Как мог втянуть в это меня? В какой-то степени даже обдуманно, согласно его же намеку.

Зачем пришел, считая важным, стремясь что-то объяснить, демонстрируя существование между нами какой-то психологической близости, дружеской или…?

Уже поздно. В том числе и для того, чтобы что-то менять. Умнее поставить точку.

— Причины как раз есть. И вы их знаете, — насупился, тихо забарабанил пальцами по столу.

— Предпочла бы забыть, — вырвалось у меня.

Вскинул голову и хмуро глянул на меня.

— Рад, что это невозможно. К сожалению, до меня поздно дошло, что если мне плевать, уронил я свое достоинство или нет, то вам не плевать. Плюс я еще и ваше уронил, а вы это едва ли легко простите или забудете.

Поджав губы, я хранила молчание. Опустила взгляд, сконцентрировалась на узоре линолеума — мелкие золотые окружности, словно бы в ловушку заключающие друг друга, подступающие со всех сторон.

В кухне пахло теплой, сахарной густотой ванили, в незашторенное окно смотрела матовая глухая чернота ночи — все навевало уют, спокойствие, но мне хотелось быть где угодно, только не здесь и не сейчас.

— Я подставил сам себя. Потому что чужие интересы, интересы брата вечно ставил во главу угла, а теперь вышло так, что не только виноват, но еще и дурак.

— Но к делу. Дима всегда хотел заниматься рекламой. Особенно его интересовала реклама в интернете. В общем, я даже был рад, что у него какая-то цель появилась и идея, над которой он загорелся работать. И мы стали искать партнеров.

Бархатистый, как-то отстраненно звучавший баритон Савельева совсем не вязался с той настойчивостью, с которой он навязывал мне эту историю.

— В итоге нашел я. Отца Ларисы. Какое-то время мы весьма плотно общались, приглядывались друг к другу. Я обычно быстро принимаю решения, в данном случае себе не изменил. Питер, девушка как раз во вкусе брата. Вывод: Дима удачно будет пристроен и так, как сам всегда хотел: не в Москве. И ему на пользу пойдет ответственность за жену и бизнес, для ветра в голове точно места не останется. Короче, я свел их, Ларису и брата. И верно угадал: она понравилась ему, он понравился ей. Да, признаю, немного давил на него, чтобы он сделал ей предложение, но последнее слово было за ним. В тот день я подумал: вот это будет единственный разумный и правильный поступок в его жизни. Мне казалось, все складывается более чем идеально. В ноябре возникли кое-какие проблемы, Дима запаниковал, вызвал меня. Ну, и получилось так, что пришлось его отправить сюда, в Москву, а самому застрять там. А потом закрутилось…

Накрыв ладонью горло, я подавила накатившую слабость — поняла, что закрутилось.

— Первой моей мыслью, когда он сказал мне, что повстречал, дословно: «необычную девушку с сильным характером», была: «Очередная блажь, даже месяца не продержался человек!» Это я и озвучил ему. В следующем разговоре он дополнил… портрет: «целеустремленная, мечтающая о карьере». Сказал, что я, мол, давно хотел сделать отдел промоушинга, и она будет в нем идеальным руководителем. Заявил, что его новая девушка привыкла отстаивать свои интересы и что сам он уже также в круге ее интересов.

Желудок скрутило. Весь тошнотворный груз тогда пережитого, грязь ошибки и пепел разрушенных иллюзий разом навалились на меня, оглушив, сдавив грудь и голову. Я на автомате развернулась к окну, налила в стакан воду из фильтра и сделала глоток, не ощущая ни ее вкуса, ни прохлады.

Господи боже! Знай я, что Дмитрий Савельев способен вот так бравировать, так говорить обо мне…

— Думаю, вы понимаете, какой образ нарисовался у меня в голове. А Дима продолжал уверять в серьезности своих намерений. Я просил его одуматься, сказал, что Лариса его единственный вариант, в противном случае он будет заботиться о себе сам. Мы поругались, впервые вот так — в пух и прах. Потом состоялся еще один разговор, я сказал ему прекратить скрывать от вас существование невесты, а он ответил, что вы уже в курсе и все в полном порядке. Мол, вопрос решен. И я сорвался сюда, о своем приезде предупредил его. Мне необходимо было не только поговорить с ним лично, больше не терпелось встретиться с вами, понять, что вы за человек и можно ли как-то бороться с создавшимся положением вещей. Вы показались мне беспринципной, холодной особой, и если бы не тот ваш телефонный разговор с сестрой, который я случайно услышал…

— Достаточно, — хрипло, сдавленно остановила я Вадима. — Дальше можете не рассказывать.

— Он был прав, когда попрекал меня расчетливостью, — негромко, после небольшой паузы заявил Вадим. — А я был не прав, когда указывал ему на невесту, руководствуясь собственными представлениями, что будет благом для него, и знаниями о его вкусах. Глядя на вас, вообще, узнав вас, я осознал, что о его вкусах ровным счетом ничего не знаю. Зато знаю одно: вы не для него, Арина.

В кухне воцарилось молчание. После так долго звучавшего мягкого голоса моего гостя тишина неприятно звенела в ушах. Я смотрела в дно стакана с водой, который все еще сжимала в своей руке, разглядывала собравшийся там мелкий бисер пузырьков воздуха, делала размеренные вдохи и выдохи. И чувствовала на себе интенсивный, сверлящий взгляд Савельева.

«Вы не для него, Арина». Эта его забота обо мне вызывала растерянность и глухую боль.

Вадим Савельев привык опекать, вероятно, как должное принимает то, как далеко зашла его опека… Эгоистичные поступки его брата, по его мнению, дали ему право и решать, что же лучше для меня, и заглаживать чужую вину своим дружеским участием и теплотой. А также право на эту исповедь. Но то, в чем я действительно нуждаюсь, его не заботило и не заботит.

— У вас получился очень вкусный кекс.

От его пристального взгляда кожу будто наэлектризовало. Пожала плечами.

— Рада, что вам понравилось.

Заурчал холодильник, врезаясь в наше налитое свинцом молчание. Аккуратно поставив стакан с водой на подоконник, я встала, повернулась к окну, на секунду взглянула в глаза своей блеклой копии в черном проеме, зажмурилась.

— Я не знаю, что вам сказать. Только очевидное: ваши отношения с братом касаются лишь вас обоих. Ни окружающих, ни тем более меня. Вам не надо было…

Савельев не дал мне договорить.

— Впутывать вас? — повышенный, непреклонный тон. — Вы сегодня разве не заметили, что уже давно в них замешаны целиком и полностью?

— Как и все те, кто стал свидетелем вашей ссоры, да? — не сдержавшись, вставила я.

Робко звякнула о блюдце сдвинутая им чашка, в черном зеркале окна я увидела, что мужчина поднялся с места и теперь смотрел на меня, нахмурившись.

— Я сглупил, подвел себя и вас. Если бы я мог все переиграть…

Переиграть? Ничего нельзя переиграть. Опрометчивость и отсутствие чуткости, как я убедилась теперь, свойственны как младшему, так и старшему брату.

Так какая тут может быть симпатия и притяжение?

Настал подходящий момент прояснить то, что давно требовало прояснения, расставить все по своим местам.

— Вадим Евгеньевич, — я смотрела в глаза его отражению в оконном стекле, чувствуя, как подступает дрожь волнения. — Вы в курсе, какие сплетни ходят про вас… и про меня?

Он с вызовом приподнял бровь:

— Меня никогда не занимали те десять процентов моих сотрудников, которые просто не могут найти, в чем упражнять свой, как видно, не слишком обширный ум.

— Это как раз то, что пристает надолго и надежно и из чего остальными девяноста процентами лепится репутация, — поежившись, я стиснула на груди руки.

— А я полагал, репутация лепится из проявленных профессиональных качеств.

— Никогда и нигде обо мне не судили исходя из профессионализма. Но в «Мэнпауэр» стало еще хуже. В этом моя вина…

— То есть вначале повод дал Дима, а сейчас я? — ощетинился Вадим. Я быстро развернулась к нему.

— Я и раньше указывала вам на то, что дружба между начальником и сотрудником приводит к двусмысленным последствиям. А если сотрудник женщина, то к вдвойне неприятным.

— Иными словами, чем дальше мы с вами будет держаться друг от друга, тем счастливее вы будете. Так?