Каждый из забытых богов желает вернуться. Желает вспомнить, кем он когда-то был.

Но знал бы кто, как иногда мне хочется — забыть.

***

Мирон Вогтэйл снимает квартиру на окраине Хогсмида.

— Хозяйка — сквиб, — объясняет он Биллу по дороге. — Отдельный вход, на двери нет замка. Я навешиваю простенькое заклятье — красть у меня всё равно нечего. На профессиональную аппаратуру я так и не накопил.

«Накопишь тут, — думает Билл. — Все деньги, небось, спускаешь на горшки мадам Розмерты».

Квартира оказывается небольшой. Всего несколько комнат в одноэтажном доме.

С порога Биллу шибает в нос запах табака, грязного белья и протухшей еды.

— Я совершенно забываю про уборку, — оправдывается Мирон.

«Совершенно забываю», пожалуй, не то выражение. Для обстановки кухни-гостиной больше подошло бы: «не убираюсь вообще никогда». На диване и стульях — ворох одежды, книг, исписанных нотных листков. Все горизонтальные поверхности заставлены грязной посудой с присохшими заплесневелыми остатками еды. Кухонная раковина в ржавых потёках.

Билл брезгливо морщится и уже начинает жалеть о своём решении. Дом его родителей тоже не может похвастаться идеальной чистотой, но чтобы — вот так?

— Не бойся, твоя комната в полном порядке, — торопливо говорит Мирон.

Похоже, он боится, что Билл передумает и попросит вернуть деньги.

Билл заглядывает в комнату, предназначенную ему. Кровать, стул, шкаф, письменный стол, небольшой камин. Больше всё равно ничего не поместилось бы, даже при желании. Окно выходит, судя по всему, в сад. Билл открывает створку, чтобы впустить в комнату свежий воздух.

— Ну как? — с надеждой спрашивает Мирон.

— Годится, — отвечает Билл.

Лицо Мирона расплывается в улыбке.

— Ты тогда за вещами пока смотайся по-быстрому, а я посплю. Не поверишь, с вечера ещё не ложился.

Билл аппарирует к Норе. Объясняет Молли, что решил жить отдельно. «Надеюсь, это не из-за утреннего разговора, сынок?» — «Нет, мама, я уже давно собирался, только не мог найти подходящее жильё». Потом поднимается в свою комнату, скидывает вещи в рюкзак, достаёт из ящика стола остатки денег. Вот, пожалуй, и всё. Кто бы мог подумать, что он так легко расстанется с домом?

Боясь передумать, Билл плотно закрывает за собой дверь комнаты.

Внизу Молли хлопотливо заворачивает что-то в коричневую бумагу.

— Возьмёшь с собой. Тут свежие пирожки, я как знала, когда тесто ставила. И немного вчерашней запеканки, и кусок говяжьей вырезки, — она незаметно вытирает глаза рукавом. — Какой ты уже большой стал, Билли.

— Мама, — смеётся Билл. — Я же не в Египет уезжаю. В Хогсмиде меня вы все сможете навещать, даже Чарли и Перси.

— Обними уже свою старую мать! — Молли всплёскивает руками.

— Где? Кого обнять? — Билл в притворном недоумении вертит головой. — Никаких старых матерей я тут не вижу. Вижу какую-то симпатичную женщину в полном расцвете обаяния. Ба! Да это же и есть моя мать-старушка.

— Скажешь тоже, — Молли нежно обнимает его. — Такой же болтун, как твой папочка. Я с ним даже поругаться не могу: кричишь на него, а он подскакивает и в щёку целует.

«Значит, помирились», — облегчённо думает Билл.

— Веди себя хорошо, — на прощание говорит Молли.

Билл послушно кивает.

«Если бы ты знала, мама, насколько плохо я себя намерен вести».

***

Билл возвращается в Хогсмид.

У него получается аппарировать прямо к порогу своего нового жилья. Он входит внутрь, вешает куртку на гвоздь в прихожей и какое-то время в нерешительности стоит, не в силах сообразить, с чего начать. Потом ставит рюкзак на грязный пол. Бытовых заклятий Билл не знает, остаётся только надеяться, что где-то в квартире найдутся ведро и швабра.

Билл заглядывает в ванную и удручённо качает головой. «Когда Мирон проснётся, пожалуй, следует привлечь его к уборке. Одному мне это всё не выдраить».

Билл подходит к двери, ведущей в комнату Мирона, и слышит из-за неё слабый стон. Слегка поколебавшись, он тихонько открывает её.

На грязных засаленных простынях прямо в уличной одежде лежит Мирон. Его тело ритмично подёргивается.

— Да… да… ещё. Возьми его в руку, блядь, дотронься же до него. Дай мне войти в тебя, сладкая моя… как у тебя там всё узко и горячо. Глубже… глубже, — бессвязное бормотание Мирона, перемежаемое стонами, вдруг переходит в отчаянный крик. — Нет, нет, молю тебя, не останавливайся, не уходи! Стой, шлюха! Долбаная тварь, стой!

Он запускает руку себе в джинсы, вытаскивает возбуждённый член и начинает лихорадочно дрочить.

— Стой, сука, я ещё не… О-о-о-о!

Тело Мирона содрогается в извращённом экстазе. Он воет, мечется по простыне, кусает себе губы до крови, пока сперма толчками выплёскивается из члена, пачкая и его, и всё вокруг.

Билл с отвращением закрывает дверь.

***

Билл успевает кое-как прибраться на кухне и даже заварить чай, когда Мирон наконец-то выходит из своей комнаты. Он, похоже, попытался убрать следы спермы с одежды, но Билл замечает кое-где на джинсах подсохшие белые брызги, и его начинает подташнивать.

«Получается, и я сегодня утром мог — так».

От этой мысли тошнота становится нестерпимой.

— Есть закурить? — Мирон плюхается на освобождённый от хлама диван и закидывает ногу на ногу.

Вид у него ещё более нервный и больной, чем раньше.

— Может, для начала сходишь в душ? — Билл изо всех сил старается не морщиться.

Утром ему показалось, что от Мирона воняет. Теперь он точно в этом уверен.

— Нахуй душ, брат. У меня творческий кризис.

Мирон шарит рукой по дивану в поисках пачки с сигаретами.

— Да ты, я гляжу, прибрался тут. Молодец. Я хотел было бабу завести, так уже не надо, как погляжу.

«Надо! — Биллу хочется кричать от бессилия.— Надо! Нормальную девчонку из плоти и крови, фанатку твоих песен, которых я никогда не слышал, с фенечками до локтя. Чтобы каждую ночь ты стонал под её ласками, чтобы ты ласкал в ответ…»

— Возьми, — скупо говорит он вслух, бросая пачку в сторону Мирона. — Я их убрал в шкафчик.

— Больше так не делай, Билли. Я — творческий человек, — Мирон достаёт зажигалку и прикуривает, — и мне нужен простор, а не цивильные рамки.

— Это теперь и моя квартира тоже. Так что будь любезен, не разводи в ней прежний срач.

— Зануда ты.

— Зануда, — легко соглашается Билл. — Но зануда сильная и принципиальная.

Несколько секунд они в упор смотрят друг на друга: Мирон — оценивающе прищурившись, Билл — безмятежно улыбаясь.

— Договорились, — Мирон первый отводит взгляд. — Я теперь засираю только свой угол, а здесь постараюсь держать себя в рамках приличия.

— Вот и славно. Будешь чай? Мне мать с собой пирожков надавала, они у неё жутко вкусные.

— Не хочется.

— Тогда пойдём в бар, склеим симпатичных девчонок. Я первый день на вольной воле, хочу вкусить плодов самостоятельной жизни. Ты же водишь девчонок сюда, а, Мироша? — Билл называет его школьным прозвищем. — Только ты бы всё-таки помылся, не то все мало-мальски смазливые девчонки испугаются твоего амбре и разбегутся.

Мирона передёргивает.

— Бабы — зло, Билли, — говорит он, жадно затягиваясь сигаретой. — Так и знай.

— Не может быть! — изумлённо восклицает Билл. — Так ты, Мирончик, у нас-таки гей?

— Что-о-о? — Мирон вскакивает с дивана, сжав кулаки.

— Уйди, противный! — тонким голоском пищит Билл, в притворном испуге пытаясь отгородиться от него стулом. — Я тебе так верил, а ты… ты заманил меня в это гнездо разврата для того, чтобы вдали от людской молвы насладиться моим юным телом! Знай, маньяк: живым я не дамся!

Мирон замирает в недоумении, потом сгибается пополам от хохота. Билл хохочет вместе с ним.

— Засранец! — отсмеявшись, Мирон делает попытку хлопнуть Билла по плечу.

— Душ, Мироша, душ, — Билл качает головой и отстраняется. — Горячий душ, горячий чай, горячие пирожки. Всё именно в такой последовательности.