И она почему-то тянется к этим сигаретам, когда ночами не спится. Все еще не отправляет ему ни одного дурацкого слова; даже близко не представляет, что может ему сказать. Чем больше времени проходит, тем хуже она его как будто знает. В середине второго месяца начинает казаться, что все то, что между ними было — оно было только с ее стороны.

Изабель весь дух из себя в зале вышибает, просит Джейса выбить из нее остатки мыслей. И совершенно глупо, проехавшись спиной по матам, не поднимаясь, спрашивает:

— Он там как?

И то ли дело в спортивном лифчике, который сдавливает все, что только можно, то ли в этих трех словах, потому что ей физически дышать становится сложно. Потому что Джейс поднимает ее с матов, а ей кажется, что стоит только перестать хвататься за его руки, как собственные ноги подведут, как ее поведет в сторону.

Убеждать себя, что это вынужденно, что скоро Алек вернется и все будет как раньше, удается не больше сорока трех дней.

А там хоть руки заламывай, хоть не спи ночами, хоть кричи в его подушку — бесполезно.

Все разговоры о брате обрывает, мысли так просто тормозить не получается. Второй месяц его отсутствия — официально: новой должности — разрывает дыру в грудине, которая засасывает все окружающее.

И когда сон совершенно не идет, она принимается перебирать его вещи, остатки его вещей.

Не знает, благодарить ли Джейса или кого-то другого, но кабинет брата не отдают никому другому, а его вещи так и лежат на местах. И на часах уже четвертый час утра, когда она вытряхивает ящики и роется в тех мелочах, которые принадлежали ему.

Нервы успокаиваются крайне условно, но все же успокаиваются.

Она находит еще пару открытых и не законченных пачек сигарет. Она находит зажигалку. Не смотрит на обычную канцелярию, не надеется найти что-то совсем личное. И под стопкой бумаг на самом дне полки вытаскивает какую-то старую фотографию.

Хмыкает себе под нос, затягиваясь, и стряхивает пепел в пепельницу (почему-то вспоминает, что он сам этой пепельницей никогда не пользовался).

Ничего необычного.

Ведь у каждого, наверное, есть фотография его девушки в купальнике или белье. У особо счастливых — и без. Хранить подобные фотографии даже не стыдно, она бы тоже хранила. Пялиться на них тоже не стыдно. И в теории она даже знала о существовании этой фотографии, он как-то кинул пару фраз, но для себя она решила, что ей неинтересно, что там. В зеркало она себя и без того видела. Для себя она решила, что там что-то полуголое из Инстаграма и совсем этому не удивлялась.

Никак не та, где она растрепанная, в его застиранной толстовке и жмурится от солнца в его плечо.

Изабель горячим кончиком сигареты, пеплом пальцы жжет. Шипит, сигарету опускает в пепельницу. Пальцами все так же крепко держит сигарету.

И как-то непроизвольно приходит к мнению, что она его недооценила.

Слова спустя два месяца находятся сами.

Начиная с простого «скучаю» и заканчивая «вернись, пожалуйста, мы нужны друг другу».

И пускай звучит самонадеянно, крайне самонадеянно. Но когда спустя несколько дней посреди ночи за ее спиной открывается дверь в его комнату, Изабель непроизвольно комкает пустую уже пачку из-под сигарет. Улыбается едва заметно, все так же собственные колени обнимая, и произносит коротко, тихо, слыша, как спортивная сумка падает на пол:

— С возвращением.