Надо отдать должное Вадиму Евгеньевичу, он, вероятно, прав. Не потому ли другие не готовы были судить меня только как профессионала, что сама забыла: я прежде всего профессионал? Не потому ли воспринимала дурные слухи о себе как заслуженные, что сама так и не смогла простить себя за ошибку с Димой? Велика вероятность, что так и есть.

Необходимо вычистить из памяти все личные интересы и неприятности, связанные с Вадимом и Дмитрием Савельевыми.

Бросила взгляд на время в углу монитора: пятьдесят минут до начала тренинга. Вернулись озноб и головная боль. Я помассировала виски, ощущая, как накатывает муть беспокойства и неопознаваемой тоски — как будто что-то упускаю, не беру в расчет, что-то задвинула на задний план, тогда как оно должно быть рядом, под рукой.

Вдох и выдох, еще один вдох, в горле ужасно першит. Я забросила в рот леденец «Стрепсилса», растекшийся по языку синтетическим холодком эвкалипта.

Вновь взгляд на часы: до начала тренинга осталось сорок восемь минут — пора сосредоточиться и накидать план. Это и есть то единственное, что я упускаю и что действительно требует моего внимания.

***

Зажав в руке опросники, по которым мне предстояло до своего ухода составить отчет, я поднялась с места и подошла к окну. Раздвинула жалюзи, впуская в тренинг-зал молочный свет зимнего дня, тут же капитулировавший под напором жесткого белого света люминесцентных ламп.

Окно выходило прямо на парковку перед нашим зданием. Машина Вадима все еще находилась на своем месте — даже не сомневалась, что он до сих пор не уехал.

Я выдохнула на стекло, а после, не торопясь, ощущая холодящую влажность на подушечках пальцев, стерла растворяющееся белесое пятнышко. Остановила взгляд на светящейся амальгаме неба, проглядывающего за крышами домов и редкими верхушками деревьев в убранстве инея. Посмотрела, как ветерок гоняет горстки снежной пыли по запекшейся льдом поверхности парковки, и вернула мысли к закончившемуся минут десять назад тренингу.

Страховые агенты — особая аудитория со своей спецификой и подводными течениями, но все прошло более или менее сносно, во что даже не верится, учитывая ускоренную подготовку, практически экспромт, а также глухую головную боль и охрипшее горло. Но все же лучше так, чем оставаться в заключении стен собственной квартиры на расправу безделью и бесконечному переворачиванию в голове последних двух месяцев своей жизни.

Затылок ныл и давил, видимо, слишком туго скрутила волосы накануне тренинга, нервничая, поэтому, положив заполненные моими недавними слушателями опросные листы на подоконник, я принялась вытаскивать из узла шпильки. Облегченно выдохнула, взбивая освободившиеся локоны, массируя кожу головы

Снежная крупка, бегающая наперегонки по парковке, застревала в лунках и гористых мини-ущельях, созданных гололедицей. Новый порыв ветра — и новый рисунок. Вроде бы, суть не изменилась, но белые ручейки снега потекли по-другому.

Неуютно поежилась, по спине побежали мурашки, будто кожи коснулось ледяное дыхание сквозняка. И я обернулась к двери, отвлекаясь от созерцания.

Небрежно привалившись к дверному косяку, сложив на груди руки, на пороге стоял Вадим Савельев. Храня молчание, мы смотрели в лица друг друга, его ничего не выражало, в глазах — равнодушное спокойствие. Но точно так же, как интуитивно чувствовала, что он уже достаточно долго стоял здесь, вот так, наблюдая за мной, я понимала: небрежная поза и его безмятежность — лишь натянутая до предела пленка, под которой скрыто выжидание. Любая моя фраза, жест, взгляд разорвет ее, повернув наше с ним взаимодействие в ту или иную сторону.

Меня устроит правильная, нейтральная и деловая сторона.

«Он втрескался в нее как сопливый подросток», «роман у них, я тебе говорю», — подслушанные фразы Киры вдруг зазвенели в ушах, лицо загорелось, и я сглотнула.

Савельев, оставаясь безмолвным, видимо, решил предоставить мне решить, с чего и как начать наш диалог.

— Добрый день, Вадим Евгеньевич, — выдержанно произнесла я и снова отвернулась к окну. Собрав сложенные на опросниках шпильки, сунула их в неглубокий карман брюк.

Ответ последовал не сразу, создалось впечатление, что он что-то обдумывал перед ним. Принимал свое собственное решение?

— Вы не взяли больничный и вышли на работу, до конца не поправившись, — ровный и обыденный тон.

Прикусила губу, затем объяснила, заняв себя раскладыванием опросников по алфавиту:

— Не терплю врачей и болезни. Выздоровление наступит гораздо быстрее, если займусь работой.

Послышался сухой скептичный смешок:

— Знакомо. Просто некому удержать вас дома и заставить соблюдать постельный режим.

Вновь почувствовала, как вспыхнули румянцем щеки и ускорилось сердце. Облизав губы, механически раскладывая листки по второму разу, я в деловом тоне осведомилась:

— Вы что-то хотели? Замечание? Поручение?

Следует напомнить ему о границах. О том, что ни у меня, ни у него больше нет прав на ту близость, непосредственность, на которую намекнула его фраза.

— Поручение, — проронил он.

— Какое?

— Не хочу давать его вашей спине. Не окажете ли любезность повернуться?

— Простите, пожалуйста.

Устыдившись собственной бестактности, я развернулась лицом к своему начальнику. Подавляя вспышку волнения, оправила ворот свитера, прижала к груди листки опросов и взглянула ему в лицо.

Глаза, не холодные, но внимательно вглядывающиеся в мои. Отметила, что он выглядит мрачным, утомленным и каким-то помятым, из-под белого джемпера неряшливо торчит узел галстука, того самого, что я выбрала для него. Хотелось его поправить, разгладить.

Несомненно, Савельев проследил направление моего взгляда, потому что, наклонив голову, сам привел себя в порядок, затем криво усмехнулся мне, будто бы говоря: «Я, как всегда, в своем амплуа, а вы внимательны к мелочам». Его глаза на миг осветились тем живым блеском, которого так не хватало, и я непроизвольно ощутила какой-то обжегший внутренности толчок то ли смущения, то ли тревоги, то ли удовольствия.

Поручение. Он должен его озвучить.

— Я вас слушаю. — Разболевшееся горло, требовавшее теплого чая или полоскания, не вовремя дало о себе знать — фраза вышла сиплой.

Вадим посерьезнел, недовольно сверкнул взглядом:

— Поручений будет два. Первое: долечитесь, пожалуйста. Второе: к четвергу подготовьте список промоутеров, которые, по вашему мнению, могут справиться и согласятся на постоянную работу консультантами в магазин, торгующий профессиональными товарами для салонов красоты. Для собеседования требуется отобрать двенадцать-пятнадцать девушек. Вообще об этом я хотел просить Кожухова, думал, что это он сегодня здесь… — умолк, задумчиво глядя на меня.

— Хорошо, я сделаю, — бесстрастно кивнула, когда продолжения не последовало.

— Вы закончили на сегодня? — Вадим сунул руки в карманы. Тоже напряжен. А в его вопросе я ощутила знакомый нажим.

Я похолодела: у нас все с этого и начиналось. Он настоял, подвез, мы поговорили…

— Пока нет. Артем попросил сделать отчет по опросным листам, — расслабив вцепившиеся в бумагу пальцы, я заправила за уши пряди волос.

— Делайте. А потом я…

Неожиданная трель сотового прервала его. Отвечая на вызов, Савельев поднял вверх указательный палец: мол, дайте мне минутку, наш разговор не закончен. Развернувшись, он шагнул в коридор, быстро, нетерпеливо ответил на какую-то фразу собеседника на том конце линии:

— Ну и черт с ним, все перенесем на двенадцатое, никаких проблем… Чушь. Я в деле, разумеется, мы же договаривались… Погоди, дойду до своего кабинета, у меня состряпаны кое-какие заготовки, все в компьютере…

Торопливо я собрала все свои папки и распечатки, вытащила флэшку из ноутбука в обхождение всех правил, выключила его. Нужно одеться и уйти из офиса как можно быстрее. Опросники отправятся со мною домой, там я сделаю по ним отчет и скину на почту Артема.

Побег. Дикий, нелепый и не укладывающийся в рамки разума и этикета поступок.