Мираниса ей не было жаль, но Нериана она так просто Айдэ не отдаст.
8. Миранис. Телохранитель
Раньше, чем Майк успел понять, где он и зачем, кто-то толкнул его в стену, грубо, безжалостно, так, что кости хрустнули. Пахнуло силой, невыносимо, подхватила невидимая волна, повела по кладке до низкого потолка… и только тогда Майк понял, кто его мучит… и глазам своим не поверил.
— Не надо, мой архан… прошу, пощади…
Он не знал, что он натворил. Не знал, почему его темные глаза полыхают гневом, не знал, почему белые манжеты на его руке испачканы кровью и почему в этом подземелье нет никого… кроме них и лежавшего на ложе трупа.
— Не надо… мой архан… умоляю… — едва слышно выдохнул Майк, и невидимая волна потянула его вниз, к полу, почти мягко. А Рэми оказался рядом, сжал шею Майка тонкими пальцами, прошипел:
— Не надо, говоришь? — и добавил, с искренним удивлением ребенка: — Почему?
Майк нервно сглотнул, глядя в бушевавший в глазах телохранителя огонь магии. Боги, что он натворил… и прочему Эррэмиэль так разошелся… что?
И вопрос утонул в алых пятнах, когда телохранитель начал мучительно медленно сжимать пальцы.
***
Интересно, знал ли отец о той унизительной порке? Знал, почему наследник сидит на своем троне выпрямившись, почему не то, что пошевелиться, дыхнуть лишний раз боится? Если знал, то зачем позвал на эту аудиенцию? А раньше как-то не особо звал… А теперь заставил тут сидеть, да еще и посматривал изредка. Так посматривал, что Миранис понял: отец в гневе. За то, что он сделал Рэми?
Что в этот Рэми такого, что даже отец его любит? Впрочем, Миранис знал, что… и вновь сделалось стыдно.
Все было как всегда. Скучно. Входил очередной проситель, склонялся перед троном, говорил, говорил. Просил. О разных вещах просили. Кто-то о том, чтобы освободить от налогов, ведь зерновые в этом году выжжены засухой. Кто-то о разрешении продать родовые земли, кто-то с просьбой о браке…
Кого интересует, на ком женится глаза лесного рода? Точно не Мираниса. Он и жениха не знал и знать не хотел, и его невесты…
«Ты бы внимательнее был к людям, — вмешался внезапно тихий голос Кадма. — Ты знаешь, что отец жениха один из самых влиятельных людей в совете, и один из самых богатых? Знаешь, что женить сына он хочет, чтобы подмять по себя обнищавший серейский род, у которого единственное богатство это их земли? Плодотворные и могущие принести огромную прибыль».
«Но почему-то не приносят».
«То, что глава рода дурак, у которого нет сыновей, а одна лишь не слишком красивая и не слишком умная племянница, не повод позволять одному сильному роду съесть другой, временно менее сильный. Твой отец это знает… хорошо бы, чтобы и ты понял».
Миранис не понимал этих заморочек. Скользил взглядом по выложенному из синего камня нефу, по стройным, удерживающим переплетение арок, колоннам, по алому закатному свету, лившемуся сквозь окна и думал только об одном… о Рэми. И совесть плакала горючими слезами… Рэми был единственным, кто восстал против этой порки. Единственным, хотя мог бы и сам взять кнут. С полным правом.
И боль… боль в его глазах, когда он выкрикнул те слова после порки. Н-да… его душа, пожалуй, болела больше, чем спина и гордость наследного принца.
И все почему?
И все потому, что Миранис поддался яду проклятого заговора. Но кто же мог знать, что это Лера такой змеей… и кто бы мог знать, что глупая слабость… так круто Миранису аукнется. Миранису, даже не Рэми. Ибо самое плохое, что могло случиться с принцем — потерять доверие собственного телохранителя.
Но другим Мир в этом не признается.
«Слушай!» — вмешался вдруг Кадм, и, вынырнув из задумчивости, Миранис вдруг увидел виссавийского посла. В неизменном балахоне, который скрадывал его фигуру, укутанный синей, казавшейся невесомой, тканью до самых глаз, виссавиец неожиданно изящно склонился перед троном и тихо, певуче сказал:
— Нижайше прошу об аудиенции для хранительницы Виссавии, мой повелитель.
Хранительницы? Миранис никогда не видел их, но много слышал. Три великие слепые, носительницы воли виссавийской богини, они редко опускали границы не только клана, но и своего замка, и повиноваться им, говорят, должен был даже сам вождь. И тут, в Кассии?
А отец будто и не удивился даже. Милостиво улыбнулся и, будто не сомневаясь ни на мгновение, ответил:
— Я с удовольствием приму великую хранительницу в своем замке, посол. Завтра на рассвете.
— Прошу так же, чтобы ваш наследник присутствовал при этой встрече. Без телохранителей.
— Телохранители обеспечивают нашу безопасность, хранитель вести.
— В присутствии нашей хранительницы вам не нужно беспокоиться о безопасности, мой повелитель, — аккуратно, будто до конца не веря в свои слова, ответил посол. — Да и ваших телохранителей, мой повелитель, будет достаточно. Хранительница Виссавии сказала, что ты поймешь суть ее просьбы.
И Деммид понимал, как и Миранис. «Тогда разговор точно будет о Рэми, — мысленно вмешался Кадм. — Ох, Миранис, доигрался ты. Потребует богиня своего наследника в Виссавию, и тогда мы ничего не сможем сделать».
«Рэми принадлежит мне».
«Когда это он тебе принадлежал? — ударил издевкой Кадм. — А если Рэми окажется в своей Виссавии, не знаю, сможем ли мы у него выпросить договор с Кассией. А ведь именно союз с Виссавией поддерживает временно слабую власть твоего отца. Или ты забыл, что войска в руках советников? Казна у них же?»
«И кто в этом виноват?» — огрызнулся Миранис.
«Может, наследник, который вместо того, чтобы помогать отцу, долгие годы бегал по кабакам? Да и сейчас не сильно-то стремится вмешивать в «нудную» политику? Ты не знаешь, что власть повелителя держится на власти его приближенных? Соратников? И когда повелитель привлекает их к союзу богатыми подарками, наследник походя дерется в таверне с сынком южного рода, да так, что чудом его не убивает. А, что хуже — прилюдно унижает».
«Но он забавно смотрелся в бабском платье», — усмехнулся Миранис.
«А его отец забавно смотрелся в гневе, когда чуть было не вывел свои войска из столицы. И был бы бунт. И почему? Потому что кому-то пришло в голову слегка поразвлечься. Миранис, ты когда-нибудь повзрослеешь?»
Миранис и сам понимал, что пора игр закончилась. Завтрашняя встреча тревожила душу тревогой, а еще больше — предстоящий неприятный разговор. С Рэми придется говорить. И даже, пожалуй, извиняться, а Миранис не извинялся никогда. И не думал, что придется.
Виссавийский посол уже вышел, и аудиенция, на счастье, должна была закончиться. И Миранис поддался вперед и чуть зашипел, сразу же вспомнив о своих ранах. Но жаловаться остерегся — знал, что не поможет. Знал, что придется выдержать до утра…
Знал, что и заслужил. И потому молчал. Уже хотел встать с трона, попрощаться с отцом и уйти, наконец, в свои покои, как что-то незаметно изменилось. Появился перед троном дозорный, упал Миранису, не повелителю, в ноги, и вскричал:
— Мой принц! Прости, прости!
— За что? — холодно прервал его Миранис.
— Твой телохранитель… он с ума сошел… мы не знали… что оно заразно. Видят боги, не знали! Мой принц, прошу… прошу, он замок разнесет в этом безумии… а потом, если не остановишь… та дура же себе вены перегрызла… как животное… боги, целитель судеб!
Миранис уже не слушал, незачем это было слушать. Он поднялся, не обратив внимания не жжение с спине, сошел по ступенькам, и на миг порадовался, что предусмотрительный Кадм приказал дозорному убраться с дороги. Рэми сошел с ума… сошел с ума…
Мысль билась в голове раненной птицей, принц встал на синюю дорожку ковра в центре нефа, раскинул руки и позвал.
— Иди ко мне, мой целитель судеб. Иди…
И послал мягкую волну магию. Не вспугнуть. Не усилить безумия… просто позвать, ласково, как ребенка. Притянуть к себе связывающими их узами, скинуть щиты, забыть обо всем на свете, кроме сгорающей в огне магии души… Родной души… И залить все вокруг мягкой радостью, когда Рэми откликнулся. Услышал…
