– Восьмерка. Три медяка, – объявил Алтеш, выкладывая на стол одну карту, и взглянул на Давьяна. – Расскажи-ка нам про Брешаду, Шаддат. Верно ли говорят про Шепот?
Давьян подавил панику. До сих пор за игрой мало говорили – карты занимали все внимание игроков. И вот ему задали вопрос, на который у него нет ответа. Что еще за Шепот?
– Не знаю. А что говорят? – небрежно бросил он и выложил лицом вниз две карты. – Две двойки. Серебряк.
Теперь, когда у него были деньги, Давьян каждый раз ставил по серебряной монете. Не так много, чтобы жалеть, если проиграет, и достаточная добыча для объявившего ему геш. Келош верно заметил: мальчик либо играл честно, либо пасовал. Так он в любом случае зарабатывал. Ловчить не было смысла.
Келош фыркнул.
– Да знаешь ты эти байки. Мол, кто им владеет, тот недосягаем ни для уродов, ни для самих богов. Одно касание Шепота крадет душу, а клинок делает крепче. Всякое такое. – Он уставился на свои карты. – Две семерки, шесть медяков.
Давьян колебался. О картах Келош солгал, но сейчас ему было не до того: он вспоминал ту ночь в Талмиеле, когда их спасла молодая девушка. Вспоминал, как умерли охотники.
– Насчет души не знаю, – тихо проговорил он, – но стоит ему тебя коснуться – и ты мертвец. Мгновенно. Я своими глазами видел.
Несколько секунд за столом почтительно молчали, потом Горрон фыркнул.
– Чего ж не поверить! – он со злостью мотнул головой. – Три восьмерки.
Давьян приготовился. Горрон солгал – наконец-то игре конец.
Однако Горрон, вместо того чтобы назвать ставку, встал и расстегнул пояс с ножнами. Вытянув меч, он положил на стол и клинок, и ножны. Оружие было красиво: изящный изгиб, тонкой работы серебряные накладки на рукояти. Однако оно выглядело не просто нарядным. Это был меч искусного бойца.
– Одна рукоять стоит вдвое против всего, что есть на столе, – заявил игрок. – А клинок, убивший тысячи еретиков и уродов, ему цены нет.
Келош не скрыл удивления.
– Ты ставишь на кон Убийцу? Чего ради? – он почесал в затылке. – Мы же по-дружески играем, Горрон.
Тот помолчал, потом оскалил зубы.
– Я не собираюсь еще раз проигрывать ему, Келош. – Он мотнул головой в сторону Давьяна. – Мне нет дела, у кого он учился и сколько уродов убил. Ты на него посмотри – младенец же! – Горрон прожег мальчика взглядом. – Не верится мне, что он знает, за какой конец держат меч. Пусть-ка попробует его выиграть!
Келош пожал плечами.
– Твое дело, Горрон, – бросил он, взглядом извинившись перед Давьяном. И оглядел игроков.
– Кто-нибудь объявит геш?
Давьян видел, как мотнул головой Вирр. Ясно было, что Горрон любит свой клинок, «убивший тысячи еретиков и уродов». Мучивший его весь вечер страх вдруг сменился обжигающим гневом. Эти люди убивали одаренных. Убивали таких, как он, как Аша и Вирр. И гордились этим!
– Геш, – тихо произнес он.
Горрон вздрогнул так, словно Давьян его ударил. Мальчику было что терять – и только дурак мог допустить, что Горрон блефует на такой крупной ставке. Келош взглянул в лицо своему приятелю и застонал.
– Может, найдем, чем расплатиться вместо…
Слова Келоша заглушил яростный вскрик Горрона. Давьян опомниться не успел, а охотник, выхватив из-за пояса кинжал, уже рванулся к нему.
Время замедлило ход.
Ярость на лице Горрона яснее ясного сказала Давьяну, что удар будет смертельным. Не вставая с места, он сдернул со стола Убийцу и отчаянным движением заслонился клинком.
Кончик меча вошел охотнику в грудь.
Вошел легко, Давьян никогда бы не подумал, что металл так легко пронзает плоть. Горрон замер, кинжал выпал из его руки и зазвенел по полу. Отшатнувшись, охотник тупо взглянул на Давьяна, потом закашлялся, и изо рта у него хлынула кровь.
А потом он закатил глаза и рухнул. Алтеш бросился к другу, и Давьян заранее понял, что он скажет.
– Мертв! – выдавил обомлевший Алтеш. В таверне стало тихо: все взгляды метались от тела на полу к окровавленному клинку, который Давьян так и не выпустил из рук. Мальчик опустил меч.
Келош пристально взглянул на него.
– Впервые вижу, чтобы кто-то был так проворен, – наконец заговорил охотник, боязливо понизив голос. – Ты делаешь честь Брешаде, Шаддат.
Вздохнув, он покачал головой и, покосившись на неподвижное тело Горрона, кивнул на стол.
– Тебе и твоему другу лучше уйти. Забирай выигрыш. Со стражей я разберусь. Скажу им, что это дело между следопытами, и все уладится. Лучше им не видеть, как ты молод, – меньше шума будет.
Давьян молча кивнул – у него пропал голос. Они с Вирром поспешно сгребли в кошельки горки монет.
Никто не успел заступить им дорогу – мальчики вышли за дверь и затерялись в ночи.
* * *
Через четверть часа бега запыхавшийся Вирр поднял руку, и мальчики остановились. – Похоже, погони нет, – заговорил Вирр, глотая воздух. – Наверное, можно…
Его речь оборвалась криком боли, потому что кулак Давьяна врезался ему в нос.
– Судьбы, ты что себе думаешь? – прошипел Давьян, вложив в слова столько яду, сколько осмелился, не поднимая шума. – Ты же знал! Знал, что они охотники, и послал меня прямо им в лапы. Хуже того, меня не предупредил! – Его друг хотел было встать на ноги, но Давьян, шагнув вперед, еще раз врезал ему по носу, добившись нового стона. – Это тебе не игрушки, Вирр. Мы там могли погибнуть!
Вирр больше не пытался подняться и снизу вверх уставился на друга.
– Дав! – он завозился в грязи, но Давьян снова угрожающе шагнул к нему. – Извини…
Разглядев друга – ошеломленного, сбитого с толку, избитого, – Давьян почувствовал, как злость отступает, оставляя за собой то чувство, которое пыталась прикрыть собой.
Стыд.
Он упал на колени рядом с Вирром и только теперь заметил, что дрожит всем телом.
– Я его убил, Вирр, – зашептал мальчик. – Я просто схватился за меч, а он…
Вирр, поняв, что друг больше не сердится, подвинулся к нему, сел рядом и осторожно потрогал пальцем нос.
– Ты не виноват, Дав, – заговорил он. – Он хотел тебя убить, как убивал других одаренных. Вспомни, кем он был.
Давьян смотрел в землю, буря в душе сбивала его с мысли.
– И это меня оправдывает?
Вирр прикусил губу, помолчал немного.
– Иначе нельзя было, Дав. Так же, как в Талмиеле, – наконец сказал он.
Давьяна перекосило.
– В Талмиеле хоть не я держал меч.
– Значит, другим можно тебя спасать, лишь бы тебе самому не пришлось?
Давьян пальцами взъерошил себе волосы.
– Не знаю, Вирр, – признался он. – Просто я как будто… испачкался. Очень мне тошно. Как будто я сделал величайшую в жизни ошибку, а исправить уже нельзя.
Вирр не нашелся, что сказать, и просто кивнул. Они сидели молча, пока Вирр не прокашлялся.
– Я должен был тебе сказать. Но ведь ты бы ни за что не согласился…
Давьян набрал воздуха в грудь. Молчание позволило ему собраться с мыслями, оттеснить сделанное на задний план.
– Откуда ты знал, кто они? И – судьбы! – почему ты именно их выбрал?
Вирр поморщился.
– В гешетт играют охотники, – объяснил он. – Говорят, что умение распознать ложь помогает в их ремесле. Они только в эту игру и играют, Дав, а другим в нее играть не дозволено. – Он пожал плечами. – Твоя способность не настораживает щупы и не подпадает под догмы. Я не придумал другого способа раздобыть денег.
Давьян скрипнул зубами. Объяснение звучало разумно, хотя им несказанно повезло, что ни один из охотников не додумался проверить мальчиков щупом.
– Только… В следующий раз говори мне все. Я, как понял, кто они такие, едва наутек не бросился.
Вирр слабо улыбнулся и взвесил на руке зазвеневший кошель.
– Учитывая обстоятельства, Дав, ты отменно справился.
Давьян, вопреки всему, тихонько рассмеялся.
– У меня из головы не шло, какое будет лицо у Брешады, когда ей расскажут, что я ее именем одурачил «братьев».
– Сердитое, – подмигнул Вирр. – Оно представляется мне сердитым.