— Что за человек?
Мой голос прозвучал сухо и деловито.
— Мальчишка. Месяц назад забрали в армию. Сбежал. Нужно найти, — вводные шеф произнес в телеграфном стиле.
— Но… почему мы? Почему не полиция? У военных, в конце концов, есть своя…
— Потому что мы, — отрезал шеф.
Понятно. Включен режим «приказы не обсуждать».
— Демина я отправил к парню домой, пусть посмотрит, что там и как. Ганич освободится через час и поступит в твое распоряжение. Сама введешь его в курс дела. При необходимости возьмешь еще пару-тройку людей. Отчет ежедневно мне на стол. Работаем быстро. Вопросы?
— Когда мы его найдем…
— Если найдете, — перебил шеф, подчеркивая первое слово, — если найдете — немедленно сообщить мне, самим не задерживать, взять под наблюдение. С коллегами, непосредственно не задействованными в операции, обсуждение запрещаю.
Последнее мог бы не говорить, не первый день в отделе.
Шеф развернулся и направился к выходу, оставив меня в растерянности лицезреть его широченную спину, обтянутую серым пиджаком. У дверей он на секунду задержался, словно хотел что-то добавить, но передумал.
Я подождала, пока за ним закроется дверь, и уставилась на папку.
Что-то странное творится в датском королевстве, — подумала я, придвигая ее к себе.
Да, странного было немало.
Начать с того, что белый прямоугольник в правом верхнем углу папки, на котором пишутся номер и название дела, сейчас был девственно чист, словно снега Килиманджаро. За четыре года работы в отделе такого я не видела никогда. Любому делу присваивается номер. Нет номера — нет и дела. А иначе как его найти в каталоге и архиве?
Вторая странность — мы не ищем людей. Вернее, сами не ищем. Конечно, в наших расследованиях встречаются ситуации, когда нужно разыскать какого-то человека, но в этом случае мы прибегаем к помощи полиции, спецотделов ФСБ, частных детективов, наконец. Сами же — никогда. По крайней мере, на моей памяти такого не было ни разу. И уж тем более мы не ищем сбежавших из армии мальчишек. Глупо заставлять такого оперативника как Сашка Демин гоняться по городу за смывшимся из части пацаном. Конечно, можно и на авианосце отправиться на рыбалку, только зачем? Это будет глупо и расточительно. Заподозрить же полковника Ремезова в глупости было просто невозможно. Все шестнадцать лет, что он руководил отделом, Антон Владимирович отличался проницательностью на грани с прозрением. За что и получил прозвище Стратег в узком кругу профессионалов. Мы же за глаза называли полковника шефом.
О многоходовках щефа ходили легенды. Старожилы нашего отдела иногда проговаривались о делах дней давно минувших. Нет, не в плане бахвальства — «а вот мы раньше…». Нет. Просто иногда в запутанных ситуациях сегодняшнего дня опытный глаз усматривал что-то знакомое, с чем уже сталкивался раньше. Вот тогда и появлялось «а помнишь, как шеф…».
Я в отделе всего четыре года, но и за это невеликое время я не раз слышала, как некто, восхищенно цокая языком, рассказывал о «придумках» шефа. И прежде всего, о блестящей идее, посетившей свежеиспеченного майора Ремезова в далеком 2001-м году. Именно тогда он предложил организовать информационную атаку на аппарат президента США. Ударить по Штатам их же оружием — это было настолько дерзко и настолько глумливо, что никто на Западе такого не ожидал. Запад готовил информационную бомбу для России, но получил ее сам.
Та старая история весьма поучительна. Когда-нибудь я расскажу ее подробно. Если же коротко, то дело было так.
Мир еще не успел прийти в себя от атаки на «близнецов», когда Штаты недвусмысленно заявили: теракт 11 сентября осуществили мусульманские террористы, информационную поддержку которым оказывали российские спецслужбы через кубинскую разведчицу Анну Монтес. 4 октября над Черным морем был взорван российский лайнер ТУ-154, в котором летели ученые-вирусологи. Вечером того же 4 октября в США было диагностировали первое заболевание сибирской язвой и впервые произнесено слово «биотерроризм». Получалось, что на нашу страну кроме поддержки террористов собирались повесить еще и бактериологическую атаку. А 8 октября компания Владимира Пасечника — бывшего советского военного микробиолога, выбравшего «свободу», — получила от британских властей своеобразную «взятку» в виде эксклюзивных научных исследований. Почему никому, кроме Ремезова, не пришло в голову связать эти события воедино, для меня до сих пор остается загадкой. Но шеф тогда оказался на высоте. Именно он донес наверх нехитрую мысль: в ближайшие дни Пасечник должен стать тем экспертом НАТО, который укажет на Россию, как главного био-террориста современности, атаковавшего Америку. Однако шеф не только раскрыл планы наших англоговорящих «партнеров», но и придумал выход из, казалось, патовой ситуации.
Вскоре в Интернете появилось сообщение о том, что 11 сентября, почти за месяц до того, как стало известно о бактериологической атаке, сотрудники аппарата вице-президента США Дика Чейни получили ципрофлоксацин — антибиотик, используемый при лечении сибирской язвы. Это сообщение не получалось удалить, его не удавалось «завалить» другой информацией, оно, как назойливый комар, все время болталось на виду, вылезая во всех обсуждениях трагедии и попадая во все аналитические сводки. Вскоре появились намеки на дальнейшие разоблачения.
Всесильный Чейни банально спрятался. Он появился на публике лишь 12 октября с неожиданным заявлением: в биотерроризме виноват Усама бен Ладен. Более того. Страх перед дальнейшими разоблачениями оказался настолько велик, что, когда 21 октября сенатор Джо Либерман в запале заявил, будто «бактерии вывезены из бывшего Советского Союза», опровергать его бросились сотрудники научно-исследовательского центра вооруженных сил США в Форт-Детрик. 7 ноября специалисты из Форт-Детрик фактически признали, что вирус был взят из арсеналов Пентагона, а 21 ноября Пасечник был найден мертвым в своем доме. Его смерть наряду с гибелью в течение полугода одиннадцати ученых, прямо или косвенно занятых разработкой бактериологического оружия, означала конец этой истории.
Угроза от России была отведена. Наша страна получила два десятка более-менее спокойных лет, за которые смогла модернизировать вооруженные силы и доработать новейшее оружие. Если бы то давление Запада и тот негатив, которые мы испытываем сейчас, свалились на нас в те годы, кто знает, чем бы все закончилось.
Операции, возглавляемые Ремезовым, всегда отличались строгостью и изяществом, как истинные произведения искусства. Они были достойны изучения в училищах и университетах. Возможно, когда-нибудь так и будет, но сейчас полковник не стремился выносить серьезные дела на всеобщее обозрение. Время не пришло. Достоянием общественности, наоборот, становились дела незначительные и в чем-то даже курьезные. Как, например, охота на привидение в здании Госдумы или разоблачение псевдо-ордена, организованного по типу клуба из фильма «С широко закрытыми глазами» и державшего в страхе добрую треть элит нашей страны. Полгода в курилках Лубянки смаковали подробности. Подобные «чудаковатые» операции шеф норовил пропиарить при любом возможном случае. Зато все, что касалось безопасности страны… Да что там страны — безопасности всего земного шара — оставалось в тени.
Благодаря шефу, наш отдел занимает особое положение в структурах спецслужб Российской Федерации. Многие думают, что мы защищаем интеллектуальную собственность. Те, кто так не думают, считают, что мы разоблачаем козни прохиндеев, стремящихся дискредитировать элиты страны. Еще есть версия, что мы застряли посередине между «Секретными материалами» и «Черным списком». Короче, заняты теми делами, которые серьезные отделы гос. безопасности всегда рады спихнуть на чьи-то, по их мнению, более узкие плечи. Не случайно нас уничижительно прозвали «чудным» отделом.
Да, на нас действительно «спихивают» особые операции. Только не «чудные», а такие, с которыми другие отделы справиться не в состоянии. Разве что суперсекретный спецотдел «Рубеж». Но слухи о нем и по сей день остаются слухами даже для нас. О наших операциях не напишет пресса, более того, многие дела даже не попадут в спецархивы. Эти дела останутся намертво погребенными в головах их участников и, поверьте мне на слово, вряд ли кому-то захочется вытаскивать их наружу.
