И они прошли базу насквозь, оставив за собой шлейф трупов – не особо густой, тут больше полагались на автоматику. Последняя дверь, ведущая в то, что можно было называть кабинетом, поддалась, кажется, даже с готовностью. Короткая ментальная проверка подтвердила, что внутри находится только один человек.

– Командир, – предводитель дейнебов на мгновение прижал наушник и повернулся к нему. – Докладывают, что к нам идут ещё. Сканирование показало под базой пустоту, сейчас оттуда поднимается противник. В неизвестном количестве, но не меньше полусотни.

– Я не знаю, сколько мне понадобится, – сказал Райан. – Но вряд ли больше часа. Продержитесь?

– Продержимся, – кивнул дейнеб. И повернулся к своим, отдавая распоряжения. А Райан коснулся сенсора и переступил высокий порог.

Александр стоял спиной к нему, пристально глядя на голограмму, где сейчас, судя по всему, развёртывалась объёмная схема сражения. Он не оглянулся, держась совершенно спокойно, хотя не мог не понимать, кто вошёл. Райан тоже не торопился. Перебросил оружие за спину, молча поднял щиток шлема, потом отстегнул крепление и стащил сам шлем. Зачем-то стянул перчатки, бросил их на стол в середине комнаты. Только после этого Александр неторопливо обернулся. Некоторое время они в полной тишине рассматривали друг друга.

– Как получилось, что «Зимородок» оказался у работорговца на Иберии? – нарушил молчание Райан.

– Я всё равно не собирался им пользоваться, – Сандер пожал плечами. – Я приказал его продать, а кому и как – у меня есть дела понасущнее, чем прослеживать судьбу твоего бывшего имущества.

Ещё одна пауза.

– Значит, ты всё-таки решился. Я ждал тебя раньше.

– Непредвиденные сложности, – отозвался Райан. – Но ты прав – так будет честнее и правильнее.

– Да, – согласился Александр. – Всё решится между нами двоими.

Райан не стал напоминать ему про отряд, сидевший под базой в засаде и выступивший, когда люди Танни вошли в ловушку. В конце концов, Сандер и вправду решился на встречу лицом к лицу. Хоть на это его хватило.

Он напряженно всматривался в лицо Александра, знакомое до последней чёрточки лицо ближайшего друга, почти брата. Они подружились ещё в школе. Делили на двоих всё – кроме разве что женщин. Могли говорить о чём угодно, даже о самом личном, прикрывали друг другу спины и в прямом смысле, и в переносном. Иногда спорили до хрипоты, но всегда знали, что могут друг на друга положиться. Сколько боёв, сколько странствий – и вот они стоят друг против друга и с каким-то запредельным спокойствием готовятся друг друга убить.

– На «Единороге» ты спросил, ради чего я теперь делаю то, что делаю, – сказал Райан. – Теперь я хочу спросить тебя о том же самом. Ради чего? Или ты забыл, почему мы всё это начали? Мы хотели спасти людей от внешних агрессоров, хотели усилить и Альянс, и Федерацию. А вместо этого истощаем их войной.

– А где они, те внешние агрессоры, Симон? Нет, я не сомневаюсь в существовании Империи – глупо было бы после того, как мы с тобой пообщались с её представителями. Но сколько лет с тех пор прошло? И что же? А ничего. Не знаю, вспомнил ты или нет, но мы засылали туда разведчиков. Их Империя велика, а народ, удерживающий её в повиновении, мал. Он просто не потянет ещё большее увеличение территорий, их государство и так едва не разваливается на куски под собственной тяжестью.

– Но если так, тогда тем более – зачем?

– Затем, что любое дело надо доводить до конца, – отрезал Иген. – Даже самое жестокое и бессмысленное. Если бросить его на полпути, то смысла в нём не прибавится, а все потери и жертвы окажутся напрасными.

– В этом твоя беда, Сандер – ты никогда не умел вовремя остановиться.

– Возможно. А твоя беда – ты никогда не умел признавать свою неправоту. Ты всегда единственно прав, и лишь ты один знаешь, как надо.

– Можно подумать, что ты когда-нибудь призна́ешь свою ошибку.

Александр ещё раз пожал плечами. Всё уже было сказано, но Райан всё-таки спросил – скорее желая ещё хоть чуть потянуть время, чем действительно надеясь что-то узнать:

– Ты что-нибудь слышал о Линде? После того, как она ушла из Корпуса?

– О Линде… – взгляд Александра на мгновение затуманился. – Нет, не слышал. Я пытался её найти, но не преуспел.

– Да, – кивнул Райан, – я тоже.

Их глаза снова встретились. Атаковали они одновременно.

В художественных фильмах, когда показывают ментальные поединки, их всегда стараются расцветить какими-нибудь спецэффектами. Ну кому интересно смотреть, как два человека молча таращатся друг на друга с отрешённым видом? Чуть дёрнутся пальцы одного, напрягутся лицевые мускулы у другого. И это всё. А потом вдруг один человек падает в корчах, иногда заливаясь кровью из носа или ушей. Случается, что падают оба.

На деле же – это всё равно, что попасть под каток. Они никогда всерьёз не выясняли, кто из них двоих сильнее, и потому исход битвы не взялся бы спрогнозировать никто. Александр был свежее, преимуществом Райана был выброс адреналина и укрепляющая инъекция, сделанная им перед вылетом. Впрочем, кто поручится, что и Сандер ничем себя не подхлестнул? По мастерству они тоже были равны, учились у одних и тех же наставников, оба имели хорошие оценки и после получили сходный опыт. Вопрос был лишь в том, кто раньше даст слабину.

С помощью телепатии с человеком можно сделать не так уж и мало, хотя возможности и ограничены. Нельзя прямо устроить ему сердечный приступ, но можно заставить мозг испытать весь полагающийся букет ощущений. Самое смешное, что иногда приступы при этом действительно случаются – настолько организм верит в то, что чувствует. Чувства холода и жары, боли и оргазма, чувство дезориентации, галлюцинации, попытки подчинить своей воле… Райан чувствовал всё это одновременно. Разумеется, он не оставался в долгу, каждого телепата учили и пси-атакам, и противодействию им. Как вскрыть чужие мозги, словно консервную банку, и не дать забраться в свои…

Райану казалось, что он, как Атлант, пытается удержать на плечах небо. Рассудок рвался на части, в глазах темнело, тела он вообще не чувствовал. То, что Александру сейчас не лучше, не утешало. Они сплелись, срослись, как сиамские близнецы, и Райан не взялся бы сказать, где кончаются его чувства и начинаются чувства Сандера. Каждый удар бумерангом бил нанёсшего его через чужие чувства. И всё же они продолжали этот смертельный танец разумов, пытаясь захватить контроль над психикой противника. Или просто тупо её задавить. Смешно – они могли бы попытаться уложить друг друга из огнестрельного оружия. Или схватиться голыми руками – ни тот, ни другой не пренебрегали тренировками, Райан и будучи Симоном, мог схватиться на равных почти с любым штурмовиком, не зря он после полугода в восстановительно-тренировочном лагере вполне вписался в десант. И Александр от него не отставал. Но они, не сговариваясь, выбрали пси-поединок. Каждый из них в первую очередь ощущал себя псиоником, а уже потом кем-то ещё.

Ударить по двигательным центрам. Взломать вот этот блок. Тяжело сглотнуть, когда вестибулярный аппарат вдруг начинает отплясывать джигу, и уже неясно, стоишь ли ты, висишь ли вверх ногами или и вовсе крутишься волчком. Отсечь чужое воздействие, снова надавить… Свинцовая усталость вдруг навалилась, как плита гробницы, и не понять, то ли своя, то ли наведённая. Пожалуй, всё-таки наведённая, своя не наступает вот так, рывком, разве что уже после боя. Значит, можно не обращать на неё внимания. Этому их тоже учили – не обращать внимания на боль, на страх, на усталость, на всё, что мешает сосредоточиться. И снова нырнуть в этот вертящийся калейдоскоп, из которого он, впрочем, и не выныривал.

И всё-таки они оба действительно устали. Атаки становились всё менее изощрёнными, темп снижался, они походили на двух борцов, которые, обменявшись первыми выпадами, просто и без затей взяли друг друга в захват, и теперь всё решала крепость мускулов. Вернее, крепость воли. Или чего-то ещё. Райан чувствовал себя бульдогом, намертво вцепившимся в добычу. Всё равно, что происходит вокруг и с ним самим, он сжал челюсти на чужом горле и будет тупо сжимать их, пока не перекусит или пока не умрёт. Хоть бейте его, хоть режьте. Мыслей и чувств давно не осталось, было лишь присутствие другого разума, точно так же напряжённого до предела. А потом этот чужой разум вдруг хрустнул и поддался. И челюсти бульдога, больше не встречая противодействия, сомкнулись до конца, разрывая что-то жизненно важное в чужих мозгах.