Нет, не хвалит меня… Приводит чужие слова, вкладывая сюда какой-то подтекст.

Горький ледяной ком желчи, засевший в моих внутренностях, подкатился к горлу. Серые глаза Вадима теперь глядели строго, с подозрительностью. Редкий случай — их обладатель едва ли когда-нибудь скроет свои мысли.

— Поэтому у меня лично возник вопрос. Либо вы действительно так хороши и невероятно талантливы в своей работе, либо невероятно талантливы в обольщении мужчин. Что скажете?

Что скажу?… Крайняя точка унижения. Последствия того, насколько легкомысленно полагаться на ситуацию и человека. Нужно было уволиться еще в тот день, когда осознала: прессинг сплетен и злоязычия заслужен. Но я осталась…

— Ничего не скажу, — холодно и отстраненно ответила я. Чувствовала, будто и тело, и эмоции мои онемели. Чувствовала… Нет, больше ничего не чувствовала.

Сохранить лицо, быть вежливой. Потом — уйти из этого кабинета и где-то, подальше ото всех глаз, от касания чужих оценок и мыслей, сделать вдох, затем выдох…

— Я предоставлю решить этот вопрос вам. Как моему начальнику. — Мой голос звучал словно чужой, отдавал металлическим звоном.

— Хорошо, — он продолжил бесстрастно изучать мое лицо, бросил взгляд на мои пальцы, лежащие на столешнице.

Я омертвела так, что не ощущала их.

Еще один раунд молчания — и только громкий стук сердца, отдававшийся в моих ушах.

Сохранить достоинство, оставаться любезной. Так, будто его строгий суд и выводы не относятся ко мне.

Он имеет право такое думать, и похвально, что говорит прямо, без обиняков. Правдив и открыт…

Но, черт побери, как же это больно.

— У вас еще месяц испытательного срока. Так что, да, обязательно сам решу этот вопрос и поставлю вас в известность. Полагаю, мы поладили? Так, Арина Витальевна?

Выгнул бровь в ожидании моего ответа, улыбнулся коротко, но ярко, так, что в глазах зажглись какие-то непонятные искорки.

— Конечно.

Я встала с места — на одеревеневшие ноги. Вадим Евгеньевич поднялся следом.

Еще одно мгновение обмена взглядами.

— Удачного дня.

— И вам.

Затем я ушла, тихо и осторожно притворила за собой дверь, поднесла руку к глазам, вдруг защипавшим, словно воспалившимся.

Нет, сухие.

***

— Арин?

Я вздрогнула, вышла из оцепенения и подняла глаза на Артема, стоявшего у своего стола. В неярком сизом свете приближающегося вечера едва ли можно было точно определить выражение лица моего коллеги, но, вроде бы, в нем читалось замешательство и беспокойство.

— Да? — прикусив губу, я перевела взгляд на свой монитор, на котором застыла открытая таблица оценок за пройденный тренинг, все еще остающаяся незаполненной.

Я настолько погрузилась в себя, что выпала из рабочего процесса.

— Вызывал на ковер, да? — с участием спросил Кожухов.

Руки задрожали, но я набрала первую фамилию из списка, лежащего у клавиатуры. Помявшись секунду-другую, Артем направился к гардеробу.

— Вовсе нет, — произнесла я сквозь вновь возникший в горле горький комок, слабо улыбнулась мужчине, спряталась за необходимостью работать.

Но второй фамилии в списке не видела. Крутила в голове его слова: «талантлива в умении обольщать мужчин».

Нет, Артем думать подобное не давал.

Простой парень. Обычная внешность, без каких-либо примечательных черт: темные глаза, пшеничного цвета волосы, большой рот, непропорционально сложен. Слишком увлечен видеоиграми, в свои двадцать девять так и не нашел себя и не разобрался в том, чем ему действительно хотелось бы заниматься. Без стержня. Но добр, внимателен — никакого расчета. Мужчина такого склада — будто ребенок. Такие просто хорошие друзья, но станут большим лишь при активном участии и руководстве пожелавшей того женщины.

— Да не переживай, — Кожухов снял с вешалки свою куртку.

Его движения я улавливала краем глаза. Кусая щеку изнутри, сделала усилие, сосредоточилась и набрала вторую и третью фамилии, выставила баллы.

— Он классный босс, считай, свой человек. Это, думаю, Дима напортачил, а он теперь разгребает. Ну и сдали нервы. А ты под руку попалась… Арин?

Никуда не годится — поменяла местами пятую и четвертую фамилию в списке…

— А?

Сейчас он стоял напротив меня и, наматывая на шею яркий клетчатый шарф, глядел печально и заботливо. Смахнув прядь волос за ухо, я выдавила улыбку:

— Да все хорошо со мной.

Мышцы точно желе… Ощущала себя так, будто заболеваю, борюсь с наваливающейся слабостью. Ощущала, как все больше и больше удаляюсь от происходящего, словно действие разворачивается где-то за пределами моего участия в нем. Словно все — не со мной.

«Полагаю, мы поладили? Так, Арина Витальевна?» Странным образом в тоне его голоса сарказма не ощущалось. Любопытство. Чуть разочарования. Уверенное спокойствие.

— …Он уже был на взводе, когда мы с ним о тебе говорили, так что… И я хорошо о тебе отозвался.

— Да, он мне сказал. Спасибо тебе.

«Кожухов о вас именно так отозвался…» А скажи Артем ему что-то нехорошее обо мне, было бы лучше? Это было бы тем, что он жаждал услышать?

— Ерунда. Тем более я правду сказал. Слушай, я вот что хотел…

Достаточно.

Остаться одной и сделать работу. И не размышлять над его словами, их предпосылками, следствиями.

Протеже, подружка, любовница Димы — поставить галочку там, где большая смысловая нагрузка. В любой из этих ипостасей я справилась бы лучше, чем сегодня на тренинге…

Столько еще необходимо отработать. Еще больше приложить усилий, больше узнать… Хватит ли мне месяца?

Уволиться? Вернуться в Менделеевск? Равносильно побегу. Не решение проблемы. Не вынесение уроков. Обыкновенные малодушие и трусость. Плохо уже то, что я даже на секунду задумалась об этом.

Пока пребывала в лихорадке влюбленности, пока стремилась избавиться от нее, перекрывала ей кислород, пряталась от ненужных и неправильных эмоций в панцире работы, даже не думала, что все закончится так… — полнейшей тьмой.

— …Так что скажешь, Ариш?

Голос Кожухова прозвучал прямо над ухом. Я резко подняла голову, посмотрела в добродушное скуластое лицо своего коллеги, стоявшего, как оказалось, рядом с моим креслом.

— Прости, отвлеклась. На что сказать?

В глазах Артема заблестело сочувствие.

— Видимо, дело совсем дрянь… Ариш, бросай здесь все, доделать сможешь завтра. Я уже еду, могу тебя подождать и подбросить до метро. А хочешь, сходим перекусить сначала?

Растерявшись, я пробежала взглядом по его застегнутой темно-серой куртке. Из-под воротника выглядывала яркая зеленая клетка шарфа. Мял черную шапку в кулаке.

Он тоже видит меня такой? Вертихвостка. Хорошая фигура. Большие глаза. Девушка, способная успокоиться от мужского комплимента и внимания… Скорее всего, да.

— М-м… Знаешь, не хочу оставлять до завтра. Езжай. Спасибо огромное за твое предложение.

Я подкрепила свои слова маленькой улыбкой благодарности, вернулась к заполнению таблицы. Переступив с ноги на ногу, Кожухов робко пробурчал:

— Ну ладно тогда. Пока, — и ушел.

Я включила лампу, потому что строчки стали расползаться в сгущающейся тьме. Общий свет включать не стала — чувствовала, что совсем ослабела. Да и не хотелось вставать. Не хотелось делать лишних движений. Хотелось слиться в одно с тишиной, которую своим бархатистым тоном нарушало урчание системного блока и мягкое щелканье клавиш, с загустевающей синевой, узкими прямоугольниками врезающейся в окна, контрастирующей с белыми вертикальными пластинами жалюзи. Хотелось определиться наконец, справлюсь ли я. Справлюсь ли с демонами своей ошибки, с зубами слухов и стальным капканом ограничения во времени?

Изначально не следовало оставаться работать там, где начальник активно проявляет к тебе интерес и не менее активно добивается ответного. И не в том даже проблема, что он обманщик… И не в том, что пошли разговоры. Проблема в том, что двусмысленное положение неизбежно. Срывал ли Вадим на мне злость, был ли жестоко честен со мной — все его слова, его точка зрения правомерны и справедливы.