Тем не менее в качестве подозреваемой в смерти Минкиной Наталья Федоровна должна была занимать одну из первых строчек. Ведь если отбросить шпионские бредни и посмотреть на ситуацию с другой стороны, Наталья Федоровна – не робкая уездная барышня, а дочь генерала. Судя по рассказу Аракчеева, имеет знакомых в высших полицейских кругах столицы и бог знает, где еще. Несмотря на венчание, Алексей Андреевич не уволил Минкину, а стало быть, рано или поздно молодая супруга была вынуждена встретиться с соперницей. Потому что одно дело, когда за мужем числятся грехи в прошлом, и совсем другое, если его бывшая возлюбленная продолжает находиться с ним чуть ли не под одной крышей. Наталья Федоровна должна была возненавидеть наглую цыганку и всячески желать ей смерти. Конечно, прошло восемнадцать лет, и, скорее всего, Аракчеева живет себе в уединении, давно позабыв о своем неудачном замужестве. Но, с другой стороны, что, если в завещании Алексея Андреевича она все еще вписана как основная наследница? Что, если после смерти Аракчеева экс-супруга наследует все его имущество? В этом случае ей было бы выгодно, уничтожив Минкину, подвигнуть бывшего муженька к краю пропасти, чтобы потом…
Нет, не стоит забегать так далеко вперед. Тем более что одно дело, если бы она наняла убийцу сразу же после того, как муж выставил ее из дома, в сердцах чего ни совершают. Но реально поверить, что воспитанная, богобоязненная женщина способна ждать возмездия восемнадцать лет… Нет. Хотя проверить все же придется. Как минимум посмотреть завещание.
Александр Иванович записал имя аракчеевской жены в блокнот и принялся думать. Вот уже час как он сидел в своей коляске и ехал в сторону Грузино. На самом деле следовало, конечно, вернуться в Новгород, расспросить содержателя сиротского приюта относительно обстоятельств поступления к ним ребенка Дарьи Константиновой, но это уже в другой раз. Жеребцов и так, наверное, уже места себе не находит. А и вправду, на какое такое место в расследовании может претендовать новгородский гражданский губернатор? Что ему там делать? Чем конкретным он, с его, с позволения сказать, познаниями, может помочь следствию?
За окном тянулись, словно раскрашенные ради не пойми какого-то праздника, луга: розовые островки иван-чая, соседствовали с синими люпинами и желтой куриной слепотой. Картину как бы подчеркивали торчащие из придорожной канавы коричневые головки камышей.
На подъезде к Грузино их встречала небольшая группа всадников, среди которых Псковитинов тот час узнал Фёдора Карловича фон Фрикена[22], с которым в последние годы то и дело пересекался по служебной надобности и раза три даже играл в карты. Тот спешился, поспешив в сторону коляски Александра Ивановича.
– Что же вы так запаздываете, душа моя?! – заговорил он, с чувством пожимая руку следователю. – Час уже как за вами выслали.
– Час полковник?! – нахмурился Псковитинов.
– Да я и сам с величайшей радостью из этого дома умалишенных давно бы сбежал. – Аракчеев вешается, Жеребцов на всех кидается, бабы орут, труп «благоухает», хорошо хоть подозреваемых успел в местном карцере запереть, не то мертвецов бы теперь прибавилось.
– Все так плохо? – Псковитинов неприязненно повел плечами. – Может, сядете в мою карету, по дороге и расскажете?
– С превеликим удовольствием. – Фор Фрикен отдал поводья подоспевшему молодому офицеру и устроился рядом со следователем.
– Когда Алексей Андреевич узнал о смерти своей домоправительницы?
Они проезжали мимо хорошеньких чистеньких домиков построенных на манер немецких коттеджей с ухоженными садиками в цветах и добротными хозяйственными пристройками. Желтое здание местной почты выглядело только вчера покрашенным, дороги в Грузино оказались на удивление ровными и ухоженными. Основная дорога, по которой ездили экипажи, обрамлялась аккуратным каменным бортиком, дорожки, ведущие к домам, по краям были выложены одинаковыми по размеру камешками. И, что удивительно для деревни, нигде не наблюдалось привычных глазу куч навоза.
Рассказывали, будто крестьянам вменяется в обязанность следить за порядком, во дворах этим занимались обычно маленькие и не способные к иному труду дети, что же до общих дорог, то тут каждому хозяину отводился небольшой участок, за которым тот должен был следить. Чистить придорожные канавы, если таковые имелись, подметать и, если нужно, выравнивать дорогу. Прогуливающийся в свободное время по любимому Грузино граф мог одарить хозяйку или метущего дорожки ребятенка пятачком, а мог и приказать высечь неряху за небрежение приказом. К слову, нередко, его сиятельство бродил по любимой вотчине, переодевшись и загримировавшись, так что его было сложно узнать. В таком виде он мог зайти в трактир, где пил чай, слушал разговоры, иногда подтрунивая над любимым делом Аракчеева – посадкой вдоль дорог березовых аллей, или его страстью к чистоте и порядку. Но если местные отлично знали, что шутить на такие опасные темы не следует, пришлые да заезжие нет-нет, да и попадались на удочку хитрого графа.
– Рассказываю все по порядку. – Полковник задумался. – В общем, так. На десятое сентября была запланирована инспекционная поездка по поселениям нашего военного округа. Алексей Андреевич запланировал на все про все неделю. Сам выехал, естественно, еще девятого, вы знаете его пунктуальность.
Псковитинов кивнул, автоматически отмечая широкое в боках здание ресторана с двумя похожими на слоновые ноги колоннами и вывеской с пирующим толстяком.
– Ровно в десять утра мы встречали его в первом обозначенном в распоряжении пункте, в трехстах верстах от Грузино. Ну а там сами знаете, как это у нас бывает: туда цемент не довезли, сюда кирпич не тот поставили… там плотник запил, там… Ну, в общем, ясно. Всем строителям строгий выговор, а инженерного капитана Симкова[23], отвечающего за строительство, и всю его команду плотников, каменщиков, землекопов – на гауптвахту. Шагом марш!
Они как были в рабочей одежде, так и потопали в указанном направлении, но Алексей Андреевич их через минуты полторы догнал и, ругая всю дорогу последними словами, лично проводил на гауптвахту, сам запустил в камеру, сам запер замок, а ключи с собой же и прихватил. Представляете, они и теперь там сидят, и никто в камеру войти не смеет. Потому как нарушить приказ – значит, самому под суд пойти.
– А зачем он ключи-то с собой забрал? – остановил полковника Псковитинов.
– Знамое дело зачем… – фыркнул тот в усы. – Стало быть, собирался по окончании проверки вернуться и еще раз личное внушение произвесть. Большой ревнитель Алексей Андреевич в плане всевозможных административных порицаний. Мало ему произвести следственное разбирательство и вынести справедливый приговор. Он все лично должен проверить, коли сидят штрафники на гауптвахте – то как сидят? И не режутся ли в карты, «опаснейшие» преступники? Если приказал пороть, лично стоит и за работой экзекуторов доглядывает. Вот и с Симкова так или иначе собирался если не семь шкур содрать, то по крайней мере душу говорильней своей вытрясти.
– Вижу, не шибко-то вы любите своего непосредственного начальника, – невольно съязвил Александр Иванович.
– Не люблю. Уже и рапорт, по всей форме составленный, в столе лежит, по окончании проверки собирался подать, да вот как все обернулось, не до пустяков нынче.
– Я понимаю, но что же дальше? Когда Алексей Андреевич узнал печальную новость?
– Да, почитай, сразу же, как довел бедоносцев наших до гауптвахты. Еще внушение не окончил, как прискакивает Иван Шишкин[24] – общинный, стало быть, голова села Грузино. Лошадь в пене, сам в поту и дорожной пыли, в общем, понятно, что-то приключилось.
Но подъехал не прямо к природному своему господину, как бы это любой другой честный человек сделал, бухнулся бы в ноги и заголосил на всю ивановскую «караул, зарезали!». Так нет же, подъехать подъехал, но не по дороге, а как бы сызбоку, за недостроенным зданием почты лошаденку привязал – и тихой сапой к нашей честной компании, адъютанта моего подозвал и попросил встречи со мной, но так, чтобы Аракчеев, не дай бог, ничего не заподозрил. У Алексея Андреевича нрав-то, кипяток. Если что, и собственноручно прибить может, даром что его превосходительство. Думал, шельма, что коли я полковничьего чину, то генерала не испужаюсь. Но я тоже ничего такого Алексею Андреевичу говорить не стал, а то время жаркое, из-за происшествия со строителями он и так уже только что не закипает, сообщи я ему об убийстве, у него, еще чего доброго, удар бы приключился. Так что я подошел к Алексею Андреевичу и, соблюдая наружное спокойствие, сказал ему, мол, Настасья Федоровна нездорова. Соврал, каюсь, но да вы бы как на моем месте поступили?
