Отгадка крутилась возле носа назойливой мухой, но Корытников никак не мог ее словить. И вдруг эврика! В том-то и дело, что «кто же всерьез станет обвинять саму Анастасию Шумскую»?! Кто будет искать невесть чьих детей? Слухи ходят по губернии, так что с ними сделаешь, со слухами-то? Другое дело, если вдруг кто-то поинтересуется, покупала ли аракчеевская домоправительница ребенка у солдатки Лукьяновой, всегда можно отговориться, мол, о ней, об Анастасии Федоровне, чего только ни врут. И у Лукьяновой она мальчишку купила, и у других, что ни год крадет да и на алтарь в черный лес несет. По небу ночному летит на метле, и убиенные младенцы вокруг нее, как звездочки вокруг владычицы-луны.

Что? Говорите, не может быть? А раз других не может быть, то и у Лукьяновой никакого ребенка она не покупала. На что ей? Молода, здорова, такая не одного – десяток должна родить, и ничего ей от этого не будет. Но, если предположить, что Минкина забрала себе только ребенка Лукьяновой, получается, что все остальные дети были нужны ей как своеобразная ширма. Ну, чешут мужичье необразованное языками, так это от зависти.

– Ты задумался о чем-то, барин? Может, до гостиницы проводить? Тут недалече.

– До гостиницы не нужно. Кто его знает, сколько Михаила Андреевича ждать. Попробую в Грузино вернуться. Кого бы спросить, не нужно ли господину Шумскому что-либо передать? Почтовый-то день был? Может, письма или еще что? Все равно еду, так…

– А это я быстренько разузнаю. Я ведаю, кого тут спросить. Сейчас и сбегаю, – засуетилась Лукьянова. – Мне Алексей Андреевич так и сказал, присматривай за Михаилом Андреевичем, за ним догляд нужен. А вы, барин, в горнице посидите, чай, устали. Парфен, иди сюда. Вот приезжий в Грузино собирается, спрашивает, не нужно ли чего Михаилу Андреевичу передать? Так я сбегаю до дежурного по роте, узнаю. А ты пока здесь. – Корытников отметил, что Лукьянова то и дело переходит с «ты» на «вы».

В дверях воздвигся невероятно широкий в плечах одноногий мужик на стареньких костылях. Такой огромный, что Корытникову подумалось, каким чудом здоровяк сумел протиснуться в дверь? Широкое скуластое лицо с косматой бородой казалось смутно знакомым. Зеленые под кустистыми бровями глаза смотрели с лукавством. Некогда каштановые волосы теперь были словно припорошены непрошеной сединой.

У Петра Петровича захватило дух, перед ним стоял внезапно постаревший Михаил Шумский. Сходство было потрясающим!

Через три дня все арестованные крестьяне были доставлены в Новгород, и Псковитинов приступил к допросам. Немного смущало отсутствие Корытникова, но да тот вполне мог заехать к отцу в Ям-Чудово, помимо родственных дел старый следователь, по словам сына, обладал материалами относительно личности Михаила Шумского. Не уточнив планов Петра Петровича, теперь Псковитинов мог только удивляться сам себе, выдумывая то один, то другой предлог, из-за которого Корытников до сих пор не добрался до Новгорода. Понятия не имея, поедет ли приятель к отцу или завернет в свое имение, где оставил дочь и где после увольнения планировал жить, Псковитинов написал письмо старому следователю – Петру Агафоновичу Корытникову, прося того прислать все документы по делам, связанным с Минкиной, Шумским или Грузино, копии которых он имел на руках.

Первой на допрос была вызвана Дарья Константинова. На заседание суда ее доставили за полчаса до начала, и теперь арестованная дожидалась в специальном помещении. Вместе с ней на суд прибыл смотритель новгородского острога Михаил Камаринов[70], который по мере возможности старался сопровождать узников на допросы, желая вникать во все судебные перипетии, дабы быть в курсе происходящего.

В виду того, что дело об убийстве Шумской с самого начала находилось на личном контроле губернатора, на всех допросах должна была присутствовать целая следственная комиссия. Псковитинов жал руки знакомым заседателям, знакомился с новыми, только что приглашенными. Заметив среди прочих друга детства – Ивана Петровича Мусина-Пушкина[71], Псковитинов бросился к нему навстречу, друзья расцеловались.

– Ты вот что, после допроса, может, заедем к купцу Алексееву? Посидим, как в старые добрые времена? Вспомним друзей-товарищей, – предложил Мусин-Пушкин.

– Обязательно, но не сегодня. Впрочем, если я правильно все понял, это поганое дело нипочем и в неделю не уложится. – Он поклонился спешащему на свое место секретарю новгородского земского суда Линькову. Обремененный большим семейством, Александр Валентинович всегда и везде опаздывал, впрочем, на это заседание он умудрился явиться в срок.

– Не уложимся? – озадаченно кивнул Иван Петрович, машинально отвечая на приветствия вновь прибывших и пожимая протянутые ему руки. – А говорят, что убийца уже известен, что покаялся?

– Покаялся, собственно, сам исполнитель, теперь же необходимо определить степень виновности остальных арестованных. Но боюсь, не самое это простое дело, Иван Петрович. Сейчас начнем народ вызывать, так, рубь за сто, они нам еще подозреваемых накидают, причем из тех, кто в Грузино остался, пока запрос вышлем, пока дождемся, так что до первого снега всех не опросим.

Понимая, что все уже в сборе и ждут только его одного, Иван Петрович торопливо занял свое место, и Псковитинов велел секретарю отрапортовать о явке состава судейской комиссии, после чего попросил конвой привести ожидающую допроса Дарью Константинову. Толстая, с красным от жары лицом, с трепещущим в руках потрепанным веером, Дарья Константинова вошла в зал.

– Представьтесь, – не глядя на арестованную, попросил Псковитинов.

– Дарья Константинова. Крестьянского сословья, православного вероисповеданья, замужем, родилась и проживаю в селе Грузино, – привычно затараторила женщина, утирая платком лицо.

– Суду известно, что около года назад Анастасия Федоровна Шумская отобрала у вас с мужем ребенка мужеского пола, – начал он, так что не ожидающая подобного вопроса Дарья охнула и чуть было не хлопнулась тут же на пол, в последний момент сумев задержать падение, схватившись за конторку, у которой она должна была отвечать на вопросы суда.

– Было, батюшка. За мои провинности пострадала, и сына своего с того самого дня не видела, как ни просила, – завыла Дарья.

– Отчего же не откупилась, чай, у мужа-то денежки водятся? – прищурился Псковитинов. Секретарь суда едва поспевал за ним. Судейские переглядывались, прикидывая, куда клонит Александр Иванович.

– Да уж никаких денег не пожалели бы, но она уперлась как… Простите меня, господа хорошие. Я уж в ногах у нее валялась, просила, умоляла…

– Угрожала?

По суду пролетел шепоток.

– Сорвалась в сердцах, было дело. – Злыдней ее назвала, змеей подколодной. За то она меня на месяц в Санкт-Петербург сослала, в простые прачки определила, а сыночка-то моего, должно быть, тем временем чужим людям отдала. Живет теперь при живых родителях горьким сиротинушкой…

– В прачки? – улыбнулся Псковитинов. – Могу себе представить, как ты белы рученьки трудила. Небось наняла вместо себя какую-нибудь горемыку, а она цельный месяц за тебя горбатилась и твоим же именем на перекличке отзывалась. Проверить можно.

– А проверяй, батюшка. Твое право. Кого хочешь спроси, кто месяц, не разогнувшись, трудилась. Чай, Настасья Федоровна тоже кое в чем соображала, поняла, что я откупиться пожелаю, и настрого это запретила, даже человека поставила, чтобы надо мной надзирал.