– Писает! Писает!!! Смотрите! Писает!!!
Что было дальше, я плохо помню. Кажется, грянул гром и под ногами разверзлась земля. Вокруг свистели, хохотали и хлопали в ладоши. Слоны стыдливо опустились на все свои четыре ноги и в смущении покинули арену. Выбежал шпрехшталмейстер. Грянула музыка. Вышли для прощания все участники представления. Мне было так стыдно за папу и его ужасное поведение, что захотелось тут же умереть и больше ничего не видеть и не слышать.
…Мама была дома и ждала нас с борщом, котлетами и компотом.
– Ну как? – спросила она, вытирая руки о фартук.
– Больше я в цирк не пойду. Никогда!
– Почему? – удивилась и даже, кажется, расстроилась мама.
– Вот! – показала я на папу. – Потому!
На папином лице красовался огромный поролоновый нос, купленный им в антракте вместе с сахарной ватой.
Я сбросила туфли, швырнула на тумбочку смятую программку и пошла мыть руки. Мама выразительно посмотрела на папу. Папа поправил свой красный нос на резинке и расплылся в совершенно глупой улыбке.
– А на балет? – спросила мама за обедом. – На балет пойдём? Я билеты купила. На «Лебединое озеро».
…Сегодня папа опять поднял весь дом в полседьмого. Меня заставил съесть овсяную кашу. Маму – надеть коралловые бусы и накрасить как следует губы.
И вот мы идём в театр. На этот раз – все втроём.
– С утра я рад! – поёт на всю улицу папа. – Чего-то жду!
– Чего ты на этот раз ждёшь-то? – уточняю я.
Он что, забыл, что мы вообще-то не в цирк…
– Люблю балет! – мечтательно говорит папа. – Танец маленьких лебедей!
– А слонов? – спрашиваю я ехидно.
– О! Конечно! Слонов – особенно!
Хорошо, что слоны не танцуют в балете.
Когда мой папа надевает шляпу…
Когда мой папа надевает шляпу, он моментально из папы превращается в артиста. Папа в шляпе – вылитый Ален Делон. Или, лучше, Бельмондо. Жан Габен. Марчелло Мастроянни. Такой же красивый профиль, уверенный взгляд, развевающийся на ветру длинный болоньевый плащ.
– Не-е-е, – с сомнением качает головой мама. – Не Мастроянни.
– А кто? – допытываюсь я.
– Луи де Фюнес, не больше. В крайнем случае Никулин. Или Пьер Ришар.
Это она так деликатно намекает, что мой папа никакой не артист, а самый обыкновенный комедиант.
Лично мне папа в шляпе больше напоминает учёного – физика или, допустим, ветеринара. В общем, доктора наук с умным лицом и в очках. Правда, зрение у папы отменное и очки он никогда не носил. Зато он носит большую круглую лысину. Этой лысины он немного стесняется. Потому и прикрывает её сверху.
– Чтоб не мёрзла, – объясняет папа. – А летом – чтоб не обгорела.
Мой папа так любит свою шляпу, что не расстаётся с ней никогда: ни в дождь, ни в жару, ни в лютую стужу.
– Не пора ли её наконец выбросить? – морщится мама. – Пойдём в универмаг, купим новую.
– Новую неинтересно, – отвечает папа. – Новые все одинаковые…
Вот тут мой папа совершенно прав. В магазине все шляпы похожи друг на друга, как близнецы: ровные поля, специальная вмятина сверху тульи, блестящая атласная лента вокруг. А у папы… о! такой шляпы, как у моего папы, больше нет ни у кого на свете. Хоть с фонарём ищи, хоть с собаками.
Во-первых, лента на ней, хоть и атласная, давно уже не блестящая, а вся потёртая и даже дырявая в нескольких местах. И поля как будто изгрызены – то ли молью, то ли дворовыми собаками. Да и никакой специальной вмятины сверху тульи сто лет как нет. Потому что сама шляпа представляет из себя одну большую потрёпанную вмятину…
– Ничего вы не понимаете, – говорит папа, сдувая со своей шляпы пыль и бережно укладывая её на полку. – Это знаменитая шляпа. Историческая шляпа. Волшебная шляпа.
Ну историю-то этой шляпы мы все хорошо знаем. Её моему папе подарил его папа. А папиному папе – папа папиного папы. А папе папиного папы… в общем, цепочка этих шляпных пап тянется далеко во времена глубокого Средневековья. Похоже, покупал её ещё сам Иван Грозный. А может, Юрий Долгорукий, кто их там разберёт…
Только что в ней может быть волшебного? Шляпа как шляпа. Хоть и драная, как кошкин хвост.
– О! – говорит папа. – Как вы не понимаете? В этой шляпе такое волшебство… такое… Туве Янссон читали?
– Давно, – говорит мама.
– Не помню, – говорю я.
– Ну вот, а в моей шляпе живут привидения!
– И главное привидение в шляпе – это, конечно, ты, – ехидно вставляет мама.
Только не такой человек мой папа, чтобы обращать внимание на всякие колкости.
– Во-вторых, – невозмутимо продолжает он, – в моей шляпе можно варить суп!
– Ты варил?! – удивляюсь я.
– Варил, варил, – уверяет меня мама. – Сразу видно. И по-моему, не только суп.
– Не перебивайте, – строго говорит папа. – Лучше слушайте. Так вот, застала меня однажды в ночном лесу буря…
– А что ты делал ночью в лесу?
– Грибы собирал.
– Ночью?! Грибы?!
– Так ведь ночь – самое грибное время, – объясняет папа. – Ночью грибы перестают бояться людей и вылезают из своих тайных укрытий. Тут только не зевай, собирай их быстрее.
– И много ты насобирал?
– Полную шляпу!
– Понятно! – кивает мама. – Она у тебя ещё и лукошко.
– Моя шляпа может быть чем хочешь, – с гордостью говорит папа. – В тот раз она была котелком.
– Каким котелком? – спрашиваю я.
– Обыкновенным. В каком суп на костре варят. В общем, высыпал я на землю грибы. Набрал воды с неба.
– С какого неба?
– С обыкновенного неба, голубого!
– Так ведь была же ночь!
Мы с мамой смеёмся и радостно потираем руки: наконец-то нам удалось папу подловить на вранье.
– Ничего вы не понимаете! – сердится папа. – Оно же голубым было от света внеземных галактик… в ту ночь они особенно близко подошли к Земле и светили ярко, как прожектор… в общем, набрал я в шляпу дождя…
– Накидал сверху звёзд, – подсказывает мама.
– Каких звёзд? – обижается папа. – До звёзд я не смог дотянуться. У меня же рост метр семьдесят… с хвостиком…
Да… чем-чем, а ростом мой папа похвастаться не может. Рост у него, прямо скажем, не ахти. Даже хвостик не спасает…
– Ну вот. Пришлось обойтись простой кометой. От неё столько искр! Такой костёр разгорелся! В общем, вскипятил я в шляпе воды, покрошил грибочков, такой супец вышел… загляденье!
– А чего нас-то не угостил? – интересуемся мы с мамой.
– Так это… шляпа маленькая, пятьдесят седьмой размер… а я такой был голодный…
Подобных историй в папиной шляпе хранится миллион. Каждый раз он вытягивает из неё что-нибудь новое – как фокусник своего длинноухого зайца.
– Однажды она спасла утопающего, – хвастается папа и любовно поглаживает свою шляпу: вот, мол, какая молодец.
– Шляпа?!! Утопающего?!!
– Иду я как-то по берегу, – продолжает рассказывать папа. – Смотрю: утопающий утопает. Руками машет, ногами машет, головой под воду проваливается. Что делать? Делать нечего. Надо его как-то спасать… Вот я и стал бегать по берегу…
– Зачем?
– Как зачем? Палку искать.
– Зачем палку?
– Господи! – сердится папа на мою непонятливость. – Утопающему протянуть!
– Нашёл?
– Какой там! Берег-то был скалистый, ни кустика, ни деревца, одни сплошные камни. И тогда я бросил ему…
– Камень?
– И тогда я бросил ему шляпу! Как спасательный круг!
– А что утопающий?
– Утопающий сразу перестал утопать, вцепился в мою шляпу мёртвой хваткой…
– Почему мёртвой? Он, пока ты бегал, успел умереть?
– Нет, просто так говорится… в общем, вытащила его шляпа на берег. Целого и невредимого. Я только ему искусственное дыхание сделал.