– Ты не соображаешь!!! – воскликнул я. – Это единственный доступный выбор в жизни. Мы не выбираем родителей, мы не выбираем позже детей, их спутников, внуков. Мы можем выбрать только партнера и друзей в своей жизни. Но ты прекрасно понимаешь, что какой выбор сделаешь, по тому пути и пойдешь до конца. А зачастую получается, что и тут выбирать не приходится под воздействием некоторых обстоятельств.

– Я об этом никогда не задумывался, – озадаченно признался Эмиль.

– До этой секунды я тоже.

– Ты слишком драматизируешь. Или слишком чувствительный. Проще надо относиться.

– Поневоле расчувствуешься, – распахнул я стеклянную дверь. – У меня впервые появился собственный дом, свое личное логово, как вдруг оно из-за Марины превращается в чужую нору.

– У тебя не было дома? – осторожно поинтересовался Эмиль.

– Не хочу об этом говорить.

Мы зашли внутрь помещения ресторана и сделали заказ.

– Купи ей цветы и делай предложение, – решил Эмиль, поморщившись от водки. Меня тоже невольно передернуло. То ли от водки, которую глотнул Эмиль, то ли от его слов. – Все равно к какому-нибудь берегу надо приставать рано или поздно.

– Хорошая перспективка, – иронично произнес я, нервно тарабаня пальцами по столу. Неизбежность дальнейшей семейной жизни меня не порадовала.

– Все образуется.

Еще засветло я был дома. Кинул огромный букет цветов на стол. Не раздеваясь, бухнулся на диван и уснул.

– Куда поступать будешь, горе ты наше? – тяжело вздохнув, буднично поинтересовалась классная руководительница. Судя по ее вздоху, она хорошего ответа от меня не ждала, равно, как и поступления.

– Никуда, – сплюнул я на пол.

Надежда Ивановна поморщилась.

– Никита, у тебя одни прогулы и двойки. После восьмилетки ты обещал мне исправиться. Ты не представляешь, как я уговаривала педагогов, чтобы они пожалели тебя, ради памяти твоей бабушки, моей подруги и великолепного учителя, и дали окончить тебе десятилетку. Что же я вижу через два года? Что ты меня подвел?

Я смотрел в окно. Мне было все равно. Главное, что приближался конец ненавистному пребыванию в школьных стенах.

– Мне извиниться, что не сдержал обещания? Что вы сейчас от меня хотите?

– Оставь свои хамские замашки, на меня они никакого впечатления не производят. Мы в кабинете совершенно одни, и ты можешь быть просто собой. Нормальным человеком, с которым можно поговорить.

– О чем? – изумился я.

– Куда ты будешь поступать, – Надежда Ивановна не отрывалась от проверки тетрадей. Она не смотрела на меня, и я знал, что это тактично делалось для того, чтобы поговорить со мной по-хорошему. Если бы она развернулась ко мне и, глядя в глаза, учинила бы «допрос» высокомерным учительским тоном, то я, скорее всего, хлопнул бы дверью и ушел. Поэтому Надежда Ивановна делала вид, что сосредоточенно проверяет тетради, а раз уж я оказался в классе, то она, исключительно, как классный руководитель, интересуется моим будущим.

– Я же сказал – никуда, – за распахнутым окном качались ветви берез, подрагивая подросшими листьями. Воздух после утренней грозы под жаркими солнечными лучами был восхитительно приятен, точно обладал медовым липовым вкусом. Долгие годы я не обращал внимания, как прекрасна земля в разные времена года. Для меня существовали только два признака погоды: «нормально» и «противно». Но в этом году ко мне вернулось детское ощущение ожидания чуда, потому что эта весна должна была стать последней. Скоро у меня начнется новая жизнь, и все будет по-другому. Так, как я захочу.

– Я не из праздного любопытства интересуюсь. Может быть, я постараюсь как-нибудь поговорить с учителями. Ведь ты не выдержишь экзамены.

Я молчал. Надежда Ивановна замолчала тоже. В класс вбежали девчонки, нарядные, в белых фартуках с белыми бантами. Последний день учебы. Потом только экзамены. Девчонки стайкой склонились над учительским столом и защебетали с Надеждой Ивановной по поводу украшения актового зала. Я терпеливо стоял, пригвозденный к полу. Несмотря на то, что появился удачный момент улизнуть из кабинета, я его не использовал. Вместо этого я любовался на Аленку, на ее пшеничные волосы, которые сейчас отливали золотом, потому что на них падал солнечный луч, на ее стройные ноги в светлых гольфах, на подол короткого платья, на пояс фартука, завязанного сзади бантом и стягивающего и без того узкую талию. Наверное, это все, что останется мне от школьного десятка лет – третья парта у окна и Аленкина голова, которая иногда нет-нет, да и обернется, скользнув по мне беглым теплым взглядом. Мне было интересно, а если бы я стоял у доски, Аленка смотрела бы на меня, не стесняясь, или наоборот, отвернулась бы в окно, а может быть, смущенно опустила бы глаза в учебник? Но к доске меня никто из-за моего поведения не вызывал. Учителя старались меня не замечать. Я был черным пятном класса, шпаной и хулиганом. Это я понимал и школу посещал редко. В основном в конце четвертей и года, чтобы написать контрольные. Писал я их на твердые тройки, но учителя и их неохотно ставили, считая, что работы мною списаны.

– По три шарика вешать или по пять на столб? – спросила Аленка и внезапно оглянулась. Мимолетная полуулыбка розовых губ.

«А поцелуй я, конечно же, из памяти сотру. Спокойно он мне жить не даст», – нахмурился я. Мне так хотелось пойти в актовый зал и смотреть на Аленку: как она разговаривает, как смеется, как командует, куда вешать шары и плакаты, но…

Но там я был никому не нужен.

– Что же мне с тобой делать-то? – горестно спросила Надежда Ивановна, и тут только я заметил, что в кабинете мы опять одни.

– Да отстаньте вы от меня! – искренне предложил я. – И вам спокойнее будет, и мне.

– Душа у меня за тебя болит, бестолочь!!! – крикнула она в сердцах. – Иди отсюда с глаз долой. Постой. Вот на листочке расписание экзаменов написала. Не опаздывай. С собой ручку и чистую тетрадку. Если забудешь, забежишь ко мне, я дам. Рубашка белая. Есть?

– Есть, – с недовольством ответил я, потому что рубашка была мне уже маловата. Но я тут же подумал, что можно не застегивать верхнюю пуговицу, а рукава закатать по локоть и будет не так заметно. Тратить деньги на новую рубашку, которая мне пригодится на несколько экзаменов, мне не хотелось.

– Давай, куплю? Или деньги возьми, сам купишь? – прошептала Надежда Ивановна почти умоляюще.

В ответ я размашистыми шагами направился к двери и демонстративно ее за собой захлопнул, чтобы все три этажа школы услышали мое возмущение.

– Никита, – тормошила меня Марина.

– Что? – разлепил я глаза, и зажмурился от яркого света люстры. За окном вечерело.

– Я купила себе пальто!!! Деньги взяла в долг. До получки твоей, – Марина задернула плотные шторы. Обернулась, заметила на письменном столе цветы. Аккуратно приподняла букет. Подвинула на место свои тюбики и баночки. – И еще мне теперь нужны витамины. Фрукты надо есть.

– Ешь, – отозвался я, вставая.

– А ты их купил? – неприятно взвизгнула Марина.

– Завтра куплю, – послушно произнес я и направился в ванную. Прикрыв за собою дверь, я устало прислонился к косяку. Почему-то мне захотелось повеситься или хотя бы уйти на работу в институт.

Из-за двери доносился недовольный голос Марины:

– Почему цветы нельзя было поставить в вазу? Или оставить их на кухне? Чуть флакон духов мне не разлил. А рубашку сложно сразу повесить на вешалку? Хлеб не купил! Ботинки я просила убирать с дороги. Можно подумать, я в служанки нанималась. Иди ужинать!!! Я разогревать не буду по сто раз. Почему я должна ходить за тобой, как за ребенком? Это ты должен теперь мне во всем помогать…

За ужином Марина о чем-то говорила, но я ее почти не слушал, находясь в какой-то прострации.

– Завтра суббота. Бери служебную машину, поедем к моим родителям, как договаривались. Мне необходимы свежие овощи и зелень. На работе позже шести не задерживайся. Нам надо переклеить обои и передвинуть мебель. Ума не приложу, куда поставить детскую кроватку. У Эмиля вроде подросли дети, попроси у него? Никита!!!