Ганич переслал мне копию ее паспорта. На меня глядело симпатичное личико с темными волнистыми волосами и выразительными черными глазами. Затем пришло смс: «Извини, но это пока все. Для идентификации личности не хватает данных».
Значит, придется их добыть.
Повертевшись на месте в поисках вдохновения, я решительно направилась к стоящей у стены тележке с бутылками физраствора. Схватив парочку бутылей и натянув маску на физиономию, я изобразила крайнюю степень занятности и заглянула в интересующий меня бокс.
— Вас зав отделением просил зайти, — быстро протараторила я, не забыв при этом важно добавить «срочно!».
Как только палата опустела, я была уже там и быстро прикладывала пальцы лже-Вероники к бутылке.
Чем это здесь пахнет?
В боксе витал знакомый, но совсем небольничный запах — смесь благовоний и свечного воска, более уместный в каком-нибудь восточном ашраме. Откуда он здесь? Хорошо бы еще размотать бинты — посмотреть на лицо девушки, но я боялась возвращения медсестры — привлекать к себе лишнее внимание не стоило.
Быстрый взгляд на медкарту, лежащую на столе. Операция проведена 24 июня, хирург Залманов. Опять Залманов!
Теперь поскорее переправить бутыль в лабораторию.
Нацепив на физиономию настолько деловой вид, насколько я смогла это сделать, я решительно направилась к лестнице.
На площадке между этажами курили и сплетничали медсестры. Я уже собиралась пройти мимо, но услышанное заставило меня замедлить шаги.
— Представляешь, они ночью проводят какие-то ритуалы. Настоящая магия. Свечи, огонь, заклинания, — говорила высокая темненькая девчушка.
— Вам что-то нужно? — заметив меня, осведомилась другая, пониже и корпуснее.
— Ой, девочки! Вы так интересно рассказываете! Вы же с интенсивной, да? — затараторила я, изображая глупышку-медсестру. — У нас на отделении обсуждали ваши магические ритуалы, но я не поверила. Разве в больнице может быть такое? Я думала, доктор меня разыгрывает, клеится ко мне со своими небылицами. Неужели, правда? Неужели, кто-то верит в такие глупости?
— Когда медицина опускает руки, и не в такое верят, — назидательно заметила высокая. — Полтора месяца комы — тут во все поверишь, лишь бы человека вернуть. Это я про родственников.
— И разрешают?
— Разрешают, — подтвердила медсестра. — С этой пациенткой вообще все разрешают. Только родственников не пускают.
— Значит, это не родственники ритуалы устраивают? — удивилась я.
— Нет.
— А кто же тогда?
— Откуда нам знать — кто? Нам не сообщают, — огрызнулась низенькая. — Если ты такая смелая, можешь сама у главврача поинтересоваться. Вряд ли эти спектакли по ночам закатывают без его одобрения.
— Иди-ка ты лучше работай, — поддержала ее высокая.
— Сами бы лучше шли работать — курение вредно для здоровья! — бросила я им и побежала вниз по лестнице.
Я спустилась в сад и выбрала скамейку поновее (да, это не Санаторий!) и подальше от народных троп, где мне никто не смог помешать. Уселась, подставив лицо теплому летнему солнцу. Редкие прохожие не обращали на меня внимания — перерыв у сестрички, пусть позагорает девушка, лето же.
Вообще нечасто нам, как, наверное, и медсестрам, выпадает такая радость — полчаса ничегонеделания при исполнении. Но эти полчаса, проведенные на лавочке в больничном сквере, пока я дожидалась курьера из отдела, не прошли даром. Многое удалось обдумать и уложить в голове. В результате этих размышлений, я решила оставить бороденку доктора из интенсивной терапии на потом, а сейчас вплотную заняться хирургом Залмановым. Ведь именно он был следующим звеном после «скорой».
Итак, решено.
Сунув бутыль физраствора примчавшемуся оперативнику, я отправилась в Первое хирургическое отделение.
— Доктор Залманов здесь больше не работает, — строго ответила мне молоденькая медсестра. — Вы разве не знали?
Откуда, радость моя?
— А вы случайно не в курсе, где его можно найти?
— Случайно в курсе, — также строго ответила она. — Он на Третьей хирургии.
И где эта Третья хирургия? Я пробежалась взглядом по табличкам на стене — здесь только Первая и Вторая, и никакой Третьей. И не спросишь ведь ни у кого — раз на мне эта голубенькая медицинская «пижамка», значит, я здесь работаю. А раз я здесь работаю, значит, и сама должна знать, где эта Третья хирургия.
Поблагодарив девчушку, я отправилась в вестибюль. Пора заканчивать с моим маскарадом.
Перед доктором Залмановым я предстала уже в своем нормальном виде и нормальном качестве.
В отличие от Первого и Второго хирургических отделений, где проводились серьезные операции, Третья хирургия занималась вещами несерьезными и малооплачиваемыми, а зачастую еще и крайне неприятными и грязными.
Располагалось отделение в старом и, пожалуй, самом ветхом корпусе больницы. Лечились здесь в основном маргиналы, ибо «скорые» по негласному распоряжению свозили сюда со всего города мигрантов без документов, бомжей и пьяниц. И трудились здесь либо совсем молодые врачи, только начинающие набираться опыта после медицинских вузов, либо дорабатывали до пенсии те, кто для серьезной врачебной работы уже не годился. Молодежь правдами и неправдами пыталась вырваться из этого отделения, и у некоторых это даже получалось, а доктора, переведенные сюда из других подразделений, считали, что им выписан волчий билет.
Именно так и чувствовал себя доктор Залманов — человеком с волчьим билетом. А еще жертвой грандиозной несправедливости. На его карьере был поставлен большой и жирный крест, хотя главврач и клялся ему, что это временная мера. Но, как известно, нет ничего постояннее временных мер.
Я нашла доктора в маленькой и тесной ординаторской, где он, примостившись со страдальческим видом на угол шаткого и загроможденного бумагами стола, заполнял медкарты.
— Ну как тут можно работать! — плаксиво взвыл доктор, в очередной раз опершись на угол стола, который тут же накренился на сторону. — А какое здесь оснащение операционных? Вы даже представить не можете! Наверное, со времен Пирогова осталось!
Узнав, что я из органов безопасности, Залманов почему-то решил, что мне можно и нужно жаловаться на несправедливость, как будто бы я могла что-то изменить. Придется его разочаровать.
— Алексей Борисович, я пришла поговорить об операциях, проведенных вами 24 июня. Две девушки с пулевыми ранениями. По документам обе операции выполнены вами. Вы помните этот день?
— Еще бы я не помнил! Именно с этих операций и начались все мои нынешние беды!
Упрашивать доктора не было нужды, он и сам был рад поведать о событиях, положивших начало черной полосе в его карьере.
* * *
…24 июня доктор Залманов был вполне доволен собой и мирозданием. Утром он провел удачную резекцию желудка, затем приятно пообщался с родственниками — конверт и сейчас лежит во внутреннем кармане портфеля. Еще пара таких конвертов и он вполне может позволить себе провести отпуск на Корфу или Майорке. Сентябрь — наилучшее время для Средиземноморья, бархатный сезон.
Прооперированный больной тоже ничем не омрачил благодушное настроение хирурга — вышел из наркоза вовремя, внутренних кровотечений не дал и вообще не сулил в будущем никаких беспокойств и осложнений. Предстоящее ночное дежурство также обещало пройти спокойно, а возможно и очень приятно, если удастся договориться с Мариной со Второй хирургии.
Будучи в хорошем расположении духа, доктор прошелся по отделению, заглянул в послеоперационные палаты, задержался подольше у своего сегодняшнего пациента, поболтал с дежурной сестрой и отправился в ординаторскую.
На город опускался теплый июньский вечер. Дневная суета уступила место тишине и покою. Залманов любил такие вечера в больнице, когда можно спокойно выпить чая с бутербродами и почитать последний роман Гранже, скачанный накануне из интернета как раз для сегодняшнего ночного дежурства. Он включил электрический чайник и не спеша насыпал в собственный заварочный чайник настоящий «Эрл Грей», который приходилось прятать от любителей побаловаться чужими вкусняшками в нижний ящик стола. Пока вода закипала, Залманов застелил казенной простынкой диван, надел на подушку новую наволочку и расправил плед. Громкий щелчок чайника был сигналом к началу священнодействия — заварку чая он воспринимал именно так. И вот когда в комнате уже потянуло божественным ароматом, в ординаторскую ворвалась дежурная сестра.