Аленка была не только самой красивой девчонкой, но и самой активной. Ни одно торжественное мероприятие без нее не обходилось. Чаще она произносила заготовленные речи по тому или иному случаю. И, после, на танцах она также была в центре внимания. У нее было много друзей. Все хотели с ней дружить. И девочки, и мальчики.

А нас с ней, кроме одного случая, ничего не связывало. Абсолютно ничего.

Она подняла голову и, неожиданно дернув меня за руку, бросила:

– Бежим.

Я не выпустил ее руки. Мы мчались прочь от школы. Снова гаражи, петляющая тропка через пустырь и огромное поле, за которым текла речка.

– Отдышись, – я слышал, как она задыхается от быстрого бега. – Сядь.

Но она, оступившись, внезапно прильнула ко мне. Я не выдержал: сжал ее в охапку и стал целовать. Ни тени сопротивления – она руками лишь крепче обвила меня за шею. Я не мог передать этого волшебного ощущения скользящей, будто холодящей, ткани платья и девичьей фигуры в моих руках.

И этим мгновениям пришло время прекратиться.

Теперь задыхались мы вдвоем. Опустились на траву.

– А помнишь, как мы поцеловались тогда за гаражами? – Аленка приглаживала разметавшиеся волосы и улыбалась.

«Помню ли я?! Да я из башки выкинуть не могу ни на секунду!» – я снова притянул Аленку к себе и лицом зарылся в ее локоны, целуя шею сзади.

– Хватит! – оттолкнула она меня, смеясь. – У меня расчески нет с собой. Буду сейчас, как ведьма.

– Я каждый волосок распрямлю и положу на место, – заверил я ее, не в силах отпустить от себя. Аленка смолкла, поправляя подол сбившегося платья и не думая отстраняться от меня. Я уткнулся носом ей в плечо, вдыхая аромат разгоряченной кожи. Провел пальцами по ее голым тонким рукам. Я никогда не знал, что чудо способно входить без стука: сразу и само по себе. Я всегда думал, что это привилегия только горя и боли.

Я обнял Аленку, которая сидела ко мне спиной. Мы смотрели на потухающее небо.

…Я услышал ее визг на спортивной площадке около школы поздно вечером. Аленка шла домой от подруги и решила срезать путь, не зная, что площадку для своих посиделок давно облюбовала районная шпана. Пацаны там курили, выпивали, играли на гитаре. Это было местом «стрелок», «сходок» и прочих «базаров».

Меня знали и боялись. Поэтому со мной никто связываться не стал, когда я выскочил на площадку. Аленка с испугом тогда обернулась, я увидел ее слезы. Она, наверное, подумала, что я тоже с ними заодно. Не знаю, что они хотели от нее, скорее всего, просто поглумиться. От меня они врассыпную не ринулись, но от Аленки тут же, словно небрежно, отошли и заняли прежние места на бревне.

Подойдя к ней вплотную, я коротко сказал:

– Я провожу тебя, идем.

Аленка оглянулась на притихшую компанию, потом посмотрела на меня. Не знаю, кого она в тот момент боялась больше.

– Идем, – повторил я будничным тоном. – Завтра будет геометрия или нет? Контрольная должна быть. Или на следующей неделе? Ты не знаешь?

Я сделал несколько шагов и услышал, что Аленка робко двинулась за мной.

Заворачивая за гаражи, она замедлила шаг.

– Не бойся, – обернулся я к ней. – Я просто провожу тебя. Хочешь, буду идти от тебя на пять метров дальше? Не ходи через эту площадку вечером.

Аленка кивнула и подошла ко мне. Наши взгляды встретились. Что произошло дальше, мы не поняли. Я помню только прохладные губы, горячие щеки и ее озябшие ладони.

Я проводил ее до дома, а на площадке первого этажа все повторилось вновь с небольшими изменениями: горячие губы, прохладные щеки, теплые руки и озябший нос. Я стоял бы в этом подъезде вечно. Я умер бы там, и счастливее меня никого на свете не было бы. Но где-то хлопнула дверь, и Аленка, оттолкнув меня, убежала по лестнице наверх.

И все.

Мы даже не здоровались в школе, как и раньше. Все было по-прежнему. Кроме редких мимолетных взглядов. Настолько редких, что их можно было бы причислить к случайным…

– Ты не замерзла? – я старался обнять Аленку так, чтобы прохладный вечер и сырой воздух от реки не тронули ее кожу. Теперь я касался Аленки смело. Терся носом о ее затылок, щекой прижимался к ее плечу, целовал ухо, подбородок и пытался дотянуться до ее губ.

Аленка пожала плечами в ответ.

– Пойдешь на вечер? Я провожу. Могу до угла школы, чтобы нас вместе не видели. Выпускной, все-таки. Пойдешь? – снова предложил я.

Аленка решительно замотала головой в знак отрицания.

Это был самый восхитительный немой ответ, который только может быть. И самый чудесный выпускной, которого не было.

Небо совсем почернело, а мы все не могли нацеловаться.

Аленка окончательно продрогла. А укрыть мне ее было нечем, я сам выскочил из дома в одной рубашке.

– Домой? – уточнил я, поднимаясь и беря ее за руку. Оказалось, что существует еще более восхитительный ответ – упрямое: «Нет!»

– Пойдем ко мне? – прошептала она, когда мы дошли до гаражей.

У меня словно лопнула голова и разорвалась грудная клетка. Я не смог ничего сказать. Аленка тянула меня за собой…

– Ступай осторожно. Дед глуховат, и ложится рано, – Аленка прикрыла калитку, сняла босоножки и шикнула на пса. Тот убрался в будку.

Мы обогнули дом и вошли на терраску со стороны летней кухни. Тихо щелкнул засов изнутри, и Аленка повернулась ко мне…

– Больно было? – я не знал, как загладить то, что произошло.

Аленка мило дернула плечами и неуверенно улыбнулась, уткнувшись мне в грудь. За стеклами занимался рассвет. Я целовал ее, как только мог. Мне хотелось забрать ее боль себе. Я целовал ее всю. У меня дрожали руки, когда я гладил ее.

– Совсем не больно, – тихо сказала Аленка. – Совсем.

Но я навсегда запомню ее сдавленный стон и закушенные губы в тот момент, когда я уже не смог остановиться.

– Прости меня? – я заглянул Аленке в глаза. – Прости?

– Никита, ты – дурак, – важно ответила она, а ее руки снова стали опускаться по моему телу.

– Что ты делаешь? – я не пытался ее остановить.

– Тоже самое, – еле слышно прошептала она. И повторила: – Тоже самое.

Я закрыл глаза. Меня разрезало на части. Я старался передать ей хоть часть того наслаждения, какое испытал я. Очень хотелось, чтобы Аленка это почувствовала тоже. Тоже самое…

Мы покинули террасу часа в четыре утра. Добежали до гаражей.

– У тебя волосы пепельного цвета, – Аленка обняла меня. Нужно было прощаться, пока нас не увидели вместе.

– Такого не бывает цвета, – улыбнулся я.

– Бывает. Но только у тебя.

– Что ты дома скажешь? – с тревогой за Аленку, спросил я.

– Выпускной же был. Не думаю, что кто-то меня ждал дома раньше. А наши ребята, еще, наверное, гуляют.

– Ваши, – непроизвольно поправил я ее, чуть нахмурившись.

– Хорошо, – засмеялась она. – Ребята, которые учились с нами в одном классе, наверное, еще гуляют. Так подойдет?

– Более чем.

– Я побегу домой?

– Конечно, – я еще держал ее за руку, но уже чувствовал потерю. Пара мгновений, несколько взглядов, один поцелуй.

И все.

Неохотно просыпается небо с перламутровым оттенком, чуть подрагивает изумрудная листва, хрипло продирают глотки петухи, на траве сверкает бриллиантовая роса, земля уходит из-под ног, а Аленки уже рядом нет.

Как и раньше.

Но чудо успело оставить след в моем сердце. Теплое и прохладное, как первый поцелуй; волнующее и пронзительное, как первая близость; близкое и далекое, как Аленка; незнакомое и родное, как любовь…

Я проснулся, когда на улице стемнело. Испуганно чиркнул спичкой, подозревая, что проспал автобус. Взглянув на часы, я облегченно дунул на пламя и включил настольную лампу. Торопливо оделся.

Мысленно извинившись, я перемахнул через забор очередного палисадника. Ножиком срезал охапку цветов и снова понесся к Аленкиному дому. Через пару часов дверь ее квартиры была наполовину завалена всевозможными цветами. Правда, это было похоже на стог, но сверху я украсил получившееся не слишком гармоничное единство розами, срезанными в городском саду. На мое счастье, двор Аленки был пуст, и в подъезде мне никто не встретился.