Но зато Лёня мой друг.

Всегда мой друг.

— Лёня, а у тебя бывало, что слышишь голос человека, и он для тебя особенный?

========== У каждого своя история любви ==========

— Почему ты никогда не рассказывал мне этого, Лёня? — дядя Глеб стоял позади нас, и, видимо, слышал абсолютно всё, о чём мы с Лёней говорили. По крайней мере, рассказ Лёни он точно слышал.

— Зачем? Это была моя история.

— Лёня, я такой дурак.

— Я знаю! Только гениальный дурак. Очень редкое сочетание, — они оба рассмеялись. — Много ты слышал?

— То, что говорил, вернее, рассказывал ты. Только рассказывал ты это всё Анюте, видимо, потому, что причина была в том, чтобы поделиться опытом.

— Ну, причинно-следственные связи — твой конёк, — Лёня говорил Глебу, но подмигнул мне, а у меня по телу разлилось тепло.

— Мне пора беспокоиться? — глядя мне в глаза, спросил Глеб.

— Нет, мы просто говорили. Не о чем беспокоиться, — ответила я и поднялась с камня, на котором сидела.

Судя по всему, я своего дядьку не убедила. Он с тревогой переводил взгляд с меня на Лёню и с Лёни на меня. Правда, расспросы прекратил, видимо, на время.

Мы перекусили, удобно расположившись на одеяле, погуляли ещё немного, а потом, уже ближе к вечеру, поехали домой.

Юлька уснула, как только вышла из душа.

Глебка играл в компьютерные игры, а меня снова стал расспрашивать дядька.

— Аня, кто он? Он старше?

— Дядя Глеб! Ну что ты прямо как мама с папой, ты же всегда был более демократичным.

— Это когда они рядом, я могу быть более демократичным. А их нет. Анюта, я за вас отвечаю. А ещё люблю, понимаешь, как своих. А вот любовь с демократией плохо вяжутся.

— Всё хорошо, просто решила расспросить Лёню, как оно — влюбляться! Он и рассказал.

— А меня ты расспросить не хочешь?

— А ты расскажешь? Нет, не расскажешь. Потому что спрятал всё, что было раньше, глубоко-глубоко в душу. Даже не в душу, а в потаённый карман души. И оставил только любовь к Лёне. А про неё я и так всё знаю. Свидетелем была!

— Ох, Анюта, Анюта!

— Ты мне лучше скажи, с мамой или папой разговаривал?

— Да, конечно, минут десять назад. Пока всё без изменений. Я сказал, что они могут быть там столько, сколько надо. Саша за работу беспокоится. Мама будет с ним сколько нужно. Очень важно, чтобы она была с ним. Саша подумывает «Скорую» выпросить, да перевезти мать на специализированном автомобиле. Так что там всё понятно, но сложно. Анют, ты мне лучше скажи, почему работать в учебном году удумала?

— Думаешь, из-за денег? Нет. Опыт. Какой-никакой, а опыт. Я уже уколы делать могу и внутривенные учусь. А через год у меня сестринская практика будет.

— И всё? Больше никакой причины нет?

Сказала, что нет. Не знаю, поверил ли.

***

С Ваней встретилась за день до начала занятий.

Он приехал и позвонил. Я к нему в общежитие прибежала, а там его мама. Познакомились. Я ей объяснила, что мы с Ваней дружим, просто дружим и ничего больше. Рассказала, как и где работала всё лето, Ваня, оказывается, тоже летом в больнице подрабатывал.

И о науке говорили. И о моих родителях. Она расспрашивала и про то, откуда мы, и как сюда, в центр, приехали.

Милая женщина, мне понравилась, и говорить с ней так легко было. Потом Ваня проводил меня до дома, но не вошёл, а я и не звала, мы ж все у дядьки, только ночевать домой поднимаемся.

— Что, до завтра? — попрощался Ваня. — Мама ночью уезжает. Приехала посмотреть, как я живу. Беспокоится. И про тебя всё спрашивала, видеть хотела.

— Конечно, беспокоится. Это я понимаю. А меня-то зачем видеть хотела?

— Я про тебя рассказывал много, ты ж мой единственный друг. Я скучал по тебе.

Мне так приятны его слова показались. Я тоже по нему скучала. Но я не ответила, попрощалась с ним, да домой пошла.

А потом круговерть закрутилась.

Занятия. Подготовка к занятиям, дежурства на работе. Ванька всё норовит пригласить куда-нибудь. Я с ним в кино сходила, в парке погуляли как-то раз.

А потом он надумал вместе со мной работать, но ему родители не разрешили. А я обрадовалась. Вот его мне на работе только и не хватало…

***

Через две недели после начала занятий вернулись мои родители.

Та «бабушка», папина мама, умерла. Папа сказал, что перед смертью она его узнала и так плакала, только говорить всё равно не могла. Но он её простил и, как ему кажется, она всё-всё поняла.

Не знаю, трудно мне судить о человеке, которого в глаза никогда не видела. Трудно и всё.

У меня на неё обида осталась. Даже не обида, а досада какая-то. И папу жалко. Он переживает, сильно. Он её любил, вот это то, что я точно знаю. Любил только потому, что она была его матерью. Любил вопреки здравому смыслу.

Я сказала ему об этом, а он ответил, что любовь вообще не поддаётся здравому смыслу, а любовь к матери — тем более. Сказал, что такая любовь безусловна.

Мама считает, что пройдёт время, и папа успокоится, что ему многое пришлось пережить и многое вспомнить, то, чего вспоминать совсем не хотелось.

Вот что происходит у меня дома.

А на работе есть только работа.

Пару раз у меня дежурства совпадали с дежурствами Ильи Владимировича.

Я так радовалась… Но зря. Абсолютно зря. Он не обращает на меня никакого внимания. Я и крашусь на работу поярче. Пытаюсь выглядеть. И халат у меня всегда чистый и накрахмаленный. И вертеться стараюсь рядом с врачами. Они меня не гонят, понимают, что пройдёт несколько лет, и я смогу быть им равной.

Но разговаривая с медсёстрами, я кое-что узнала про него, про Илью Владимировича.

Мне сестра постовая рассказала, что ему тридцать четыре года, что он был женат, но по глупости и по залёту, что его бывшая у нас в приёмном работает. Ещё я узнала, что у него есть сын пятнадцати лет.

Вот и всё. Он всё равно на меня не смотрит.

Редко бывает, что пройдёт мимо и улыбнётся, может, мне, может, мыслям своим, а у меня внутри тогда всё переворачивается, и душа в пятки уходит, то ли от страха, то ли от счастья, то ли вообще неизвестно от чего.

Думаю, что в это время вид у меня глупый, потому что я стараюсь не улыбаться в ответ, а всё одно улыбаюсь.

Он мне и по ночам снится…

Я понимаю обречённость своих чувств, я понимаю всю бесперспективность, я всё понимаю… Только умом понимаю, а принять не могу. И ловлю эти мимолетные взгляды и радуюсь улыбке, которая, пожалуй, даже не мне адресована. И молчу. Молчу, как будто со мной ничего не происходит. Надеюсь, что никто не видит моего отношения, и, самое главное, он сам не видит.

Ведь, по большому счёту, нет ничего, кроме моих фантазий.

Зачем всё так сложно у людей устроено? Почему нельзя проще, понятней? Как хочется, чтобы он почувствовал ко мне то же самое, что я к нему чувствую. Пусть он старше, но это даже хорошо, он ведь умнее. Главное, чтобы чувствовал, чтобы выделил меня из всей женской массы, чтобы понял, что я — это я, и я нужна ему.

Только ничего этого не происходит.

***

Встала я пораньше с постели сегодня, приняла душ, собираюсь в институт, подхожу к кухне кофе попить, а тут мама с папой разговаривают:

— Саш, что про Нюту на работе говорят?

— Да хорошо говорят, не беспокойся. Машунь, у нас замечательная девочка. Мне вчера Илья Владимирович заявил: «Какая у вас дочка красивая, Александр Юрьевич, и не балованная, трудяга. Вся в папу, наверное. И серьёзная такая!» Вот так и высказался.

Не вошла я на кухню, и разговора дальше не слушала. Мне петь хотелось от счастья. Просто петь…

========== Неожиданное предложение ==========

Опять зима на дворе, и Новый год не за горами, а у меня всё одно да потому.

Ваня есть и нет в моей жизни.

Друг он, просто друг, который впечатлениями о других девушках делится. А у меня даже ревности нет.

Ничего нет, пустота какая-то. Мне ему и рассказать нечего. Потому что я одна. А старость не за горами. Наступает старость, скоро двадцать мне.