— Рассказывал, — промямлил длинный, уставившись на свои сапоги.

— Нет, — одновременно с ним ляпнул маленький, предварительно скосив глаза на маячившего у окна лейтенанта.

Я тоже посмотрела на лейтенанта. Тот старательно делал вид, что происходящий разговор его совсем не интересует. Слишком старательно. Похоже, мы ступили на запретную территорию, и пока я не уберу эту дуэнью в лейтенантских погонах, об откровенности можно и не мечтать. Не зря подполковник полчаса поил меня мерзким растворимым кофе и развлекал пустыми разговорами — за это время ребят как следует натаскали, о чем можно и о чем нельзя болтать.

Я решительно подошла к лейтенанту:

— У вас наверняка есть важные дела, благодарю за помощь и не смею задерживать.

Дождавшись, когда за ним закроется дверь, я повернулась к «поросятам»:

— А теперь поговорим открыто. Что здесь происходит? Только больше не врите и не изворачивайтесь. У меня нет времени на это. У Андрея нет времени.

Ребята с сомнением переглянулись, но продолжали молчать, опустив головы.

— Если сейчас вы не поможете мне, я не смогу помочь Андрею. Если он попадет в беду, вы всю жизнь будете казнить себя. Потому что это произойдет по вашей вине.

Первым не выдержал длинный. Откровения полились из него потоком, видимо, парню давно не терпелось выговориться.

…Они приходили ночью, часа в два. Их было трое: Бабай, Дед и Кусок. Это было самое страшное время, никто в казарме не спал, все ждали, когда скрипнет дверь, в светлом проеме появится темный силуэт и гнусаво прошепчет: ну, кто тут у нас сегодня плохо себя вел? Тяжелые шаги, казавшиеся в ночной тишине шагами Командора, поскрипывание казенных ботинок, резкая вонь дешевого одеколона вперемешку с табаком. А затем голос: тук-тук, тук-тук.

Остановились.

Нет, пошли дальше. Тук-тук, тук-тук.

Опять остановились.

Как же страшно!

И сколько ни вжимайся в подушку, сколько ни укрывайся одеялом, страх не отпустит.

«Сегодня плохо себя вел…» — Бабай тянул время, зная, что все застыли и ждут, замирая от страха. Как же долго тянутся секунды. Наконец, он коротко хохотнул и приказал: «Берите этого».

Кого?! Неужели… Ух…

И вот кого-то выволокли из кровати, с глухим стуком бросили на пол. Короткое сопение — заломили руки, сдавленный стон — грязный носок засунули в рот, гулкие шаги — потащили на расправу.

Можно выдохнуть — сегодня не твоя очередь, накрыть голову подушкой и стараться не думать о том, что сейчас происходит в душевых. А когда отпустит нечаянная радость пополам со стыдом, попытаться заснуть…

— Но вас же больше? Почему вы это терпите? Почему не жалуетесь офицерам? Старшине? — не вытерпела я.

— Кому? — горько усмехнулся длинный. — Старшине? Бабай, Дед и Кусок — это и есть старшина и сержанты. А лейтенанта нашего вы только что видели, он их сам боится. Все офицеры, вплоть до начальника части, знают об этом, жаловаться бесполезно. Только все делают вид, что ничего не происходит.

— Бабай действует по принципу «разделяй и властвуй», — вступил в разговор чернявый. — Моя мать психолог, я немного понимаю в этих штучках. Днем нас постоянно стравливают, противопоставляют друг другу, чтобы мы не объединились. Если бы мы были единым коллективом, им было бы намного труднее, но нам не дают стать коллективом. Каждый из нас сам по себе, и сам за себя. Выбирают самых слабых, самых беспомощных, а остальные лишь рады, что не их.

— Да, все так и есть, — поддержал приятеля длинный.

Веснушчатый лишь горько вздохнул, соглашаясь.

— В части есть психолог, доктор Бродский. Нам говорили, он здесь для того, чтобы помочь салагам адаптироваться к новым условиям, — продолжил свои откровения длинный. — Но от него никакой помощи, одни тесты, тесты, тесты.

— Тесты? — удивилась я. — В армии?

— Тесты, — подтвердил чернявый. — Личностные, оценка тревожности, оценка интеллекта и много чего еще. А также энцефалограммы, ультразвуковая допплерография, кардиограмма под нагрузкой…

— Забавно. Вот уж не думала, что в армии все это делают. Андрею от этого вашего Бабая тоже доставалось? Хотя, как мне рассказывали, Крылов не производил впечатление слабого и беспомощного.

— Доставалось, — кивнул чернявый. — Особенно в последнее время. В последний месяц вообще всем доставалось, эти шакалы совсем озверели. Дней за пять до того, как Андрюха из части рванул, еще двое пацанов из соседнего взвода в бега подались, не выдержали. И недели три назад еще один случай в части был.

— Что-то многовато, — удивленно протянула я.

— Ага. Даже деды удивлялись, — кивнул маленький и шмыгнул носом.

— Я тоже слышал, — подхватил длинный. — Уж на что, говорили, наша часть знаменита побегами и самоволками, но сейчас совсем уж запредельно стало. Чуть ли не каждую неделю...

— Андрюху недавно сильно избили, — оборвал его чернявый. — Но…

— Но?

— Я хотел сказать — Андрюха не был слабаком. Он единственный из нас, кто вступился за Рыжика. Кусок тогда сказал: ну раз ты такой борзый, то вместо него и пойдешь, Кусок не выносит, когда ему перечат. С тех пор он Андрюхе проходу не давал, совсем озверел. Даже Бабай — он в этой троице живодеров главный — Куска одергивал, я сам слышал, как он говорил ему, чтобы не трогал Андрюху.

— Так Андрей сбежал из-за издевательств?

— Возможно, — помолчав, сказал длинный. — А возможно и нет.

— У него что-то с девушкой случилось, — подал голос чернявый. — Андрюха убежал в четверг ночью, под утро. Я слышал, как он уходил, только думал, что он просто в туалет пошел или еще куда. В среду он разговаривал по телефону с кем-то из домашних, был очень расстроен. Нет, даже не расстроен, а озадачен, что ли. Сказал что-то типа «ерунда какая-то, как это может быть не Ника»…

— Именно так и сказал?

— Вроде. Он это себе под нос буркнул, уже после телефонного разговора.

— Нам вообще-то не положен мобильник, если запалят — отберут, но Андрей его прятал под матрас. Он каждый вечер домой звонил, — быстро добавил маленький.

Парни явно перепутали четверг с субботой, но я не стала их поправлять и только спросила:

— Как вы думаете, куда Андрей мог отправиться, когда вышел из части?

Ребята пожали плечами. В городок нельзя, рассуждали они, там все на виду, да и бессмысленно, не скроешься. Дорога ведет на железнодорожную станцию, но по ней ездят только военные — попутку не поймаешь, а пешком далеко. Вокруг лес на много километров во все стороны. Но через лес можно выйти на городскую трассу и там поймать попутку. Да, скорее всего, через лес он и рванул. И начальство так решило, раз стали искать Андрея в лесу. Ведь целый день лес прочесывали с собаками, да вертушка над лесом летала постоянно.

— А вы нам не поможете? — вдруг подал голос маленький.

И столько в его взгляде было надежды, что врать я не смогла:

— Я попробую, ребята, честно попробую. Но моя работа — это, прежде всего, найти Андрея. Однако, раз уж я здесь оказалась, то вашему психологу мозги вправлю прямо сейчас.

Отпустив повеселевших ребят, я дала задание Ганичу и решительно двинулась к больничке. Воображение рисовало мне этакого монстра без стыда и совести, который как клещ присосался к воинской части. Карьериста от науки, беззастенчиво использующего мальчишек для будущей диссертации. Я шагала мимо плаца, по которому маршировали новобранцы, мимо газонов, где такие же стриженые наголо пацаны с длинными тонкими шеями, торчащими из форменных воротничков, подстригали траву и красили ограду, и пылала праведным гневом, собираясь дать нагоняй этому горе-психологу. Но я и представить не могла, с чем мне предстоит столкнуться.

Я обогнула очередную казарму и мне открылась площадка со стоящим на ней вертолетом. Что-то он большеват будет, — прикинула я, приглядываясь к вертушке. Рассудив, что местный эскулап от меня никуда не денется, я повернула в сторону вертушки.

Это был модифицированный МИ-8 — машина, явно не предназначенная для поиска сбежавших. Меня разобрало любопытство. Оглядевшись вокруг — никого, только пацаны вдалеке красили ограду, я осторожно потянула за дверную ручку. Не заперто. Тогда я скинула туфли, чтобы не мешали, поднялась на ступеньку и заглянула в кабину.