На работу она по-прежнему ходила. Вначале — с тоской поглядывая на запертую дверь архива, а неделю спустя — тихонько прошмыгивая мимо неё.

Люпин вернулся. Но они так ни разу и не встретились. Оказывается — это очень просто: не общаться друг с другом, даже работая под одной крышей. Несколько раз Нимфадора видела, как Люпин выходит покурить на крыльцо, но поспешно отшатывалась от окна, чтобы он не подумал, будто она следит за ним.

На лекции профессора Слизнорта Нимфадора больше не ездила. У неё не хватало сил слушать напыщенную болтовню, зато она много читала — и не только по теме своей научной работы. Один раз в библиотеке зазвонил телефон, Нимфадора ответила, но, услышав язвительный голос мистера С.Т. Снейпа, положила трубку — рядом, на стол. И старалась не обращать внимания на короткие гудки, перемежаемые помехами.

***

Декабрь оказался неожиданно снежным. И Ласточке пришлось прочно обосноваться в дровяном сарайчике мадам Кайе.

— Весной я, наверное, уеду отсюда, — сказала Нимфадора хозяйке.

— Деточка, уж не сразила ли тебя та самая хворь, что и твою соседку по комнате? — мадам Кайе сочувственно поцокала языком. — Какая-то ты бледная.

Нимфадора покачала головой и постаралась улыбнуться.

— У меня просто небольшие проблемы в колледже. Скоро всё пройдёт.

Но, кажется, ей не поверили.

***

Теперь она носила тёмные колючие свитера с высокой горловиной и такие же тёмные плотные джинсы, а отросшие волосы убирала в неприметный хвост.

Рождество они встретили вдвоём с Луной: поставили в гостиной букет еловых веток, купили в «Трёх мётлах» сладостей, заварили чай. Нимфадора послала отцу открытку с видом Ильской площади и получила от него маленькую посылку с ёлочной игрушкой в виде мотоцикла. Луне тоже кто-то написал. Во всяком случае, она бегала по дому радостная и даже обзавелась привычкой напевать под нос строчки из детских песенок.

Начался январь.

Однажды, копаясь в старых подшивках «Ильского вестника», основательно поеденных мышами, Нимфадора наткнулась на короткую заметку почти пятнадцатилетней давности: «Старая мода возвращается в Оксфорд! Чем ответит Кембридж?» С выцветшей фотографии ослепительно улыбались в объектив четыре молодых человека, одетых в странные костюмы с узкими приталенными жилетками и невообразимо широкими брюками. Один из юношей показался Нимфадоре смутно знакомым — где-то ей уже встречался этот близорукий насмешливый взгляд сквозь круглые стёкла очков. Два других были незнакомы вовсе. А в четвёртом она с изумлением узнала молодого Люпина. Ошибки быть не могло.

Нимфадора бережно вырезала заметку с фотографией и положила на рабочий стол — рядом с медицинским справочником, который она прочитала от корки до корки, пытаясь понять, что такое эпилепсия и как её лечить. Выходило, что болезнь эта хотя и гадкая, но вполне купируемая, и жить с ней можно достаточно долго, если, конечно, грамотно принимать необходимые препараты. По крайней мере, так себя утешала Нимфадора. Вот только с грамотностью и дозировкой у некоторых больных явно были проблемы.

Увлёкшись, Нимфадора по старой привычке начала подчёркивать некоторые места карандашом и выделять на полях жирными восклицательными знаками. Однажды она зачиталась до поздней ночи и, торопясь домой, забыла раскрытый справочник на столе.

Придя утром на работу, Нимфадора заметила, что её исчёрканную пометками книжку сменил увесистый том Медицинской Энциклопедии с торчащими из него узкими полосками бумаги. Страницы открывались на статьях, в которых так или иначе упоминалась эпилепсия, и на одной из закладок было написано: «Хочу облегчить вам задачу».

Нимфадора готова была расцеловать каждую букву, выведенную знакомой рукой. Однако, уходя домой, она аккуратно положила поверх Энциклопедии фотографию из «Ильского вестника» и написала на бумажке: «Лучше объясните это».

Утром она не нашла ни книги, ни газетной вырезки и, напевая под нос, принялась за библиотечные дела. Обедать ушла в соседнее кафе а, вернувшись, возле ещё тёплого чайника нашла записку: «Вы уверены?».

«ДА!» — размашисто написала на обратной стороне Нимфадора и подсунула ответ под дверь архива.

На несколько дней опять воцарилось тягостное молчание.

Иногда Нимфадоре казалось, что она слышит в коридоре осторожные шаги — будто кто-то хочет войти, но не решается.

Вечером третьего дня в ящике её рабочего стола случайным образом оказался потёртый фотоальбом с бережно вырезанными газетными и журнальными заметками, полароидными снимками и различными надписями. Записки на этот раз не было. Зато на форзаце папки красовалась витиеватая фраза: «Господа Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост, а также — места их обитания».

Судя по почерку, вёл этот странный дневник в основном Люпин, но иногда на страницах появлялись и карикатуры с подписью художника «г-н Хвост», и важные замечания от господина Сохатого (в основном касающиеся вырезок со статьями о состязаниях гребцов), и скабрезные шуточки господина Бродяги.

Нимфадора со вздохом посмотрела на часы и закрыла читальный зал на целых полтора часа раньше положенного — чтобы не отвлекали редкие посетители. А сама заварила кружку крепкого чая и принялась за чтение.

Это была история о дружбе четырёх людей: местами по-юношески наивная, местами пафосная, — но всё равно чудесная. Нимфадора сама не заметила, как увлеклась. Когда ей попался на глаза снимок Люпина верхом на Хонде, она тихонько хихикнула: вот откуда взялось у мистера Цветика чувство глубокой привязанности к Ласточке.

Где-то в середине альбома на фотографиях друзей всё чаще стала появляться рыжеволосая девушка, в одном месте мелькнула кокетливая запись «Сохатый плюс Лили равно ЛЮБОВЬ», сделанная персиковой губной помадой, и сразу же за ней — язвительное примечание господина Сохатого: «Нюнчик — засранец». А дальше был снимок, на котором прекрасная незнакомка обнимала за плечи Сохатого (им оказался странно знакомый обаятельный очкарик) и Люпина, а брюнет с нахальной ухмылкой (Бродяга?) вальяжно развалился возле их ног. Нимфадору кольнула ревность: уж не хочет ли Люпин таким образом на что-то намекнуть? Например — на трагическое безответное чувство?

Заканчивался альбом огромной студийной фотографией с подписью «Свадьба Лили и Джеймса, июль 1978» Счастливая невеста в венке из полевых цветов улыбалась в объектив, придерживая рукой заметно округлившийся животик. Очкастое лицо жениха было скорее растерянным, чем радостным. А за их спинами надставлял влюблённым «козьи рожки» всё тот же нахальный Бродяга с яркой лентой шафера на груди.

Нимфадора пролистнула последние пустые листы в надежде обнаружить там хоть что-то. Она чувствовала себя немного обманутой — словно поманили яркой историей и оборвали на середине.

— Что же было дальше? — спросила она вслух.

— Только я, — ответил от двери тихий печальный голос.

Нимфадора вздрогнула и подняла голову от альбома.

За то время, что она не видела Люпина, он сильно похудел, осунулся и оброс густой щетиной.

— Вы начали отращивать бороду? — Нимфадора сглотнула непрошенный комок. — Вам не идёт.

— Лили и Джеймс потеряли первого ребёнка, — подражая бесстрастной манере репортёра «Би-Би-Си Ньюс», заговорил Люпин. — Лили долго горевала по этому поводу. Но Сохатому никогда не пришлось пожалеть о том, что он женился на ней. Бродяга после исполнения почётной роли шафера пропал на целый год. Говорили, будто уехал на родину. А в 1979 году его было не узнать. В беспорядках в Дублине погиб младший брат, и Бродяга вернулся в Лондон, горя желанием отомстить. Хвоста он взял с собой. Лунатик пытался отговорить друзей, но его не послушали. В ноябре 1981 года при попытке взрыва машины возле посольства Великобритании в Ольстере что-то пошло не так. Бомба сработала в тот момент, когда Бродяга звонил с телефона-автомата, — Люпин помолчал. — Помните, было такое, наверняка слышали в новостях, — телефонный звонок за девяносто минут до взрыва? Хвоста и ещё дюжину случайных свидетелей ошмётками разметало по стенам, а Бродягу взяли на месте преступления и осудили.