Его взгляд коснулся рыжих волнистых прядей, слипшихся от крови, и мир для Гарри на секунду померк.
Он, в ослеплении, сорвал с себя мантию-невидимку. Не слышал удивлённых возгласов, не видел, как Волан-де-Морт оборачивается на всеобщее изумление, как расширяются от бешенства и неверия его глаза. Он видел только Джинни, только её нежное лицо, раскрытые, невидящие глаза, бледную кожу её шеи, бескровные губы, из которых никогда не вырвется больше тепло дыхания.
Гарри упал возле неё на колени, смотрел на неё, вбирая её глазами, и тяжёлая волна горя накатывала на него словно морской прибой.
А потом он заметил Волан-де-Морта, поднимающего палочку, и глумливо улыбающегося безгубым ртом, и чей-то предупреждающий крик вырвал его из оков оцепенения.
— Поттер!
Одно слово. Его фамилия, названная человеком, которого он ненавидит, ненавидел, и больше не сможет ненавидеть никогда. Гарри поднялся на ноги молниеносно, от него полыхнуло обжигающим заревом на весь Большой зал, и проклятие, посланное в Волан-де-Морта, было такой силы, что уцелевшие в главном зале Хогвартса стёкла разлетелись мелкими осколками, а все присутствующие пригнулись, прикрывая голову.
От волшебника, державшего в страхе всю Великобританию, не осталось ничего. Ни тела, ни пепла, ни следа. Гарри, тяжело дыша, выронил палочку, и упал на тело Джинни без сознания.
Через день, очнувшись в больничном крыле, он пожалел, что остался жив. Чёрная скорбь рвала его изнутри, терзала так, что смерть казалась спасением. А вокруг разворачивалось всеобщее празднование. В Хогвартс стягивались родственники и тех, кто победил, и тех, кто пожертвовал жизнью для победы. Эти дни, пропитанные слезами радости и слезами скорби запомнятся Гарри на всю жизнь, как самые тяжелое время в его жизни.
Новоиспеченный герой слонялся по полуразрушенным коридорам Хогвартса, не зная, куда податься, как жить дальше. Вместе с Волан-де-Мортом исчезла цель, он не представлял, что сможет выжить, и не понимал, что ему делать дальше.
Как выяснилось, не понимал не он один.
Странные звуки, доносившиеся из лаборатории, заставили Гарри войти в комнату, и тут же броситься к корчившемуся на каменном полу Снейпу. Изо рта бывшего профессора зелий шла кровавая пена, руки и ноги его дергались в неудержимой агонии, а взгляд метался в страхе. Гарри, не помня себя от испуга, кинулся к шкафу с ингредиентами, нашел безоары, и затолкал один в рот Снейпу, не без труда разжав челюсти. Его посетило дежа-вю, кажется, однажды он уже спасал жизнь таким образом.
Снейп, кашляя и отплёвываясь, жадно вдыхал воздух, и медленно сел, прислонившись спиной к стене. Гарри опустился рядом, опустошённый, словно его душу вывернули наизнанку. Так они и сидели некоторое время, тишину нарушало только тяжёлое дыхание обоих.
— Поттер, почему я снова вижу ваше лицо на пороге смерти? — спросил негромко Снейп. Голос его был хриплым, но с намеком на язвительность, — Почему бы вам просто не оставить меня в покое?
Гарри повернул голову и взглянул на человека, которого не сможет никогда больше назвать врагом. Его посетило странное чувство, и он ни с того ни с сего вдруг вспомнил, как они с Джинни, в один из зимних вечеров, удрали с уроков, и гуляли в сумерках возле озера. Как он целовал её холодные губы, а она смеялась и в шутку отталкивала его.
Воспоминание причинило такую боль, что перехватило дыхание. Он горько усмехнулся, и встал на ноги, возвышаясь над Снейпом, который сидел, бессильно привалившись к стене.
— Мне нет до вас никакого дела, — безразлично произнёс он, — но вам не кажется, что война унесла достаточно жизней?
Снейп ничего не ответил, и Гарри быстрым шагом вышел из лаборатории, проклиная идею, пойти прогуляться в подземелья слизерина.
Через несколько дней он вернулся на площадь Гриммо, и прожил там затворником неделю, в компании Кикимера и собственных мыслей, а потом они пришли.
Пожиратели, улизнувшие от мракоборцев, сплотились в некое подобие бывшей армии Волан-де-Морта, напали на Гарри в его собственной доме. Парень проснулся от шороха в прихожей и последовавших за ним воплей миссис Блэк — вот от кого помощи никак не ожидал. Вскочив с постели, он едва успел надеть очки и схватить палочку с прикроватного столика, как в его спальню ворвались четверо. Заклинания обрушились сплошным потоком, Гарри буквально ощущал направленную на него ненависть, но он не для того убивал Волан-де-Морта, чтобы умирать от рук каких-то безызвестных его прихвостней.
Отбив заклинания удачным «протего», Гарри ранил одного, другого скрутил «ступефаем», оставшихся не удавалось достать, к тому же, раненный уже поднимался на ноги, зажимая окровавленную шею.
— Сектумсемпра! — воскликнул Гарри, делая широкий взмах палочкой, и двое упали, как подкошенные.
Кто именно достал его режущим проклятием, он не знал. Не было времени выяснять. Гарри выпрыгнул в окно с четвёртого этажа и трансгрессировал, не коснувшись земли.
Почему-то первое, о чём он подумал, это была Тисовая улица. Он больше года не видел дом, в котором провёл детство, и удивился его запущенности. Оказалось, что Дурсли так не вернулись в своё жилище — всё еще боялись? Гарри это не волновало.
Разбив окно, он влез в пыльную кухню, нашёл в аптечке бинты и перевязал глубоко порезанную ногу. В колдомедицинских заклинаниях он был полный ноль, поэтому разжевал таблетку обезболивающего, и без сил повалился на пол. Несколько минут спустя, он отыскал в шкафу дяди Вернона домашние брюки и рубашку, кое-как подвязал их ремнем, ибо они были необъятных размеров. Он выпрыгнул из окна на улицу в пижаме. Нужно было одеться. Гарри рассуждал, куда ему теперь идти. В доме тёти и дяди было оставаться нельзя. Подвергать опасности семью Уизли, тем более после похорон Джинни, он не собирался. Оставался Хогвартс.
Гарри позволил себе отдохнуть полчаса, и, опасаясь, что его могли снова выследить, трансгрессировал в центр Лондона, а оттуда — в Косую Аллею. Доехал на Ночном рыцаре до Хогсмида, а там пешком, подволакивая, вконец разболевшуюся ногу, дошел до Хогвартса.
Уже начинало светать, и на счастье Гарри, возле самых ворот его заметил Хагрид. Полувеликан сначала удивился, а потом не на шутку испугался, узнав, что парень ранен. Не слушая никаких возражений, он отнёс Гарри в школу, так он и оказался в кабинете директора, которым снова стала МакГонагалл.
А уже через час собрался мини-совет из оставшихся в живых Орденцев.
Снейп вошёл в директорский кабинет полностью одетый, несмотря на ранний час. Он окинул Гарри небрежным взглядом, и отошёл к окну. Помфри хлопотала над ногой национального героя, Люпин, Андромеда Тонкс, МакГонагалл, Слизнорт, Флитвик и Кингсли Бруствер решали что делать теперь, когда Гарри совсем некуда податься и его жизни опять грозит опасность.
— Мы не можем оставить мистера Поттера в Хогвартсе, — сказал низкорослый профессор Флитвик. — К сожалению, наша безопасность сейчас оставляет желать лучшего. Замок в аварийном состоянии, требует восстановления. Так же нужно привести в порядок и магическую защиту. Неизвестно откроется ли вообще школа в будущем году. Необходимо спрятать мистера Поттера в действительно безопасном месте.
Гарри утомлённо прикрыл глаза. Как ему это надоело! Словно он вещь. Драгоценная побрякушка, которая отслужила свой век, вышла из моды, но выкинуть жалко. Теперь, когда у него появилось время хорошенько поразмышлять над поступками и мотивами поступков Дамблдора, он начал сомневаться в том, что великий волшебник руководствовался его, Гарри, интересами.
Если бы почивший директор действительно столь тепло относился к нему, как говорил, оставил бы его в годовалом возрасте Дурслям? Как-то попытался проконтролировать Гарри на первом курсе, когда он впервые встретился с Волан-де-Мортом? Или на втором, когда он чуть не умер от яда василиска? И самое главное, когда в конце четвёртого курса погиб Седрик Диггори, и его смерть так сильно повлияла на Гарри, Дамблдор просто оставил его с собственными мыслями. Отстранился от него, закрылся именно в тот момент, когда так был ему нужен.
