Первое, что она… нет, не слышит сквозь рокот далёкого грома, а скорее ощущает кожей и внезапно проснувшимся солдатским чутьём, – щелчок взведённого курка.

– Руки вверх! И спускайся. Но так, чтобы я видел.

Ксанка спрыгивает на подстилку и медленно поднимает руки. Из-за дощатых перегородок слышится испуганное конское ржание. Конечно, в вагоне с лошадьми обязательно должен кто-то находиться – вдруг животные испугаются и покалечат друг друга? Остаётся надеяться, что Яшке повезло больше.

– Не убивайте меня, дядечки, – выплюнув узелок, плаксиво заводит Ксанка. – Я бы сама никогда… у меня мамка болеет… а денег на билет нет… да и билетов сейчас не достать… вот я и…

Ксанкины глаза постепенно привыкают к полумраку. Беляков внутри двое: старый и молодой. Тот, который помоложе, сейчас держит её на мушке. Плохо, очень плохо.

– Что тут? – Беляк брезгливо пинает сапогом узелок.

– Подарок мамке, платок. Я заработала… месяц полы мыла, за детьми глядела… а потом дядько приехал, говорит, заболела мамка твоя… тиф у неё. Вот я и сорвалась, – Ксанка лихорадочно вспоминает карту.

– В Симферополь? Откуда?

– Из Джанкоя, дядечка. Там я в семье одной работала. Знаете, как тяжело на чужих людей спину гнуть? А мамка моя под Симферополем в селе живет.

– Из Джанкоя, говоришь? Почему там на поезд не села?

– Я же говорю, денег мало, билетов нет, поезда людей не возят… – она натурально всхлипывает и делает несколько робких шажков вперёд. – Вы не стреляйте только, дядечка. Я тихонечко сойду, будто меня и не было.

Беляк немного расслабляется, широкая ухмылка растягивает его рот до ушей.

– А за перевоз-то хватит расплатиться?

– Оставь девчонку в покое, – мрачно говорит второй.

– Всё отдам, что захотите, только не убивайте, – канючит Ксанка.

Шажок… ещё один.

– Видишь, как просит-то? Послушная, ласковая, молоденькая…

Воспользовавшись тем, что внимание беляка на несколько секунд ослабело, Ксанка делает отчаянный рывок вперёд. Первым ударом она выбивает оружие, и локтем целится в солнечное сплетение. Хрипящий беляк складывается пополам, падая ей под ноги. Лошади испуганно бьются в стойлах.

– Эй, девка, ты не балуй-то, – приподнимается с места тот, который постарше.

Ксанка молниеносно подбирает с пола маузер и наставляет на него.

– Руки, дядечка! Держите так, чтобы я видела. Живо!

– Дура, не стреляй, затопчут ведь!

Ксанка, не отводя от него дула, ногой отпихивает молодого в сторону.

– Сколько вас тут? Говори! Ну?

Она замечает какое-то движение и, не раздумывая, нажимает на курок. В шуме поезда, раскатах грома и бесновании лошадей выстрел почти не слышно.

– С-с-сука, – старый беляк хватается за раненую руку.

– Так сколько?

Позади него в другое окошко проскальзывает внутрь вагона какая-то тень. Через мгновенье на голову раненого опускается обломок кирпича.

– Яшка! – радостно кричит Ксанка. – Ты цел?

Вдвоём они связывают беляков обрывками их собственной одежды, затыкают им рты и обыскивают.

– Удачно ты попала, – ухмыляется Яшка, доставая из карманов табак, большую плитку шоколада, две коробки с патронами и перепрятывая их к себе. – А я как дурак среди тюков каких-то поныкался, решил тебя искать. Как выстрел услышал, голову от страха потерял, думал, случилось что.

Ксанка наспех перематывает своей косынкой плечо старого беляка.

– Он заступился за меня перед другим, – поясняет, поймав Яшкин взгляд.

– Тогда зачем ты в него стреляла?

– Убить меня хотел. Держи, – она протягивает Яшке второй маузер. – Теперь мы оба вооружены. Не знаешь, какая охрана у состава?

– В моём вагоне было пусто. Но мы не знаем, кто едет в соседнем. Так что оружие не помешает.

Над их головами слышен странный звук, будто тысяча пуль одновременно ударила по крыше.

– Дождь! – Яшка старается перекричать шум. – Мы въехали в грозу!

Лошади хрипят и бьются в перегородки. Волна паники достигает высшей точки и перекинулась на весь вагон. Под копытами ломаются доски ближайшего стойла.

– Если мы их не успокоим, они затопчут нас и вырвутся наружу! – восклицает Ксанка.

– Ты умеешь успокаивать лошадей?

Раскат грома заглушает её последние слова. Но Яшка понял.

– Сейчас вернусь, – машет он руками, потом подпрыгивает и исчезает в окошке.

На какое-то время Ксанка остаётся одна.

Потом сквозь проём внутрь проталкивается что-то большое, белое и шмякается на пол. Следом появляется Яшка. Мокрая рубаха прилипла к телу, с кучерявых прядей текут тонкие струйки воды.

– Тут наощупь какие-то тряпки. Рви их на куски и завязывай лошадям глаза.

Ксанка зубами и ногтями вскрывает влажный тюк. В нём оказываются какие-то тряпки.

– Что это?

– Какая разница? Делай как я! – Яшка хватает первый попавшийся кусок и бросается к ближайшему стойлу. – Ай, хорошая лошадка, яв дарик гожо грай… злые люди напугали тебя, гром гремит, дождь капает… А вот я тебе сейчас глаза перевяжу, чтоб ты на это не смотрела…

Половина Яшкиных слов теряется в общем шуме. Поезд проносится через грозу, не сбавляя ход. Ксанка, ласково приговаривая, обматывает тканью морду второй лошади. Гладит ладонью вздрагивающую тёплую шею.

– Ну, потерпи, хорошая моя.

Лошадь фыркает, нервно раздувая ноздри.

Всего в вагоне восемь дощатых загонов, но два последних пустуют. Поэтому Яшка с Ксанкой управляются быстро.

Когда они заканчивают, лошади ведут себя гораздо спокойнее.

– Ты карауль пленных, – говорит Яшка, заталкивая за пояс один из трофейных маузеров, – а я пока на разведку в соседний вагон схожу. Не хочу неожиданностей.

– Хорошо.

Он опять протискивается в узкое окошко и исчезает. Ксанка находит на полу вагона местечко посуше, садится, опираясь спиной на тюк, вытягивает ноги. В блеске сверкнувшей молнии она видит, что один из беляков уже очнулся и с ненавистью смотрит на неё.

– Только дёрнись, – ласково произносит Ксанка. – Яйца отстрелю. Понял, дядечка?

По-хорошему надо бы вынуть у пленного кляп и допросить, но ей лень делать лишние движения.

Яшки нет долго. Ксанка уже начинает не на шутку беспокоиться, когда внутрь проскальзывает знакомая фигура, обдав её холодными дождевыми брызгами.

– Ну что там?

– Всего в составе пять вагонов, – наклонившись к ней, докладывает Яшка. – Последний – с каким-то тряпьём, потом наш. В теплушке ближе к паровозу едет компания офицеров – пьют, шумят, режутся в карты. Видно, на побывку. Есть ли среди них раненые, я толком не разглядел.

– А что в соседних? – спрашивает Ксанка. – Тоже офицеры? Если они услышали выстрел, то на первой же остановке…

– Не услышали, – Яшкин голос звучит как-то странно. – Соседние вагоны доверху забиты трупами.

9

Идея увести пару лошадей, как ни странно, первой приходит в голову Ксанке. Тем более что в пустых стойлах находятся сёдла и полные комплекты сбруи.

– Бросим их потом у какой-нибудь деревни. Крестьяне спасибо скажут.

После известия о трупах Ксанка неожиданно спокойна. Мертвецов она не боится – разучилась. А погибших нужно хоронить. Ксанка испытывает к белякам что-то, вроде уважения – не бросили, значит, своих на поле битвы. Ведь намного проще было бы оставить их там, чем переправлять по августовской жаре почти через весь Крым. Видимо, из госпиталей везут… или наши уже начали наступление, не дождавшись карты?

Гроза постепенно стихает. Лишь редкие капли дождя стучат по крыше.

– Допросить бы… этих, – кивает Ксанка на пленников.

– Я займусь, – вызывается Яшка, доставая из-за пояса нож. – А ты пока оседлай лошадей. Вдруг они нам скоро понадобятся.

Она даже рада, что не придётся этого видеть. Отчего-то злой Яшка, Яшка-солдат, способный одним выстрелом раздробить голову противнику, ей сейчас неприятен. Ксанка идёт к загонам, гладит каждую лошадь, пытаясь наощупь определить, насколько та хороша в скачке. Им нужны самые лучшие – как всегда.