Выждав день-другой, Винцусь решил не ждать Радима дома, а самому отправиться к нему. Благо, знал уже, где брата искать. Поднявшись пораньше, затемно ещё, и прихватив на кухне пару сухарей в дорогу, оседлал Винцусь верного Коника и направился к городищу. Никому не сказался, ибо дело тайное должно оставаться тайным, чтобы быть успешным.
Когда развиднелось, Винцусь был уже от дома далеко. Ехал он по лесу, по тропе. Заткнут был грозный пистолет за поясом. Совсем взрослый уж парень ехал, шляхтич молодой. Смелый был, ворон и белок не пугался. Шапку геройски сдвинул на затылок. Поглядывал зорко туда-сюда. Про пистолет свой думал по пути: встретится лихой человек, слово недоброе ему сказать дерзнёт, так и получит пулю в сердце — не дрогнет юная рука.
Не доехав двух вёрст до городища, услышал Винцусь впереди, за леском, за рощей, большой конный отряд. А как не было уверенности, что это отряд Тура, помыслил Винцусь не рисковать и голову свою разумную глупо не подставлять. Сначала надумал разведать: не шведы ли это рыщут в поисках пропитания? не русские ли, не казаки ли, это рыщут в поисках шведов? а может, поляков король прислал — по голову Тура (о том давно слухи ходили, что польский король и великий князь точат на Тура зуб, и только тем и заняты они — думу думают, как своенравного гордого Тура за самоуправство его наказать)? Лучше было не попадаться, даже не показываться чужим. Он, Винцусь, хоть и смел отчаянно, и двоих-троих врагов при надобности положит, но против целого отряда ему не сдюжить. А как узнать, кто там?..
Приняв в соображение сказанные обстоятельства, некоторое время Винцусь ехал по следу и держал ухо востро. Потом, услышав впереди говор, скрип снега и всхрапывание лошадей, он остановился. Не решился выглянуть из кустов — его могли заметить. И по голосам не мог он определить: свои там или не свои. Голоса слышал, но говор разобрать не мог.
Чтобы рассмотреть всадников, остановившихся впереди, Винцусь прибегнул к испытанному способу: прямо с Коника, встав на седло, полез он на сосну, что была повыше. Пока Винцусь, кряхтя и чертыхаясь, карабкался по стволу, Коник вдруг встревожился, а через минуту развернулся, взбрыкнул, хотя прежде никогда не был он норовистым, и, поначалу рысью, потом перейдя на хороший галоп, ускакал по тропе обратно — в имение... Бегство Коника Винцусь заметил в последнюю минуту, когда круп его уже скрывался за заснеженными лапами вековых елей. Дрогнули лапы, и осыпался с них снег.
И в этот же миг по другую сторону от сосны, на которую взобрался герой наш, дрогнули заснеженные еловые лапы, и из-под них выскочили на тропу... волки, серые волки с рыжими подпалинами на щеках и боках. Несколько волков кинулись по тропе за Коником, а пять или шесть остановились под сосной, с которой на них беспомощно и растерянно взирал Винцусь. Скоро и первые, не догнав коня, вернулись. Это была довольно большая стая. И судя по тому, как у этих волков подвело бока и как люто, как жадно глядели они на свою добычу в ловушке, как временами от нетерпения повизгивали и какие злобные глухие рыки издавали, были они очень голодны; видать, не миловала их зима. Смотрели на бедного Винцуся, скалили зубы, ждали. Матёрые, уверенные, наглые. В рыжих и зелёных глазах у этих волков Винцусь видел дьяволов. Это и были дьяволы в волчьем обличье.
Винцусь подумал было — не позвать ли на помощь тех всадников, голоса которых он ещё слышал?.. Но он сразу отказался от этой мысли; если он слышал чужих, то, обнаружив своё присутствие, сделает тем только себе хуже — в нём увидят шпиона и подвесят на этой же сосне, не помилуют; если же он слышал своих, то, найдя его на дереве, те над ним непременно посмеются, скажут: хорош герой — ещё не начал воевать, а уже прячется!., и в дружину не возьмут. Однако и то правда, что многие храбрые, окажись в таких поистине плачевных обстоятельствах, испугались бы, ибо у любого из этих волков голова была много больше, чем у Винцуся, а клыки у них — не менее мизинца, и лапы — толще человеческой руки, и весом каждый — пудов не менее пяти... настоящие чудовища сторожили себе ужин...
Не зная, что предпринять, Винцусь всё сидел на сосне, с опаской поглядывал вниз, на щёлкающих зубами страшных волков. Ему оставалось одно: ждать, пока волки, отчаявшись, сами не уйдут на поиски другой добычи. Но время шло, неизвестные всадники уехали, уж стало смеркаться, и Винцусь продрог изрядно, сидя без движения на ветке, а волки всё не уходили; они, кажется, вообще не собирались уходить. Волки разлеглись вокруг ствола сосны, позёвывали и время от времени поглядывали вверх, на Винцуся. Иногда один из волков — самый большой и седой — вставал, рычал негромко, при этом угрожающе бугрилась у него шерсть на загривке и холодным огнём загорались глаза. Похоже, это был вожак стаи.
Винцусь подумал, что если бы этого волка прогнать или убить, то, наверное, и другие волки ушли бы — без вожака распалась бы стая. Но как его убить?.. И тут Винцусь вспомнил, что у него есть пистолет. Он обрадовался и в то же время поразился: как он мог забыть об оружии, обладанием которого был в последнее время счастлив и горд и из обладания которым черпал уверенность (как в мыслях, так и в поступках) и отвагу. Верно, столь он был напуган близостью волчьей стаи, что даже не сразу вспомнил про пистолет.
Он уселся на ветви поудобнее и понадёжнее — верхом, достал пистолет из-за пояса — пистолет, из которого не стрелял ещё ни разу, хотя и точно знал, как это делается, знал, что надо взвести курок (но чтоб кремень обязательно был сух и колёсико вычищено), хорошенько прицелиться, немного согнув руку, после чего на курок мягко пальцем нажать...
Волки, увидев, что Винцусь у себя на ветке зашевелился, оживились: все встали и, поскуливая, повизгивая от голода, смотрели вверх — с любопытством и злобой одновременно. Так же и вожак — впереди всех, выше всех — втянул носом воздух и раскрыл пасть, с языка на снег обильно закапала слюна. Лоб у него был широкий и крепкий — лбище, едва не как у медведя.
Этот лоб широкий, покрытый седой шкурой, и взял на мушку Винцусь. Целился старательно, упёршись ногами в ствол и ухватившись левой рукой за ветку над головой. Сердце у Винцуся от волнения чуть не выпрыгивало из груди, и предательски дрожала рука. «Выстрелит — не выстрелит? Попаду — не попаду? С ветки не сорвусь ли?..» Мешались мысли, ствол пистолета ходил ходуном... Наконец Винцусь поймал седой лбище на мушку и нажал на курок.
Выстрел грохнул оглушительный. Винцусь и не подозревал, что выстрел будет столь громок. Уши заложило. Пистолет вырвался из руки, полетел вниз, задевая ветки, и нырнул в глубокий снег.
Матёрый волк взвизгнул, подскочил, как бы собравшись бежать, но тут же, на месте и ткнулся мордой в снег. Он, кажется, ещё оставался жив некоторое время, но двигаться не мог — пуля повредила ему позвоночник. В сумерках хорошо была видна чёрная кровь, пропитавшая снег возле шеи подстреленного зверя. Другие волки переполошились. Они глухо рычали, глядя вверх, на Винцуся, ходили в нерешительности туда-сюда. Надежды на то, что стая после гибели вожака убежит, не оправдались.
Винцусь не знал, что ему теперь делать. Оставаться на дереве — означало замёрзнуть, поскольку мороз к ночи быстро крепчал: то и дело потрескивали от холода стволы деревьев, а всё живое попряталось, даже птиц было не слыхать и не видать; сам воздух, казалось, застыл... до утра не дожить. Обстоятельства располагали к отчаянию. Хоть криком кричи, хоть плачем плачь, а хоть вместе с волками воем вой. И от этого отчаянного положения Винцусь так испугался, что у него испарина проступила на лбу, и если бы он мог ещё взглянуть на себя сейчас со стороны, то увидел бы, что стал мертвенно бледен. И тогда он вспомнил рассказ брата о чернокнижнике и подумал: может, и тут не обошлось без колдовства? вон какие огромные волки сторожат его внизу, обложили! отродясь он не видывал таких больших волков!., не дьяволы ли они? не оборотни ли?..
И Винцусь ясно и довольно громко, чтобы волкам (а с ними и всем дьяволам) было слышно, произнёс:
