Я растерялась. Почему-то я была уверена, что общение с кремлевской элитой Егор возьмет на себя.
На территорию Кремля мы въехали со стороны Боровицкой башни. Проверка документов и осмотр автомобиля заняли немного времени, вскоре моя машина заехала в гараж, где нас уже поджидал шеф. Со стороны казалось, что полковник спокойно курит, опершись на капот служебного автомобиля, но это было не так — он тоже нервничал. И хотя шеф не сказал нам ни слова, а лишь выразительно посмотрел на часы, я поняла: мы безбожно опаздываем.
Егор сразу же вошел в роль. Натянув на физиономию глуповатую и дружелюбную ухмылку, он направился к курившей в сторонке компании важных чиновничьих водителей, а я бросилась к Ремезову.
— Антон Владимирович, кто нас вызвал? Что мне говорить? Как себя вести? — вопросы так и сыпались, тесня друг друга.
И хотя я и не призналась Егору, что волнуюсь, но… Вот вы бы разве не беспокоились на моем месте?
— Будь сама собой — молодым сотрудником, получившим в работу свое первое дело и желающим проявить себя. Не умничай излишне, но и глупи, — ответил шеф. — Все, пошли.
Нас пропустили быстро — все необходимые документы были готовы, пришлось только немного подождать тихого и неприметного референта в безукоризненном костюме, который провел нас длинными и запутанными коридорами к массивной темно-коричневой двери. Деликатно постучал, распахнул перед нами дверь и растворился в бесконечных кремлевских коридорах.
В кабинете витал запах власти. Говорят, деньги не пахнут. Пахнут! Еще как! А власть пахнет еще сильнее — дорогими сигарами, мебелью из ценных пород дерева, старинным персидским ковром, а также страхом вызываемых в кабинет подчиненных.
Телевизор я почти не смотрю, небожителями Кремля не интересуюсь, в лицо знаю лишь президента да еще несколько человек. Однако, хотя хозяина этого кабинета я видела впервые в жизни, но почему-то сразу решила, что передо мной Советник. Очень худой, даже можно сказать, изможденный, среднего роста, но из-за своей худобы казавшийся гораздо выше, он стоял, тяжело опершись на огромный письменный стол красного дерева. Старомодная прилизанная прическа с длинной челкой и выбранным затылком больше бы подошла юному солдату Вермахта, чем современному политику, чей возраст давно перевалил за полвека. Маленькие, глубоко посаженные глазки светились недюжинным умом, но в тоже время были холодны как у акулы. Возможно, когда-то давно, в молодости, лицо Советника можно было назвать приятным, но только не сейчас. Выпирающие скулы, туго обтянутые кожей, делали его похожим на живого мертвеца.
На фоне сталинских книжных шкафов с длинными шеренгами собраний сочинений, массивных кожаных кресел и огромного письменного стола с агатовым бюро и неизменной «кремлевской» лампой, он и сам выглядел этаким анахронизмом ушедшей эпохи. Но ни его тщедушный вид, ни полное отсутствие внешних атрибутов власти и богатства не могли ввести в заблуждение. В этом человеке чувствовалась огромная внутренняя сила и безграничное могущество. Глядя на него, сразу становилось понятно: одно легкое движение его брови способно рушить и создавать государства, менять облик планеты и судьбы миллионов людей.
— Аркадий, ты мне пока не нужен, — тихо проговорил Советник.
— Слушаюсь, Феликс Маркович, — прошептал молодой человек в черном костюме — практически брат-близнец провожавшего нас референта.
Он быстро собрав в папку разложенные на столе документы и направился к выходу.
Не предложив нам сесть и не представившись, Советник высокомерно бросил шефу:
— Попросите своего секретаря подождать в приемной. Разговор конфиденциальный.
Не сразу осознав, что речь идет обо мне, я с возмущением уставилась на полковника — никогда и нигде меня еще не называли секретаршей! Но тот, улыбнувшись мне уголками глаз, промолчал, предоставив самой разруливать ситуацию.
Ну и ладно!
— «Секретарь», как вы изволили выразиться, является старшим лейтенантом, проводящим интересующее вас расследование. Выставляя меня за дверь, вы лишаете себя возможности получить информацию из первых рук! — выпалила я.
Советник, недовольно поджав губы, уставился на меня.
— Старший лейтенант?! — презрительно бросил он в мою сторону. — Хм…
С силой втянув в себя воздух, так, что было видно, как напряглись жилы на худой морщинистой шее, он процедил:
— Потеряно четыре дня. Впустую. Номер Двадцать два так и не найден.
Ах вот как они называют Андрея — Номер Двадцать два!
— Плохо работаете. Отвратительно! Недопустимо!
Каждое слово Советника било наотмашь.
Не люблю, когда меня ругают. Особенно тогда, когда я ни в чем не виновата.
— Вас неправильно информировали. Дело в работе всего двое суток, и за это время мы многое успели. Кроме того, если бы нам с самого начала дали правдивую информацию, мы продвинулись бы гораздо дальше. Я не исключаю, что и сейчас от меня что-то скрывают, — завелась я.
Пропустив мою последнюю фразу мимо ушей, Советник надменно взирал на меня.
— И что же включает в себя это «многое»? — сухо спросил он.
— Мы проверили родственников и знакомых, воинскую часть, ЦМСЧ 77. Установили наблюдение…
— И? Есть результат?
— Пока нет, но…
Я с надеждой посмотрела на шефа — пора бы и ему вступить в диалог. Но полковник молчал, флегматично разглядывая противоположную стену кабинета. И хотя шеф умеет держать лицо как никто другой, но я-то с ним уже четыре года! Такое лицо, как сейчас, у шефа становилось всегда, когда он не выносил собеседника, но по независящим от себя причинам не мог прекратить общение.
— Что вы собираетесь делать дальше? Доложите план работы, — приказал мне Советник.
Только мой непосредственный начальник, то есть полковник Ремезов, имеет право требовать от меня что-то «доложить», и кабинет с видом на Красную площадь вряд ли дает такое право Советнику. Но Кремль — все же не то место, где стоило показывать норов. Тем более, что никакого особого плана у меня не было, все планы были (или не были — не знаю) в голове шефа, а он молчал, продолжая «делать лицо», уставившись в пространство поверх головы Советника. Поэтому я сказала первое, что пришло в голову:
— Сегодня я планировала начать поиск в больницах и отслеживать вызовы по «скорой». Крылов (пусть для них Андрей и Номер Двадцать два, но для меня он — попавший в переплет мальчишка) нуждается в медицинской помощи, поэтому нельзя исключать, что он попадет в лечебное учреждение.
— Поиски на территории Санатория закончены?
И опять я скосила глаза на шефа — не он ли вчера говорил, что Санаторий — не моя забота? Но на лице полковника застыла скучающе-брезгливая маска, которую он уже не пытался скрыть.
— Служба безопасно дважды тщательно прочесала объект, поэтому не вижу особого смысла… — осторожно начала я, думая, что опять вызову шквал недовольства, но Советник впервые кивнул и переключил внимание на мое начальство.
— Товарищ полковник, как вы оцениваете действия старшего лейтенанта?
Не меняя выражения лица, шеф скучным голосом выдал казенную скороговорку:
— Старший лейтенант Уманская зарекомендовала себя как ответственный и компетентный работник. Несмотря на то, что это ее первое самостоятельное дело, она справляется с поставленной задачей.
— Может, стоит ей в помощь дать более опытного напарника? Experimenta est optima rerum magistra[1].
Впервые в вопросе Советника промелькнули человеческие нотки и неподдельная заинтересованность. Странное дело, но, похоже, его настроение улучшалось с каждым сказанным словом. С чего бы это?
— Кстати, кто еще с вами работает по делу? — вдруг резко обернувшись в мою сторону, спросил Советник.
Я не сразу поняла, что вопрос адресован мне. Вот же, подловил в тот момент, когда я задумалась и отвлеклась. Так нельзя, быстро соберись, — сказала я себе и сразу почувствовала, как напрягся шеф. Такой простой вопрос, но почему же шеф считает его опасным? «Не глупи», — вспомнила я наставления Ремезова перед аудиенцией. Постараюсь, Антон Владимирович. Постараюсь.
