Другие слуги поставили на стол пару бутылок бордо, графинчик анисовой водки и излюбленный напиток самого Псковитинова – вино мадера в приметной бутылочке темного стекла. Специально или случайно, но, налив Александру Ивановичу первому, бутылочка «обошла» желающих и, ополовиненная, вернулась к нему же. Псковитинов принюхался к напитку, повертел вино в бокале, посмотрел на свет, пригубил. Несомненно, это была подлинная мадера, а не дешевая подделка. Если аналогичная бутылочка окажется вечером в его личных апартаментах, можно будет заключить, что кто-то в доме наводил о нем справки и теперь, имея представления о вкусах гостя, желает сделать приятное. С другой стороны, напиток решительно не подходил к рыбе, из чего следователь сделал вывод, что приказавший угостить его мадерой доброхот в данный момент в столовой не присутствует.

– Молодцы, что не церемонитесь и начали без нас. – Едва войдя в гостиную, Миллер устало опустился на стул рядом с Псковитиновым, положив на скатерть карманные томпаковые часы. Перед ним тут же была поставлена тарелка с супом, и лакей внес поднос, на котором возлежал поросенок с хреном.

В гостиную ввалились фон Фрикен в окружение пятерых офицеров, среди которых следователь сразу же приметил своих адъютантов. Кстати, с последними следовало хотя бы познакомиться.

– Еще в день убийства Алексей Андреевич отписал местному протоирею сельской церкви Николаю Степановичу Ильинскому, чтобы тот подготовил все, что нужно для похорон, возле храмового алтаря, – чтобы не подслушали слуги, Миллер говорил на французском.

– Ильинскому? Это которого он проклинал, что ли? – догадался Псковитинов.

– Ему, – кивнул доктор, с удовольствием поглощая жирный рыбный суп. – Мелкий протоирей, что он может против Аракчеева? Другой бы поклонился и выполнил, что требуется, а этот, вишь ты, не посмел церковь-то осквернить. В тот же день написал письмо преосвященному Моисею, викарию Новгородскому, с просьбой разъяснить, как ему следует поступить с приказом его сиятельства, исполнять али нет? Письмо, понятное дело, снес на почту, а там его уже и перехватили, к Аракчееву доставили. Теперь Ильинский – личный враг Алексея Андреевича. Монашек, которого, вы изволили наблюдать, прогонял от себя его сиятельство, был посланцем этого самого Ильинского.

«Так, значит, теперь ее не похоронят?» – раздумывал о своем Псковитинов. Выходило совсем неплохо, если бы Петр Корытников застал тело и еще раз поглядел на ранения, вполне вероятно, что он составил бы собственное мнение, отыскав нечто незамеченное самим Александром Ивановичем.

– Похоронят, да хоть архимандрит Фотий[54], друг Алексея Андреевича, приедет. Граф только что о нем изволил упомянуть и записку накропал, чтобы поторапливался. Если я правильно понял, он уже в пути, во всяком случае, Фёдор Карлович сейчас отправляет курьера в Новгород, где тот должен перехватить этого самого Фотия и доложить ему о положение дел. Зная его темперамент и служебное рвение, могу предположить, что сей господин станет всю ночь гнать лошадей, так что в самом скором времени мы будем иметь счастье лицезреть сию высокую персону.

– Как считаете, его сиятельство не присоединится к нам? – поинтересовался Псковитинов, оглядывая стол.

– У Алексея Андреевича сильное расстройство всей нервной системы, застой печени и рефлективное страдание сердца. Кроме того, он практически ничего не ест, я с трудом вливаю в него целебные отвары…

После ужина Псковитинов не выдержал и, распустив всех, бросился в спальню, где отослал пытавшегося раздеть его незнакомого слугу и, сняв одежду без посторонней помощи, завалился спать. Последнее, что он вспоминал, ворочаясь на подушках, были имена его адъютантов: Аркадий Белозерский, Николай Кириллов, Семен Медведев, и новый писарь Сергей Алексеев, удивительно, что его-то не признал, сын хороших знакомых, соседей Корытникова. Вроде совсем недавно в коротких штанишках бегал, и вот же… на тебе, быстро растут детишки на чужих-то руках. Повторив имена несколько раз, чтобы точно запомнить, Александр Иванович провалился в тяжелый сон.

Юноши все, как на подбор, из хороших семей, так что Псковитинов, если прежде и не встречался лично с отобранными для него адъютантами, то, по крайней мере, знал их родителей. Сергей Алексеев, как уже было сказано, являлся ближайшим соседом Корытникова, мало того, по не подтвержденным пока сведениям, вот уже год без малого тайно, ну, так тайно, что все в округе знали, сох по Машеньке.

«Слушаю-с! Готов служить! Приложу все свои силы! Постараюсь! Сделаю все, что прикажете», все они относились к полку, которым командовал Алексей Андреевич, к полку его имени! Все рвали в бой, мечтая в самом скором времени проявить себя надлежащим образом, схватить удачу за хвост. Так что Псковитинов был почти уверен, что временная работа в качестве его адъютантов для каждого из этих молодцев отличный шанс обратить на себя внимание командования. А значит, и служить они будут не за страх, а за совесть. Невольно вспомнился девиз Аракчеева: «Без лести предан». Хороший девиз!

За окном сходили с ума кузнечики, городской житель Псковитинов не привык спать под такой аккомпанемент. В комнате было душно, он распахнул окно, рискуя напустить комаров, но сейчас это его меньше всего интересовало. Нужно было нормально выспаться, чтобы завтра с новыми силами приняться за расследование. Он отказался от предложенного ему Агафоном слуги, невелик труд – самому раздеться, а вот как он завтра будет бриться? Придется поутру просить дворецкого направить к нему парикмахера графа, если такое, конечно, принято в этом доме. Перспектива получить себе в личное услужение одного из новых слуг откровенно расстраивала, а где-то даже и пугала. Потому как дурно поглаженный галстук – это одно, а отрезанное во время неумелого бриться ухо – совсем другое.

К сожалению, он так и не сумел выучить Ермошку управляться с бритвой, но может, оно и к лучшему, конюх должен знать свое дело и не отвлекаться на господские прихоти. Вот и сейчас его, должно быть, устроили где-нибудь при конюшне, где бездельник целыми днями спит или гоняет в людской чаи. Нет, определенно, это даже хорошо, что Ермолай не отвлекается на мелочи. Зато относительно лошадей или брички с него можно спрашивать по полной программе.

Псковитинов надел оставленную для него длинную ночную рубаху, колпак и, весьма довольный, лег в постель. Выделенная ему спаленка была очень хороша, полосатые шелковые обои, золотые с серым, прекрасно сочетались с лунного цвета гардинами, такими тяжелыми, что утром, должно быть, солнце совсем не будет мешать, решись гость как следует выспаться. Впрочем, ему-то как раз такое счастье точно не выпадет. Изящный туалетный стол со столешницей наборного дерева, как и положено, размещался в изголовье кровати, на нем обнаружился графин с водой, рядом на крошечном серебряном подносе возвышались два тонких фужера.

Псковитинов задул свечи и блаженно откинулся на пуховые подушки, постель была в меру мягкой и покойной. Александр Иванович закрыл глаза, представляя, что лежит на облаке. М-да… Если бы не убийство домоправительницы, если бы он просто находился сейчас в гостях у его сиятельства и завтра не нужно было никого допрашивать, как бы славно получилось отдохнуть в этом милом местечке!