Высказанная Артисткой забота о Зубре была фальшивой, и они оба понимали это. Уловив тревогу во взгляде Гринько, Артистка плеснула масла в огонь:

– Добра не жди!

– Какого добра?! От кого? – повысил голос Гринько, успевший распечатать и прочитать небольшой по содержанию «грипс»: «Друже Зубр! Жду. Бог. Брат III. 4.22 X 1224», что означало: «Жду в Боголюбах у брата Шульги в четверг 22-го числа. Хмурый».

Артистка молча поднялась, не ответила.

– Больно ты осведомлена, вижу. Своим умом дошла али как?

– Ты меня вроде бы за глупую не считал. Чего же сейчас дуришь? – убедительно просто ответила Мария и деловито спросила: – Сюда тебе принести свежие новости, что разузнаем об арестованных, или в тайник у грушки положить?

Зубр тяжело, исподлобья посмотрел на Артистку, не зная, что ответить, и вдруг решительно сказал:

– Принесешь сюда. Буду ждать.

В полдень капитан Антон Тимофеевич Сухарь переступил порог кабинета генерала Попереки. Их встреча была накоротке: обнялись, всмотрелись друг в друга, оба рослые, даже будто бы внешне очень похожие, если не брать во внимание глубокие залысины, напористость во взгляде старшего и густую темную шевелюру, открытую улыбку младшего.

Это со стороны. А внутренне – их многое роднило, начиная с той предвоенной весны, когда Антон Сухарь только приступил к чекистской работе. Вскоре он получил ответственное задание внедриться в ряды оуновцев, что успешно и осуществил, оказавшись в немецкой разведывательной школе под городом Грубешовом. Только раз ему, Цыгану, перед самой войной довелось прийти из-за границы с устным секретным приказом оуновцам готовить «большой сбор». Тогда чекисты воспользовались возможностью подсунуть «дополнение» к этому приказу, обязывающее главарей банд львовского приграничья собраться для получения боевой задачи в Самборском лесу, где они и были обезврежены. Трижды за первое военное полугодие фашистский абвер забрасывал разведывательно-диверсионные группы во главе с Антоном Сухарем в тыл обороняющихся частей Красной армии. И каждая из этих групп «успешно выполняла» свои задачи и гибла «геройски» в не вызывающей сомнения ситуации, позволявшей спастись лишь немногим, в том числе руководителю. Учитывая, что очередное такое «спасение», вероятнее всего, привело бы к нежелательному концу, лейтенант Сухарь больше не вернулся в абвер, его оставили работать в особом отделе Юго-Западного фронта. После ранения и «подлатки» в госпитале судьба снова свела его с Поперекой в особом отделе армии на Южном фронте. Потом служебные пути их разошлись. И вот впервые после пятилетнего перерыва соратники по нелегкой чекистской судьбе снова встретились.

– Хорош, хорош! – по-родственному мягко смотрел на Сухаря Поперека. Полюбовался им какое-то мгновение, удовлетворенно хлопнул по плечу: – Один или с Таней приехал?

– Вдвоем устраиваться не езжу. Пребольшой привет вам послала и банку меда, чтоб сердце не болело.

– Так у меня ж, слава богу, не болит.

– Чтоб не заболело, – присел к приставному столику Сухарь.

– Это другое дело. Где же мед? Да чай! – протянул обе руки Михаил Степанович, добавив: – Это она мне за то, что я тебе снова не очень сладкую жизнь уготовил. Редко будешь видеться с семьей, совсем, может быть, не придется этот год.

– Что за работа? – любил определенность Сухарь.

Поперека распрямился за столом, вздохнул, будто миновал крутой рубеж, ответил исчерпывающе:

– В ОУН нужно войти с черного хода и выйти из парадного. Может быть, с одним из главных бандитов. Ты готов для такой роли?

Капитан Сухарь понял свою задачу.

– Уж не на главаря ли центрального провода задумка вывести меня? – спросил он обыкновенно, без нажима.

– Нет, не на него, Антон Тимофеевич, но, как говорится, чем черт не шутит. Словом, ориентир верный берешь. Цель нашу пока обобщенную наметим: выход на члена центрального провода ОУН. И начинать тебе придется со вживания в их среду. Наметка тут у меня одна звонкой струной должна прозвучать. Из нашего с тобой старого багажа… Ты где остановился?

– В гостинице… Я что-то, Михаил Степанович, пока не вижу связи между моим вживанием в ОУН и выходом на руководящее лицо. Ну, как бы это сказать, будто предстоит мне скоротечное продвижение из солдат в генералы. Так не бывает. Да и рядовым-то бандитом при их жесткой конспирации меня не враз примут, проверку учинят. Убить кого-нибудь предложат.

– Никакой ты для них не рядовой, – отмахнулся Поперека, – а свой человек с высшим разведывательным образованием, преподнесенным тебе в абверской школе, которая по нынешним временам здорово ценится оуновцами. Войти к ним ты должен со звонким прикрытием, чтобы убедить в твоей бандитской хватке и исключить возможную проверку. Все это мы сделаем с тобой не на авось, как сложится, а как нужно нам. И выход твоего солдата если не в генералы, то хотя бы в адъютанты генерала нас устроит на все сто.

– По-ни-маю… – Губы Антона Тимофеевича сложились трубочкой. – На адъютанта я, пожалуй, при соответствующих условиях вытяну. Что там за наметка, говорите, из старого нашего багажа? Ну, та, что звонкой струной должна прозвучать.

Поперека расплылся в улыбке.

– Будет толк, капитан! – сказал он наконец, словно в чем-то окончательно убедившись. – Ты помнишь фамилию Дербаш?

– Дербаш… Дербаш? – повторил Сухарь. – В абверской разведшколе под Грубешовом преподавал нам средства связи и способы диверсий на ней. Разок от пограничников удирали с ним, я его, можно сказать, спас.

– Он самый, молодец! – похвалил Поперека. – Так вот он в верхах у бандитов… Фамилия знакомая, вижу, по материалам проходит. Какой он из себя?

– Небольшой, сутулый, и челюсти-салазки расперты, как у дохлого окуня. Колючий, увертливый мужик… Ты смотри-ка, живой!

– Эсбист центрального провода, фигура значимая, тебя он должен помнить и, будем рассчитывать, поддерживать. А легенду мы тебе наиправдивейшую сложим. Теперь ты понимаешь, Антон, какого я тебе покровителя выискал?

– «Учителя» моего! – ничуть не преувеличил Сухарь, осознав сложнейшую ответственность, которую возлагали на него. Добавил: – Считайте, я вхожу в роль, дрожу, как английский сеттер перед выстрелом.

– Только без азарта, не увлекаться, капитан. Ни эмоций, ни расслаблений ни на мгновение, – счел нужным сразу предупредить подчиненного и друга Поперека. – Сегодняшний вечер и завтрашний день даю на подготовку, почитаешь кое-какие материалы, они сориентируют тебя вообще и по легенде внедрения. Ну а как и где станешь вживаться, это мы обсудим позже. Поедем домой обедать, мед не забудь прихватить. Мне гостинец посылают, а он дразнит им.

Подполковник Киричук стал замечать: стоит ему заглянуть к кому-нибудь из сотрудников в кабинет, как у него прежде всего возникало желание подойти к окну и какое-то время поразглядывать ближние и дальние дома, будто изучая окружение.

– Что вы там углядели? – тоже подошел к окну Чурин и указал рукой в сторону справа: – Во-он за углом через дорогу монастырская постройка с колоннами, видите, крыша как на куличе, полукружьями. Там знаете что? В одной половине, слева, милиция, а в другой, справа, духовная семинария.

– Неужели?! – изумился Киричук. – И ничего, ладят?

– С миром живут, терпят друг друга и вреда не чинят.

– Так что вы там раскусили, в зашифрованном «грипсе»? – перешел к делу поважнее Киричук.

– Да вот… – Анатолий Яковлевич достал из ящика стола папку, раскрыл. Сверху лежали квадратной формы листочки из тетради, где в каждую клеточку была вписана буква. Пояснил: – Шифр не поддается знакомым приемам прочтения. И я пошел по другому пути. Известно, что в «грипсах» у них бытует неизменно обращение «друже» и «слава Украине». Я, начиная с первого верхнего ряда, пометил буквы, которые составляют названные слова. Получились вразнобой занятые клеточки. Их-то я и перенес на точно такой же тетрадный лист, занятые ячейки вырезал и стал прилаживать эту рамочку с оконцами к тексту и по горизонтали и по вертикали. Тут у меня начали вырисовываться слова, не полностью, правда, но их можно было угадать по смыслу, а дальше оставалось найти положение клеточек к новым буквам. Так открылся весь текст.