— Не расстраивайтесь, мой диплом тоже никому особо не нужен, даже мне. История религии, оксфордский теологический, страшно сказать,- развёл руками Люпин. — Впрочем, я вас заболтал. Вы только взгляните на часы. Рабочий день у нас закончился полтора часа назад.

— Жаль, — вздохнула Нимфадора. — Я только вошла во вкус беседы. И как удачно, ни одного посетителя за вечер!

— Или — маленький городок, до вечернего чая люди успевают сделать все дела, чтобы потом лишний раз не выходить из дома, — Люпин поднялся. — Вас проводить?

— Это я должна была спросить: вас подвезти? — беззаботно рассмеялась Нимфадора. — Мы же теперь коллеги. Но, к сожалению, по такой погоде Ласточка совсем раскапризничалась, и, боюсь, не довезёт меня до дома.

— Давайте загоним её в подсобку. Иногда полезно гулять пешком. А утром вызовете механика. Вы далеко живёте?

— На центральной площади. Рядом с собором.

Нимфадора с тоской посмотрела в окно. Дождь, похоже, усилился. «Хорошо, что хоть завтра суббота, и не нужно ехать на занятия, — подумала она. — Если так пойдёт дальше, придётся добираться до Кембриджа на автобусе, и тратить на дорогу полтора часа вместо получаса».

— Я вынужден оставить вас ненадолго. Поставлю архив на сигнализацию, чтобы какой-нибудь воришка, задумавший украсть пригоршню драгоценной библиотечной пыли, остался ни с чем, — голос Люпина донёсся уже от двери.

«Всё правильно, — накатившая хандра не думала успокаиваться, — он вовсе не должен о тебе заботиться. Вы просто поговорили. Ну, хоть посуду за собой он мог вымыть!»

Нимфадора отнесла чашки в уборную, ополоснула их под тонкой струйкой водопроводной воды, которая пахла ржавчиной и болотной тиной. «Это Или, илистый Или, в Лондоне хотя бы в кино можно было сходить». Вернувшись в читальный зал, Нимфадора оставила чашки прямо на столе, сняла со спинки стула всё ещё влажный дождевик, с содроганием накинула на плечи.

Люпин ждал её на крыльце. Осеннее пальто, ещё более потёртое, чем пиджак, было распахнуто, несмотря на промозглый ветер. Нижняя пуговица — причина этого легкомыслия — была не просто утеряна, а самым жестоким образом вырвана с «мясом». Зато над головой Люпин держал чёрный зонт, при этом улыбаясь так, будто находился не в отвратительном английском октябре, а в каком-нибудь солнечном итальянском мае.

— Я взял на себя смелость сопроводить Ласточку в сарайчик для дров. Он запирается на большой амбарный замок и обладает непротекающей крышей. Могу я предложить вам вторую половину зонта?

— Только в аренду, — настроение у Нимфадоры мгновенно улучшилось. — Шоколадка вас устроит в качестве оплаты?

— Нет, тогда бы мне пришлось уступить вам весь зонт целиком, а я не люблю мокнуть. Полшоколадки, чтобы всё было честно.

Нимфадора нырнула под зонт.

— Вы всегда такой любезный?

— Исключительно по пятницам. Хотя я, вообще-то, — мрачный и, как говорите вы, психологи, интровертный тип.

— Меланхолик?

— Невротик.

Нимфадора хмыкнула.

— Я не шучу. Просто вы так очаровательно поймали общий тон беседы, — Люпин споткнулся на полуслове. — Я, вероятно, кажусь вам странным?

— Пустяки. Каждый человек по-своему болен, так говорят психологи. А травоведы бросаются всех лечить.

— И только несчастные историки ломают потом голову над поступками больных национального масштаба.

— Вы знаете, — Нимфадоре говорилось так легко, будто она писала письмо, а не общалась с живым человеком, — у меня есть одна глупая мечта. Я её даже пыталась оформить в виде курсовой, только получилось не очень. Вот если бы душевные болезни можно было лечить не таблетками и не гомеопатией с иглоукалыванием, а магией. Смешно, да? Слова, пассы, заклинания.

— Слова… Насколько я знаю, психологи лечат словом — вербальным воплощением мысли. Слова значат гораздо больше, чем мы можем себе представить, порой одного-единственного, правильно подобранного слова, хватает для того, чтобы удержать человека от непоправимого поступка.

— Но психологи эти слова запутали, придумали новые понятия, сочинили тесты. Всё для того, чтобы заставить человека раскрыться. Вам не кажется, что было бы проще и быстрее воздействовать на личность не сложными словами, вроде «акцентуация» или «психотип», а образами? — Нимфадора так разволновалась, что не заметила, как выскочила из-под зонта. — Простыми понятиями, такими как «солнце», «небо», «дождь»?

— Вы говорите… — начал Люпин.

— Глупые вещи, я знаю. Нельзя обесценивать научные труды нескольких поколений учёных. Это всё равно, что вернуться в каменный век, к наскальным рисункам, забыв о полотнах великих художников. Вот и мой куратор говорит, что…

— Глупости говорит ваш куратор, — Люпин с силой схлопнул зонт. — Некоторые «научные» труды так и просятся, чтобы их обесценили. Вы, надеюсь, не являетесь поклонницей фрейдизма?

— Фрейд был великим психологом, — осторожно начала Нимфадора.

— Великим человеконенавистником он был. А ваша теория имеет право на жизнь, как и все остальные. Впрочем, я уже довёл вас до площади. Вы ведь у мадам Меримас квартиру снимаете?

— Нет, у мадам Кайе.

— Кайе Меримас, она единственная, кто сдаёт здесь жильё.

Нимфадора рассмеялась:

— А я думала, почему у неё такая фамилия странная: мадам Тетрадь.

— Вы знаете, я почему-то не удивлён, вы и меня вначале мистером Цветиком назвали. Смотрите, дождь кончился.

В разрывах тёмно-синих туч проглядывали крупные октябрьские звёзды.

— Красиво, — восхищённо проговорила Нимфадора. — В Лондоне таких не бывает.

— Потому что там светло от городской иллюминации — почти как днём. Чем гуще на земле мгла, тем ярче светят звёзды. В Или стоило приехать хотя бы ради того, чтобы это понять. Разрешите откланяться. Полшоколадки оставьте до понедельника, если, конечно, сможете удержаться.

— Я похожа на лакомку?

— Вы похожи на печального человека, а печальные люди склонны заедать сладостями тоску по несбыточному.

Люпин отошёл на несколько шагов, раскрывая зонт.

— Дождь же кончился, — удивилась Нимфадора.

— Если я промокну под звёздным светом, то сегодня ночью буду плохо спать. До встречи!

Он медленным шагом перешёл на другую сторону улицы и, обернувшись, помахал девушке рукой. А Нимфадора всё стояла на тротуаре. То ли обдумывала их необычный диалог, то ли хотела пропитаться звёздным светом и заболеть бессонницей.

Уже открывая ключами входную дверь своей квартиры, она вспомнила, что сегодня впервые забыла написать письмо.

2

Н. Тонкс — С.Т. Снейпу

«В Или не происходит ничего странного или страшного. И радости, и горести здесь повседневны, и есть во всём этом какая-то необъяснимая прелесть, недоступная жителям больших городов.

Я снимаю квартирку в доме Кайе Меримас (для того, чтобы правильно написать её фамилию, мне пришлось долго изучать табличку на входной двери). Это довольно большой двухэтажный дом, построенный в очаровательном деревенском стиле старой доброй викторианской Англии. Пейзанском, как сказала бы моя драгоценная маменька. Он находится на главной площади Или. На первом этаже живёт мадам, второй — полностью переделан под удобства квартирантов, даже отдельная наружная лестница есть. Правда, ей всё равно никто не пользуется, кроме меня.

Я делю гостиную с Луной, молчаливой художницей, которая может сутками не выходить из своей комнаты. Мадам Кайе говорит, что её бросил молодой человек. Но Луна выглядит скорее до смерти уставшей, чем опечаленной.

Ласточка моя совсем расхворалась. Добираюсь до К. рейсовым автобусом, а это минус два часа вольной жизни. Хорошо, что в Или сейчас пришла яркая осень, на удивление солнечная для хмурой английской земли. Всплеск золотых красок на лазурной палитре неба, серая лента Западной реки (так называют здесь реку Грейт-уз), несущая на плечах наш маленький городок.

В Грейт-Уз, кстати, водятся угри. Их блестящие пахнущие тиной тела сплетаются в причудливые клубки на прилавках местных торговцев рыбой. Рынок работает здесь только по четвергам и субботам, и теперь в перечень моих субботних обязанностей входит покупка этих самых угрей. Мадам Кайе обжаривает их в глубокой чугунной сковороде, вместе с пригоршней душистых трав из своего огорода. Получается волшебно. Не поверите, пишу вам, и рот наполняется слюной. Жаль, что сегодня всего лишь вторник.