Под вечер третьих суток я решил остаться жить в Питере. Ничего другого в мою голову не приходило. Я сел в автобус и вышел где попало.

Автобус довёз меня до буквы «М». «Во! Надо хоть питерское метро глянуть, вдруг там так же красиво и помпезно, как в московском?» Ожидания меня обманули. Если определить питерское метро одним словом, то вот оно: «Крематорий». Печальные фигуры людей, тихо передвигающиеся мимо закрытых створками провалов. Тишина. Скорбь. И вдруг по одну сторону разверзается Печаль и оттуда вываливаются… нет, не гробы, как ожидалось, а такие же тёмные сущности людей, за которыми следом вваливаются те, кто только что стоял со мной рядом. Интересно, газ в вагонах включают на каком расстоянии от станции? Чтобы те, кто остался на платформе, ничего не заподозрили и безысходно ввалились во вновь подошедший поезд бессмертия?

Проехал несколько станций, вышел наугад. На этой платформе оказались мраморные скамейки. Пустые! После пулковского Ада увидеть пустую скамейку – это такое же чудо, как если рыбак, проживший на оторванной льдине и сожравший ремень, обувь и товарища, вдруг выловил авоську с деликатесами из «Елисеевского». Я шагнул и упал на деревянную столешницу скамьи. Сразу захотелось лечь и выспаться за все три дня противостояния, но не позволяла гордость защитника Отечества. Прислонился спиной к стене метрополитена и на секунду прикрыл глаза.

– Как я устала!

– Не говори, надо было Николаю позвонить, он машину бы нам предоставил.

– Я наверх уже не поднимусь. Сяду с парнем тут и не двинусь с места!

Я открыл глаза. Передо мной стояли две молоденькие девушки, довольно успешные в своей внешности, а рядом стоял огромный чемоданище. Сейчас к чемоданам на колёсиках и с выдвигающейся ручкой все привыкли. Но в те времена явление такого агрегата было сравни приземлению летающей тарелки. Это девушки с Альфы Центавра, не ближе. У землян таких предметов в обиходе быть не может.

– Молодой человек, вы не поможете поднять чемодан на поверхность?

– Да, конечно.

Я поднялся, спортивными руками схватил чемодан-НЛО и рванул к эскалатору. Вышли к автобусной остановке.

– Вы в аэропорт?

– Да, в отпуск летим в Крым.

– А я вот на север улететь не могу. Вот кому летом нужен Архангельск?

– А что, билет нельзя купить?

Тут я полностью убедился, что на Альфе Центавра всё настолько запущено, что они своих командированных на Землю не инструктируют.

Довёз девочек до аэропорта, помог им сдать багаж, окинул взглядом позавчерашние головы и успокоился: все на месте, даже в том же порядке.

От нестерпимой духоты вышел наружу. К центральному входу подходили автобусы, из которых выпрыгивали люди, которых тут же поглощал Молох аэровокзала. Как они там все помещаются?

Сознание начало прогонять мимо меня галлюцинации, спасаясь от которых я снова поехал в город.

Добрался опять до случайной остановки, вышел. Пыль, солнце, ветер. Сигареты. Во, надо купить. В киоске сдачи не оказалось, пришлось взять две пачки.

Сел в трамвай без номера, совершил трамвайную экскурсию по городу, но ничего не запомнил.

– Выходи, конечная, – сказала мне весёлая вагоновожатая.

Я вышел. И пошёл. Пошёл дождь в смысле. Пришлось забежать в какой-то двор-колодец и спрятаться в подъезде. Больше нигде я не видел таких подъездов-стаканов: высокие окна, пролёты с семиметровыми потолками, чугунные перила.

Дождь закончился вместе со световым днём. Наступил вечер.

Это не те южные крымские вечера, когда хоть глаз коли. В августе вечера в Питере жидкие, как столовский суп: плавают огрызки подсвеченных облаков, по небу рассыпаны хлебные крошки бледных звёзд. Уныние 80-го уровня. Ни лягушка, ни зверушка, ни день, ни ночь. Собачьи слюни.

Посмотрел на часы. Два ночи. Иду по тротуару. Улицы пусты, звуков никаких, хочется спать до такой степени, что готов вернуться в тот подъезд, отжатый большевиками у буржуев, и там поселиться.

– Молодой человек!

Культурная столица, что с неё взять? А где привычное «слышь, ты»?

– У вас закурить не найдётся?

Тут надо сделать лирическое отступление для тех, кто родился в декабре. Раньше все магазины закрывались в 19:00. Иногда в 20:00. Совсем иногда некоторые в 21:00, но это был один магазин на весь город с населением более миллиона жителей. Остальные магазины работали до 19:00. Купить что-либо ночью ни одному вменяемому человеку не приходило в голову: такой услуги в стране не было в принципе. Не то что не было, а её не было вообще никогда и нигде.

– Есть.

– Ой, спасибо! А то мы тут загуляли – гости приходили. И сигареты закончились.

От арки чёрного провала двора отделились две тени, на свету оказавшиеся парой сорокалетних людей – мужчины и поддерживающей его женщины.

– Вот вам пачка, чтобы до утра не страдать.

– Как? Миша, проснись, целую пачку нам дают! Вот, возьмите деньги!

– Спасибо, у меня есть свои. Курите и отдыхайте.

– Миша, а почему бы нам не пригласить молодого человека в гости? Вы же до торта так и не дотянули, а я так старалась!

Через пару минут мы все сидели при свечах за журнальным столиком и пили чай с тортом. Хозяйка периодически скрывалась на кухне, домывая послегостевую посуду.

– А вы чем занимаетесь? Учитесь, работаете? – завела она светскую беседу.

– Я учусь в военном училище. Закончилась практика, пытаюсь улететь в отпуск.

– А какое училище? – уточнил хозяин Миша.

– Военно-морское. В Севастополе. Имени Нахимова.

– …Галочка, – у Миши задрожали губы, – Галочка, иди сюда! Нет, Галочка, захвати в шкафчике водку и немедленно сюда!

В комнату вбежала женщина с девичьим именем и початой бутылкой водки.

– Галочка! Он в ЧМУПСе учится!

Женщина обхватила лицо руками и присела на край дивана. Я внутренне напрягся. Что происходит? С чего бы ленинградец назвал моё училище «секретным словом» – так, как называем его мы?

– …А это я на третьем курсе, – через пять минут весело тыкал пальцем в семейный альбом Миша. – А это мы в самоволке на Песочном! Там блядорий.

– Миша!

– Ой, извини, санаторий ещё действует?

Оказывается, он тоже окончил ЧМУПС – как будто в Ленинграде мало военно-морских училищ. И, послужив по окраинам Родины, осел в родном Ленинграде.

Увлекательный рассказ Миши потихоньку сбавлял обороты, мощный мотор его голоса звучал всё тише и тише, пока не заглох.

Мы с Галочкой осторожно расстелили Мишу по дивану, она прикрыла его пледом и выключила свет.

– Серёжа, уже почти утро, ложитесь спать в гостиной. Миша позвонит утром нашему другу, он поможет вам с билетами. Как прекрасно прошёл вечер!

Утром меня разбудил жизнерадостный голос Миши, заправленный, по всей видимости, соляркой, преподнесённой с утра Галочкой. Жёны военных – это особая категория женщин, пронёсших через клоповники гарнизонов нежность и заботу, не угасающую годами.

– Сейчас приедет мой друг Коля. Коля может всё! Не просто всё, а то, чего не может даже… В общем, Коля может всё, даже… Галочка, скажи, что может Коля?

– Коля может всё.

Я согласно кивал на каждом слове «может». Будучи материалистом, я понимал, как устроена Матрица, но в тот момент был готов поверить в любую мистику, даже в силу слова «всё».

Минут через двадцать, когда я тайком запихал в рот кусочек лимона, вынутый из чая, в дверь позвонили.

В комнату вошёл человек лет тридцати.

– Сергей? Очень приятно. Поехали, рейс через два часа, успеешь зарегистрироваться.

– А к кому мне там обращаться?

– Ко мне. Я тоже еду: надо знакомых проводить, им не как тебе, им на юг.

В здание аэровокзала мы вошли через гинекологический служебный вход с фаллопиевыми трубами. Я семенил за Колиной спиной и толком ничего не понимал.

– Давай военный билет и стой тут.

Через пять минут ко мне, внематочно стоящему под свисающей подёргивающим светом лампой в решётчатом абажуре-футляре, вернулся Коля. За собой он катил такой же космический чемодан на колёсиках, который я видел накануне.