Неужели я действительно разговаривал с разумами из других времен и пространств, и познавал от них секреты вселенной — как прошлые, так и грядущие, — и записывал историю своего собственного мира в книги, запечатанные в металлические футляры и помещенные в их гигантские архивы? И были ли те, другие, потрясшие мое воображение неведомые существа, способные порождать сокрушающие ветра и оглушительный свист, настоящей, реальной угрозой, затаившейся глубоко под землей и медленно слабевшей в своей черной бездне?

Всего этого я не знаю. Если та пропасть и ее содержимое были реальностью, то никакой надежды у меня не оставалось. Тогда и в самом деле над этим миром людей зависла невероятная тень безвременья. Но я, к счастью, не располагаю никакими доказательствами, которые подтверждали бы такую возможность и означали, что все это не просто новоявленный результат моих порожденных мифами и легендами сновидений. Металлический футляр с книгой, который мог бы стать таким доказательством, я потерял, а подземные туннели с тех пор так никто и не нашел.

Если законы вселенной смилостивятся надо мной, то их вообще никогда не найдут. Но своему сыну я все же должен рассказать, что видел, или, скорее, думаю что видел, чтобы он, как ученый-психолог, попытался извлечь из всего этого крупицы истины и решил, стоит ли рассказывать об этом другим людям.

Я уже говорил, что ужасная правда перенесенных мною за двадцать лет страданий целиком зависит от того, сколь реально то, что, как мне казалось, я видел среди гигантских развалин. Мне было очень тяжело сделать свое открытие, и каждый, кто увидел бы то, что предстало перед моим взором, без сомнения испытал бы те же самые чувства, что и я. Однако все это так и осталось в той книге в металлическом футляре, которую я извлек из пыльного хранилища после того как она пролежала там миллионы лет.

Ни одна рука не касалась, ни один взгляд не скользил по страницам той книги с тех самых пор, как на этой планете появился первый человек. И все же, как только луч фонаря скользнул по гладкому, глянцевитому целлофановому листу, я увидел, что странно окрашенные, нанесенные неведомыми мне чернилами записи были отнюдь не безымянными иероглифами из времен далекой юности земли. На самом деле это были буквы хорошо знакомого мне латинского алфавита, сложенные в привычные всем нам английские слова и написанные моим собственным почерком.

Х. Ф. Лавкрафт

СВЯЩЕННИК-ЗЛОДЕЙ

В чердачное помещение меня провел мрачный человек с бородой серо-стального цвета, одетый в одежду спокойных тонов; вид он имел всепонимающий.

— Да, ОН жил здесь, — говорил он, — но я не советую вам что-либо предпринимать. Ваше любопытство может заставить забыть о возможных последствиях. Мы никогда не приходим сюда ночью и поддерживаем все с таком порядке только лишь согласно ЕГО завещанию. Вы ведь знаете, что ОН сделал. Это ужасное общество взяло на себя всю ответственность, но мы не знаем, где ОН погребен. Не было никакой возможности, даже с помощью закона, выйти на это общество.

Надеюсь, вы не задержитесь здесь после наступления темноты. И, умоляю вас, оставьте ту вещицу на столе, — ту, что похожа на спичечный коробок, — в покое. Нам неизвестно, что это такое, но мы подозреваем, что она имеет прямое отношение к ЕГО занятиям. Мы даже стараемся не задерживать на ней взгляда…

Спустя некоторое время человек оставил меня одного в чердачной комнате. Все в ней было покрыто пылью; стоявшая в комнате мебель была весьма простой, но в то же время здесь ощущалась упорядоченность, говорившая о том, что она не являлась жилищем обитателя трущоб. Там были полки, заставленные теологическими и классическими книгами, и еще книжный шкаф, содержащий трактаты по магии, — Парацелсус, Альбертус Магнус, Тритемиус, Гермес Трисмегистус, Борреллус — а также труды других авторов, написанные на незнакомых мне языках, в силу чего их названий мне разобрать не удалось.

Там была дверь, однако она вела всего лишь в чулан; единственным выходом было отверстие в верхнем перекрытии, к которому вела грубая крутая лестница; окна имели форму бычьего глаза, а почерневшие от времени дубовые балки свидетельствовали о невероятной древности, — совершенно очевидно: это дом — Старого Света. Мне казалось, что я знал, где нахожусь, но сейчас я не могу вспомнить, что же я тогда знал. Нет никаких сомнений в том, что город был не Лондон; у меня сложилось впечатление, что это был небольшой портовый городок на берегу моря.

Маленький предмет на столе магнетически притягивал меня. Казалось, я даже знал, что с ним делать, так как я вытащил карманный электрический фонарик — или нечто похожее на него — из кармана и нервозно проверил вспышку. Свет был не белого, а фиолетового цвета и скорее походил на радиоактивное излучение, чем на обыкновенный свет. Помнится, тогда я и не воспринимал его, как обычный фонарь, — в самом деле, — обычный фонарь ЛЕЖАЛ у меня в другом кармане.

Темнело, и древние крыши и печные трубы, видимые через оконные стекла, принимали причудливые формы. Наконец, я собрал все свое мужество, положил маленький предмет на стол на книгу и — направил лучи этого своеобразного фиолетового цвета на него. Теперь свет, казалось, был больше похож на дождь или град, состоящий из крошечных фиолетовых частиц, чем на непрерывный луч. Когда частицы ударялись о блестящую поверхность в середине странного прибора, раздавался треск, подобный тому, который издает электронная лампа при пропускании через нее электрических искр. На темной блестящей поверхности появилось свечение розоватого цвета, а возникший из середины белый силуэт неясных очертаний стал приобретать определенную форму. Тут я заметил, что я не один в комнате, — и спрятал лучеизлучатель в карман.

Пришелец не заговорил, — более того — то, что произошло вслед за тем, совершалось в полнейшей тишине. Все выглядело, как пантомимическое представление, на которое зрители смотрят издалека сквозь туман; хотя, с другой стороны, незнакомец и все вновь входящие, приближаясь, принимали угрожающие размеры и казались одновременно близкими и далекими, как бы следуя каким-то аномальным законам геометрии.

Незнакомец, худощавый, смуглый человек среднего роста, был в облачении священника англиканской церкви. Лет ему было, вероятно, около тридцати, на лице желтовато-бледном, даже оливкового цвета, тем не менее достаточно приятном, выделялся непропорционально высокий лоб; черные волосы были аккуратно пострижены и уложены, сквозь гладкую кожу острого подбородка просвечивала пробивающаяся щетина; он носил очки без оправы со стальными дужками. Ни телосложением, не чертами нижней части лица он не отличался от священников, которых я видел прежде, однако лоб у него был значительно выше, лицо смуглее, а выражение лица более интеллектуальное… и все же в нем неуловимо ощущалась какая-то порочность. В тот момент он явно нервничал. Зажег масляную лампу, тускло осветившую комнату, и — я не успел моргнуть глазом, как он уже швырял книги о магии в камин возле окна (там, где стена имела сильный наклон), который я не заметил ранее. Языки пламени пожирали тома с жадностью — переливаясь странными цветами и издавая неописуемо отвратительные запахи по мере того, как листы, исписанные странными иероглифами и изъеденные червями переплеты сдавались перед пожирающей их силой. Вдруг я увидел, что в комнате были еще люди — все с мрачным выражением лица, в церковном облачении; одежда одного из них говорила о том, что он — епископ. Несмотря на то, что мне ничего не было слышно, я уловил, что они сообщили тому, кто пришел первым, о чрезвычайно важном для него решении. Они, казалось, ненавидели и боялись его одновременно, и он, по-видимому, испытывал к ним те же чувства. Его лицо приняло жестокое выражение, однако я успел заметить, как дрожала его правая рука, когда он попытался ухватиться за спинку стула. Епископ указал на пустую коробку и камин (где пламя уже потухло и от книг осталась всего лишь кучка пепла), а его лицо дышало ненавистью. Тот, кто пришел первым, криво улыбнулся и протянул левую руку за маленьким предметом на столе. Лица присутствующих исказил страх. Процессия священнослужителей двинулась к люку в полу, и они, один за другим, начали спускаться по крутой лестнице; перед тем, как покинуть комнату, они оборачивались и угрожающе жестикулировали. Епископ удалился последним.