В общем, я понимаю, как чувствовал себя крёстный. Гриммо — жутковатое место, несмотря на то, что портрет Вальбурги мы кое-как отлепили. Усилиями аврората (здесь я усмехнулся). Хоть какая-то польза от моей известности.

А ты — молодец. Ты сумела стать счастливой с Роном. По крайней мере, газетчики в этом вполне уверены. Даже писать про вас почти перестали — это ли не счастье?

Но ты ведь счастлива, Минни?

Хоть ты.

(подписи нет)

Рон

Разумеется, я ничего не замечаю. Ни писем, получаемых втихаря по магловской почте, ни жадного интереса к бульварным газетёнкам.

Нет, она мне не изменяет. Это я бы почувствовал.

Но, переодеваясь в комнате после прогулки с Чарли, я нахожу письма.

Видимо, в поисках книги с рецептами, Гермиона достала их и забыла положить на место. Я обычно не роюсь в чужих вещах, но вижу на конвертах почерк Гарри и не могу устоять перед соблазном. Так хочется раз и навсегда убедиться, что ничего сложнее обмена новостями между ними нет.

Но, достав из пачки первый конверт, понимаю: зря я это затеял.

Его письма. Письма моего лучшего друга, адресованные — моей! — жене. В них каждая строчка наполнена тоской — той, которую не выскажешь при встрече, той, о которой можно лишь вскользь упомянуть в переписке с дорогим для тебя человеком.

А между перевязанных ленточкой конвертов я нахожу письмо Гермионы к Луне Лавгуд. Неотправленное.

***

Ты всегда верила в сказки, милая моя Луна, ты летела вслед за мечтой. Сейчас твоя мечта гонит тебя по миру. Как там поживают морщерогие кизляки?

Не думай, я не издеваюсь над тобой. А, впрочем, ты никогда не думала о людях плохо. Иногда я хочу быть такой же чуткой и цельной, как ты. Я вышла замуж. Почти как в сказке, правда? Были белая фата и гулкая торжественная тишина собора, мама плакала на плече у папы. Ты же помнишь Рона Уизли? Вот он теперь и есть мой законный супруг. Только, боюсь, я не принесла ему счастья. Но тебе я хотя бы не должна доказывать, что люблю его. Всем остальным — должна: журналистам, его семье, даже себе самой. Я так устала!

(письмо обрывается)

Всё ещё Рон

В этот вечер я впервые не прихожу домой ночевать. Остаюсь в магазине.

Джордж понимающе подмигивает мне:

— И тебя достала эта фальшивая мирная жизнь?

Он лезет в сейф, достаёт оттуда початую бутылку огневиски и один стакан весьма сомнительной чистоты. Наполняет его почти до краёв и протягивает мне.

— Больше не дам. — Салютует бутылкой. — Ну, за победу?

Огневиски обжигает внутренности. Я кашляю.

— Никогда ты не умел пить, Рончик, — невесело смеётся Джордж. — Хоть шоколадной лягушкой закуси.

— Ты, можно подумать, умеешь, — я неприязненно кошусь на его осунувшееся небритое лицо.

— Жизнь научила, братишка. И тебя научит. Только меня она сломала горем, а тебя — добьёт непосильным счастьем. — Он вытирает рот рукавом. — Как мисс Гриффиндорский Ботаник, хороша в постели-то? Ну, не злись, успеешь мне ещё в морду дать, ночка обещает быть томной.

Я знаю, что Гарри не спустил бы Джорджу злой шутки, вступился бы за… боевую подругу? Тайную любовь? Но я — не он, я — его безответная тень, я молчу и достаю из ящика стола вторую бутылку, купленную по пути на работу.

— Подготовился, — удовлетворённо кивает Джордж. — Ну, будешь сопли распускать, или так, в тишине посидим?

— В тишине.

— Уважаю. Мужиком растёшь, братишка.

Расту. Дорос уже. До того докатился, что после третьего стакана утыкаюсь мордой в стол.

Хорошо тут, тихо.

Между строк (из переписки Гермионы Уизли, в девичестве Грейнджер)

Иногда мне кажется, что лучше бы нам умереть в той самой, финальной битве. Гарри, ты слышишь? Пусть бы нас растащили на пошлые цитаты, на многозначительные жесты, на футболочные принты. Я не считаю себя героем, я — всего лишь до смерти перепуганная магловская девчонка, которую вы с Роном оберегали, как могли.

Я должна была влюбиться в тебя — по всем законам магловских легенд, по логике бульварной прессы. Я — воплощённый образ Подруги Главного Героя, мне отказано в человеческих чувствах и человеческих слабостях. Будь я мёртвой, мне было бы всё равно. А так…

Я люблю Рона, Гарри. Понимаю, что у тебя совсем другие проблемы, но если я не выговорюсь хоть кому-нибудь, то сойду с ума.

Мне снится, будто я умираю в битве за Хогвартс. А вся моя нынешняя жизнь — лишь фантазия очередного борзописца. Мне снится, будто я давно уже мертва. И одни приписывают мне пламенную страсть к тебе, другие ищут в моей жизни намёки на тайную связь с Драко Малфоем, а третьи (подумать только, Гарри!) сочиняют мне счастливое будущее с нашим профессором зельеварения Снейпом.

Но я люблю Рона, Гарри. Он — моя главная слабость, он — признак моей «очеловеченности», он выбивается из героического канона. Благодаря ему я чувствую себя живой. Он (такой как есть) — молчун, добряк, здоровяк, самый надёжный, самый лучший. Он — почва под моими ногами, стена за моей спиной, краеугольный камень моего домашнего очага.

Я не знаю, как это объяснить, чтобы совсем без пафоса. Я ведь логична и разумна до мозга костей, помнишь? И вот я говорю там, где должна была бы молчать, строю нашу семейную жизнь по глянцевым страницам журналов, пытаюсь доказать целому миру, что я счастлива (а ведь я счастлива, веришь мне Гарри?), но выходит какая-то насквозь фальшивая чушь.

Мне страшно.

Гермиона

Когда Рон не приходит домой ночевать, я понимаю, что всё кончено.

Я жду его каждую секунду этой долгой ночи, сижу за кухонным столом, на котором остывает идеально сервированный ужин, и, чтобы совсем не сойти с ума, пишу бесконечное письмо Гарри. Кажется, я даже плачу.

С рассветом я беру себя в руки. В конце концов, у нас гостит Чарли, не стоит втягивать его в семейную драму. Ничего ведь ещё не ясно, может, и драмы никакой нет.

Я иду в душ, потом переодеваюсь в чистый домашний костюм (бледно-голубой итальянский хлопок, свободный покрой). Накладываю неяркий макияж. Идеальная хозяйка готова для приёма дорогого гостя.

Чарли уже успел проснуться и оккупировать кухню. По-другому это не назовёшь. За полчаса он сжёг на плите яичницу, заляпал чистую столешницу сомнительным тестом для блинчиков и устроился на полу возле мойки — завтракать. На нём — застиранная до серости футболка и растянутые спортивные штаны.

— Привет любезной хозяйке! Я приготовил вполне съедобный завтрак. Хочешь?

— Спасибо.

Я убираю остатки ужина в холодильник, быстро (пока не успела засохнуть грязь) протираю плиту и все горизонтальные поверхности. Спиной чувствую насмешливый взгляд Чарли. А что, это ему не Нора, с вечным беспорядком Молли и горой грязной посуды в раковине. Пусть полюбуется, как налажен быт у настоящих хозяек.

— Я заварю нам чай. Будешь? — небрежно бросаю через плечо.

— Ча-а-а-а-ай? — нараспев повторяет Чарли, и в этой напевности мне чудится издёвка. — Нет, благодарю, по утрам я предпочитаю какао. К тому же фарфор у вас слишком тонкий, боюсь разбить. Но ты можешь передать мне сливки.

Я оборачиваюсь. И вправду издевается. Рядом с ним, на полу, истекает горячим паром моя старая кружка, доверху наполненная какао. От сладкого шоколадного запаха начинает кружиться голова. Почему я сразу его не почувствовала?

— Я ещё не пил, могу с тобой поделиться, — улыбается Чарли. — Хочешь?

— Пожалуй, я воздержусь. Мне нужно за покупками. Сегодня сочельник, и у меня много дел.

— Сочельник? Подумаешь, великосветский приём. Пять людей, два салата, один замордованный гусь…

— Замаринованный, — пытаюсь сопротивляться я.

— Всё равно. Это не драконий загон чистить, успеется.

Одним лёгким движением Чарли поднимается с пола (это даже странно, если учитывать его комплекцию) и суёт мне в руки кружку с какао.

— Держи. — Он силой усаживает меня на стул. — Кстати, где у тебя сливки?

Я обхватываю пальцами пузатые бока кружки и чувствую подступающий к горлу комок.