– Похоже, вам не помешает четвертый.

Мужчина, оценив возраст говорящего, вздернул бровь.

– Не знаю, кем ты себя вообразил, мальчик, но мы играем между собой. Ступай себе.

Вирр вздохнул, отворачиваясь.

– Так и думал. Заметно, что соперников вы опасаетесь.

Шорох выходящей из ножен стали наполнил комнату, и все разговоры в таверне вдруг смолкли, все глаза обратились на них. Трое мужчин уже стояли, хотя их обнаженные клинки – пока – не угрожали Вирру.

– Может, зря я сразу не сказал. Мы играем в гешетт. Это игра только для пробовавших крови следопытов. – Мужчина наклонился к ним, обнажив в улыбке идеально белые зубы. – Ты как, мальчик, сталкивался когда-нибудь с ошибкой природы? Случалось тебе завалить такого, чтобы больше не встал?

Давьян собрал всю силу воли, чтобы остаться на месте, а не пуститься наутек. «Следопытами» в Дезриеле называли тех, кто в Андарре звался охотником.

А вот Вирр едва ли моргнул хоть глазом.

– Мне не доводилось, – отрезал он, – а вот моему другу случалось.

Давьян очень постарался сохранить невозмутимый вид под скептическими взглядами мужчин. В конце концов тот, что заговорил первым, с издевкой хмыкнул.

– Не верится что-то. Похоже, это его порезали, а не он кого. У него и клинка-то нет. Такой и таракана не убьет.

Остальные поддержали его смешками.

Вирр оскалился, запустил руку в мешок и со звоном швырнул что-то на стол. Опешивший Давьян увидел две оковы, доставшиеся им после охотников в Талмиеле.

– Этот шрам оставил не таракан, – заявил Вирр. Взгляд на оковы стер улыбки с лиц чернобородых.

Они перевели взгляд на мальчика, снова на оковы на столе. В конце концов старший кивнул и, отодвинув оковы обратно к Вирру, обратился к Давьяну:

– Кто тебя учил?

– Брешада. – Едва это имя слетело с языка, Давьян пожалел о сказанном, но было поздно; вопрос застал его врасплох, и ничего другого на ум не пришло. Впрочем, на собравшихся за столом имя охотницы произвело впечатление, да и за другими столиками, стоявшими достаточно близко, чтобы подслушивать разговор, тихо зашептались. Теперь на мальчиков смотрели все. Давьяну оставалось только надеяться, что зрителям не придется любоваться внезапной безвременной кончиной двух юношей.

– Брешада? – теперь в голосе чернобородого звучало скорее удивление, чем сомнение.

Давьян, скрывая робость, склонил голову.

– Я только на прошлой неделе был у нее в Талмиеле. Прирезали парочку ошибок, настолько тупых, что сунулись в город.

Мужчина еще несколько секунд разглядывал Давьяна, затем кивнул ему на пустующий стул.

– Ученику Брешады Красной всегда найдется место в нашей игре, – не слишком охотно объявил он.

Давьян выдавил улыбку в надежде, что она выражает не облегчение, а надменность, и сел к столу. Остальные гости, поняв, что ничего интересного больше не предвидится, вернулись к своим разговорам, но Давьян заметил, что многие по-прежнему косятся в их сторону.

Про себя мальчик ругал Вирра на все корки. Верный друг ведь и глазом не моргнул. Он заранее знал, что эти люди – охотники, а Давьяну морочил голову, чтобы тот не отступился от задуманного.

Только бы выбраться из этой истории целыми – и он убьет поганца!

Тот, кто говорил за всех, протянул Давьяну руку. – Я Келош, – назвался он вполне доброжелательно – как видно, поверил. – А это Алтеш и Горрон.

Названные кивнули.

– А я Шаддат. – Давьян заранее подобрал распространенное в Дезриеле имя.

– Керт, – заключил оставшийся стоять Вирр.

Келош оглянулся на него.

– Хочешь сыграть?

Вирр, подсаживаясь к столу, замотал головой.

– Нет, на пятерых выходит слишком короткий кон. К тому же все мои денежки уже у Шаддата, – ухмыльнулся он.

Келош хмыкнул, и все трое одобрительно посмотрели на Давьяна.

– Ну что же…

Он стасовал колоду и стал сдавать.

Давьян, сосредотачиваясь, глубоко вздохнул. Гешетт был простой игрой; Вирр за несколько часов обучил его правилам. Неизвестно правда, как он догадался, во что будут играть эти люди.

– Так вы из Талмиеля, – завязал разговор Келош. – Не слыхали, какая беда на севере?

Давьян покачал головой, и Келош, явно обрадовавшись свежему слушателю, продолжал.

– В одной деревне пару недель назад заболел паренек. В Дезриеле уродов не объявлялось десять лет. – Келош скривил губы. – Парень свихнулся. Перебил свою семью и половину деревни.

Давьяну не пришлось изображать изумление.

– Ужасно! – Подумав, он нахмурился. – Погоди. Это как же?

Первая догма не дала бы одаренному, где бы тот ни родился, повредить обычным людям.

Келош сурово кивнул: он явно ждал этого вопроса.

– О том-то все и толкуют.

– Говорят, у него не было метки, – вставил Алтеш. Келош недовольно покосился на приятеля и снова повернулся к Давьяну.

– И я такое слышал, но я, в отличие от моего туповатого друга, верю не каждой базарной сплетне. Гил’шары везут его в Триндар для публичной казни, в поучение каждому и все такое, – значит, взяли дело в свои руки. Они бы нас предупредили, если бы следовало высматривать что-то новое. И все же, – следопыт сжал кулаки, – ходят слухи, что он здешний, так что всем тут не по себе. Меня сегодня трое спрашивали, не собираемся ли мы восстановить посты в Триндаре.

Давьян стиснул зубы, превратив лицо в угрюмую маску.

– Дай Мелдир, чтоб не пришлось восстанавливать, – отозвался он, ввернув в разговор имя дезриельского бога познания.

– За это и выпьем, – подхватил Келош, и остальные одобрительно забормотали.

Давьян, когда разговор заглох, вздохнул с облегчением. Все занялись своими картами. Мальчик повторил в уме правила игры. Каждому сдавалось по десять карт. Игрок или пасовал – отказывался разыгрывать этот кон, – или выкладывал на стол одну, две или три карты рубашкой вверх, называл их общую ценность и ставку. Ценность карт должна была превосходить объявленные прежде.

Когда ставка была сделана, другой игрок мог объявить «геш», становясь «обвинителем» – то есть утверждая, что названная ценность не соответствует истинной. После объявления геша карты открывались. Если первый игрок не солгал, обвинитель выплачивал ему удвоенную ставку. В противном случае игрок не только вкладывал свою ставку в котел, но и платил ту же сумму обвинителю.

Заканчивал кон тот, кто назвал высшую ценность – честно или не попавшись. Он забирал все, что было внесено в котел.

Давьян немного успокоился. Считалось, что в этой игре побеждает тот, кто лучше блефует. В своем умении блефовать он сомневался, а вот другая его способность не оставляла соперникам никаких шансов.

На долю секунды Давьян их даже пожалел.

Когда Горрон злобно уставился на перевернутые карты, Келош хлопнул Давьяна по спине. – Ты хоть когда-нибудь блефуешь, дружище? – осведомился он, когда Горрон нехотя подвинул к Давьяну два серебряка.

Мальчик толкнул деньги в кучку уже выигранных – за последний час она основательно выросла.

– Только если уверен, что не попадусь, – усмехнулся он в ответ.

Келош разразился хохотом. Выпивка текла рекой, так что здоровяк за время игры изрядно развязался. Давьян был этому только рад. Он, по совету Вирра, играл осторожно – иногда проигрывал, оставлял незамеченными мелкие блефы – и все равно выиграл столько, что хватило бы на два месяца, если не больше. И в другом Вирр не ошибся: Келош с Алтешем хоть и не радовались проигрышам, принимали их спокойно – казалось, мужчин даже забавляет, что их обыгрывает мальчишка.

Горрон был не так добродушен. Признаться, его кучка монет таяла быстрее остальных, в ней теперь осталось всего несколько медяков. Когда пропадут и они, игра закончится. Давьян этого и добивался – и внимательно следил, не прольется ли изо рта Горрона темная струйка. Мальчик хоть и успокоился немного, все же спешил оказаться подальше от этих людей.

– Брешада, как видно, не только следопыт, но и учитель что надо, – проворчал Горрон, глядя, как его монеты смешиваются с выигрышем Давьяна.