— Эта дура Араи украла у Огино её ежедневник и попыталась выдать её стихотворение на английском за своё, чуть не ползая с ним перед Исигуро. Хорошо, что Огино смогла всё вернуть на круги своя и отстоять себя. Теперь Араи грозит выговор от директора, а сегодня она вне очереди убиралась в классе.

Мы быстро переглянулись с Хаку и, не сговариваясь, посмотрели на Хироко, уронившую палочки на пол.

— Что? Тихиро, она украла твой ежедневник? Черный?

— Не могу сказать, что украла, — неохотно сказала я, — скорее, подобрала и присвоила. Он выпал у меня из сумки. Но хорошо, что всё закончилось благополучно.

— Именно тогда, когда меня не было! — воскликнула Хироко, — будто специально! Ты ведь не показываешь его никому, и Нигихаями не видел его. Я сама видела только обложку.

— Я все равно чувствую себя очень виноватым перед Тихиро, — сказал Хаку, протягивая Хироко запечатанные палочки, — я должен был почувствовать подвох, но нет. И ничего не сделал, когда ты уже сказала правду.

Я снова почувствовала на себе его взгляд, но на этот раз не смогла поднять голову. Рядом снова раздался голос Вады:

— Зато как ты её припечатал, когда Исигуро вышел за Огино! Хайо назвал Араи дочерью вора мёда поэзии Локи!

Я с немым вопросом посмотрела на Хироко, но она ответила мне тем же. Все мои знания о скандинавской мифологии заканчивались на том, что я догадывалась об ее существовании. Вада тяжело вздохнул:

— Как же… Хель, дочь Локи, хозяйка царства мертвых! Да еще и мерзкая до невозможности: крупнее многих великанов, половина её тела черно-синяя, вторая — мертвенно-белая, причем туловище и лицо как у живой женщины, а ноги разлагаются, как у трупа! Ну не красавица ли?

Высокая королева школы тут же предстала перед нами совсем в другом свете. Я, не сдержавшись, засмеялась, и поняла, что после такого не смогу воспринимать Акиру Араи серьезно. Все засмеялись вслед за мной, даже Тоси Вада, а Хаку удивленно сказал:

— Я был уверен, что меня никто не поймет!

— Меньше думай о том, какой ты классный, Хайо, и люди к тебе потянутся, — показав в его сторону палочкой, сказал Вада.

— Тебя это тоже касается, Тор-громовержец, — со смехом парировал Кохакунуси.

— О, как здорово! — искренне восхитилась Хироко, ненадолго забыв об Араи, — назовите и меня как-нибудь!

— Ты всяко будешь Сиф, Хироко. Это богиня плодородия с волосами из чистого золота. У тебя, конечно, не драгоценные волосы, но всё равно очень красивые, — с готовностью ответил Хаку.

Хироко смущенно улыбнулась и тихо поблагодарила его. Я же с интересом смотрела на Ваду, у которого покраснели уши. Заняться, что ли, изучением мифологии…

— А тебе, Хайо, я отвожу роль Бальдра, бога весны и света. А Огино может быть Нанной, которая выступает в еще одной ипостаси плодородия. Вы же подружки с Кодзимой.

Мне показалось, что Вада сказал это с каким-то вызовом. Хаку посмотрел на него и сказал:

— Не очень-то славная судьба у Бальдра и Нанны**.

— Как и у всех асов. Но мы не они.

— И хорошо.

— И то верно.

Мы с Хироко почувствовали себя лишними в этой интеллектуальной дуэли и не хотели вмешиваться. Меня приятно насторожило то, что Хаку сказал о наших с ним «ролях» в одной связи, и моя уверенность в том, что я жить не смогу без знакомства со скандинавским пантеоном, окрепла. Хироко тем временем, опять очень смущаясь, сказала мне:

— Тихиро, а ты не можешь прочитать свое стихотворение?

— Нет, — тут же отрезала я, понимая, что обязательно заплачу, если вообще смогу открыть рот.

— Но… мне бы так хотелось послушать. Я не знала, что ты пишешь стихи.

— Давай я прочитаю, Огино, — внезапно предложил Вада, — оно, конечно, совсем не мужское, но так тебе будет более комфортно. Если ты не возражаешь, конечно.

Идея показалась мне сносной, и я кивнула. Я быстро убралась на кухне, снова осадив вскочившую Хироко, и мы перебрались в просторную гостиную семьи Кодзима. Я достала из сумки ежедневник, который теперь охраняла радуга Хаку, и достала из него сильно помятый листок. Вада взял его у меня и поблагодарил, чем немало удивил нас всех.

Он читал медленно, вдумчиво, очень хорошо интонируя и внезапно блистая английским произношением. Я все равно очень нервничала, слышала все огрехи ритма, спотыкалась о каждое второе слово. Тем не менее, я понимала: ничего лучше я не напишу. У меня нет таланта поэта, я просто смогла найти неидеальную форму для своих идеальных мечтаний. На большее я и не претендовала. Когда Вада закончил читать, я внезапно услышала всхлип. Это Хироко утирала слезы. Тоси растерянно смотрел на нее, а после медленно подошел и положил ей руку на плечо. Она вздрогнула, но не отшатнулась. Вада немного постоял рядом с ней, а после подошел ко мне и протянул листок:

— Это очень хорошие стихи, Огино.

— Да! Да, Тихиро, — сказала сквозь слезы Хироко, — в них… вся ты! Я от этого и плачу, от того, какая у тебя красивая душа.

Хаку ничего не сказал, только очень пристально всмотрелся в мое лицо и отвел взгляд, посмотрев на Хироко. Всё же я как-то поняла, что и ему понравились мои стихи.

Думала ли я той ночью, что эти строки когда-нибудь услышит Хаку? Я совру, если скажу, что не думала.

***

Около часа мы просто болтали о школе, кружках, книгах и музыке. Хироко достаточно быстро успокоилась и, когда мы уже собирались домой, с огорчением заметила, что только-только разговорилась. То же касалось и меня. Общение внезапно стало непринужденным, Хироко — смешливой, Хаку — язвительным, Вада — терпимым. Шутки про Акиру Араи и её подданных органично вписывались в любую тему, и всё это казалось таким естественным, будто мы собирались вчетвером чуть ли не каждый день. Мне было приятно видеть Хироко такой счастливой, замечать их с Вадой переглядки, слышать смех Хаку. Я снова чувствовала тепло в своей ладони, где была нанесена руна, но чувствовала себя частью мира людей. Обычным подростком в компании друзей. Поэтому мне тоже было грустно покидать светлый дом семьи Кодзима. Напоследок она обняла меня, прошептав на ухо «Спасибо»; Хаку сам подошел к ней с объятиями, а уже одетый Вада мялся на пороге. Мне стало его жаль, но я ничего не успела сказать и сделать, потому что Хаку весело сказал:

— Не выделяй никого из гостей, Кодзима, а то мы обидимся!

Так вновь ставшей малиновой Хироко пришлось коротко обнять Ваду, у которого не гнулись руки. Я еле сдержала смешок.

Мы вышли втроем из дома Хироко. Я шла между парнями на велосипедах и уже сама несла свою школьную сумку, от которой успела отвыкнуть за день. Мы остановились, когда добрались до пригорка, потому что нужно было расходиться.

— Ты не вляпаешься в неприятности без меня? — шутливым тоном спросил Хаку. Я закатила глаза и поежилась от холода:

— Да я живу в соседнем квартале. Буду осторожна.

— Я уж довезу тебя, — сказал Вада, — мне всё равно проезжать твой дом.

— Ого, — удивилась я, — ты знаешь, где я живу?

— Ага. Я же сказал: я проезжаю мимо твоего дома. Чем ты слушаешь, Огино?

— Так, давайте ссорьтесь без меня, а то я боюсь увлечься, — усмехнулся Хаку, подавая руку Ваде, — до завтра, Тоси. Вверяю тебе свою ношу.

— До завтра, Хайо. Постараюсь не сбросить её в канаву по дороге.

— Кто кого еще сбросит, — пробурчала я, — пока, Нигихаями.

Хаку посмотрел на меня чуть ли не оскорблено. «Ну уж нет, первой тебя обнимать я не буду», — подумала я, выдерживая его взгляд. Видимо, ему пришла в голову та же мысль. Он вытянул вперед кулак и сказал:

— Пока, Тихиро.

Я стукнула кулаком по его холодной руке. Хаку помахал нам и начал быстро спускаться вниз. Я села на заднее сидение велосипеда Вады. Я приготовилась к напряженному молчанию, но он тут же заговорил:

— Я бы врезал Араи, если бы она не была девчонкой. Если она еще раз сделает что-то подобное, я, пожалуй, поступлюсь своими принципами.

Я с изумлением посмотрела на затылок Вады и его бледную шею, торчащую из-под легкой куртки.