В наступившей тишине я начинаю составлять карту. Изучаю ландшафт, запоминаю очертания холмов и скал. Беру за ориентиры деревья и мысленно провожу линии от одиноко стоящих деревьев к рощицам и дальше к густому лесу. Запоминаю углы, прикидываю расстояние от одной точки до другой, пытаюсь нарисовать в уме картинку, по которой буду ориентироваться, когда изменится ландшафт – а он изменится, как только я начну движение. Я так делала, даже когда шла по дюнам в пустыне, и это было глупо. Дюны меняют очертания с каждым дуновением ветра.

Ландшафт надо запомнить, потому что дальше я не буду ориентироваться на дорогу. Если у тебя документы в порядке, ты можешь дойти до границы, предъявить их и беспрепятственно перейти на ту сторону.

Но я обнаружила, что это не всегда так. В Хитроу меня задержали на четыре месяца для верификации. Мне это не понравилось. Вот почему я и не собираюсь идти по дороге. Дороги приводят к контрольно-пропускным пунктам, к задержкам, расспросам и недоверию.

А еще на дорогах встречаются солдаты.

Поэтому я намерена попробовать пересечь границу, продвигаясь по холмам и полям. Так я быстрее доберусь до дома, конечно, если меня не поймают. А если поймают… Что ж, папа, у меня все еще есть револьвер, нож и мозги.

Теперь, чтобы не выйти на дорогу, надо идти не на север, а на северо-восток.

Папа говорил:

«Когда идешь на север, Земля – твой союзник. Она всегда подскажет дорогу».

И это тоже он узнал, пока занимался своими наблюдениями.

«Смотри, Мари, – сказал он как-то в полдень. – Посмотри на тени. В полдень они самые короткие. Если в полдень воткнуть палку в землю, тень всегда будет показывать на север. А начало тени – на юг».

Папа показал мне это на Арране, мне тогда было шесть, а потом еще раз, когда мы были в Хартуме.

Папа рассказал мне о лишайнике на деревьях:

«Смотри, Мари, вот этот красновато-бурый не любит солнечный свет. Он растет только на северной стороне ствола. Так что в пасмурную погоду ищи бурый лишайник».

Этому он меня научил в лесу за домом бабушки в Корри, в то лето мы вернулись на Арран, мне тогда было двенадцать.

«Посмотри на звезды, Мари, – сказал папа. – Найди Большой ковш, это созвездие из семи звезд, похожее на сковородку. Звезды напротив ручки „сковородки“ указывают на Полярную звезду. Полярная звезда всегда находится на севере».

Я не помню, где он мне об этом рассказал, в Шотландии или в Судане или и там и там.

Скорее всего, и там и там, потому что я помню, как он добавил:

«Пусть Судан и Шотландия далеко друг от друга, но обе страны находятся в Северном полушарии неба, и звезды у них общие».

Но теперь я иду на северо-восток, и Земля мне не союзник. А если получится перейти через границу, надо будет снова повернуть на запад. Скорее даже на северо-запад. На северо-западе остров Арран. А там моя бабушка.

Бабушка говорила:

«Возвращайтесь домой. Немедленно возвращайтесь домой!»

Это было больше года назад.

Бабушка сказала:

«Слишком много людей движется на север. Власти закроют все границы. Не удивлюсь, если и границу между Англией и Шотландией закроют».

Мама сказала:

«Не говори глупости, мы же шотландцы. Мы здесь родились. Даже если границы закроют, мы все равно сможем вернуться в любое время».

«Не будь так самоуверенна. От этого зависят ваши жизни, – сказала бабушка. – Правила постоянно меняются. Возвращайтесь прямо сейчас».

Но мы не вернулись.

У мамы была ее работа. Она и ее суданские коллеги готовились запустить энергию солнца в пустыне.

«Как ты не понимаешь? – сказала мама. – В этом все дело. Дело не в солнечной энергии, а в том, что человек не волен распоряжаться собственной жизнью. Никто не станет покидать родной дом, если дома хорошо».

«Ты увезла моего сына из дома».

«О Айлин».

А потом начали таять арктические льды. То есть они не таяли, а просто перестали формироваться. Впервые за историю Земли не было летних арктических льдов.

Ничего страшного, говорили некоторые, у нас еще есть льды Антарктиды.

Другие начали паниковать.

В Хартуме военные захватили электростанцию и поставили охрану у каждого входа. Они сказали рабочим, что энергия останется в Судане, а иностранные инженеры возвращаются домой. Мама очистила свой стол.

А потом закрыли аэропорт. Его оставили только для нужд военных.

«Езжайте в Каир, – сказала бабушка. – Каирский еще открыт. Уезжайте оттуда немедленно».

Туда мы и отправились, когда мама с папой…

Замок.

Я жива, мама.

Папа, мир прекрасен.

Только не сегодня. Небо сегодня, папа, не назовешь прекрасным. Оно серое, как униформа. Солнца нет, нет и теней, а деревья на холме все мертвые. В такие дни, если хочешь пройти большое расстояние, лучше иметь при себе компас. У меня был компас в телефоне. Тот солярный телефон у меня украли за неделю до того, как я раздобыла револьвер. Я не в обиде на того, кто украл мой телефон. Воруют по многим причинам, и некоторые из них вполне убедительны.

И потом, если бы у меня был мой телефон, мне пришлось бы позвонить бабушке.

И она бы спросила:

«Ты где?»

А я бы ответила:

«Еще на другой стороне границы, но уже близко. Максимум дня три-четыре пешком. Если ничего не помешает».

А потом бы она задала еще один вопрос. Самый трудный. Про маму и папу, а я до сих пор не знаю, смогу ли когда-нибудь на него ответить.

Все время, пока я занимаюсь составлением карты, мальчик сидит на корточках и внимательно всматривается в траву возле ног. Иногда я тоже так делаю. Я называю это «другие миры». Так можно на какое-то время перестать быть собой. Ты смотришь на травинку так же внимательно, как могла бы смотреть на кирпич-саманник. И ты видишь на травинке (я слежу за взглядом мальчика) жучка. Ты становишься меньше и представляешь, что жучок, который ползет по огромной травинке, – это ты. Ты цепляешься за травинку, взбираешься по ней целую тысячу километров. Травинка постепенно становится тоньше, ты начинаешь беспокоиться – выдержит ли она твой вес, хотя опыт подсказывает, что выдержит.

Потом ты видишь каплю росы. Купол в три или четыре раза больше тебя отражает небо. Вдруг капля разольется? В других мирах есть чего бояться, только эти страхи не такие, как те, с которыми ты обычно сталкиваешься. Вдруг из этого купола на тебя обрушатся тысячи литров воды? Ты подбираешься к кончику травинки, и капля начинает дрожать. Кончик раздваивается – вот почему капля удерживается на травинке. Еще один шаг, и ты на кончике. Капля больше не может удерживаться. Она срывается и катится в твою сторону. Но ты не отступаешь, и вода просто перетекает через тебя, не причинив никакого вреда.

Вот почему у жучков такие жесткие крылышки.

Мама говорит, что теперь в мире стало гораздо больше жучков, чем раньше. Повышение температуры их не беспокоит.

«Если мы не будем бдительны, – говорит мама, – весь мир достанется жукам».

Я наблюдаю за тем, как мальчик изучает свой крошечный мир. Он сидит неподвижно, а потом выбрасывает вперед руку. Я думаю, что он решил поймать жучка, а потом понимаю, что его внимание привлекло что-то другое. Это гриб на тонкой ножке, с желто-серой шляпкой. Мальчик вырывает гриб из земли вместе с травинками и тут же отправляет его в рот. Он вовсе не играл в другие миры. Он искал еду.

– Ты что, корова? – возмущенно кричу я.

В последний раз я видела корову, когда нас остановили солдаты на краю пустыни. Она лежала на обочине дороги. От нее остался только череп и высохшая кожа. Я села рядом с этим каркасом и сосала жесткую кожу. Сосала, потому что она была такой твердой, что нельзя было ни оторвать кусочек, ни жевать. Еще через триста километров пути на север я ела траву. Но я ее хотя бы варила. В вареной траве пустыни нет ничего питательного, и от нее чешется горло. Но грибы. Грибы! Даже папа не всегда мог распознать, какие из них ядовитые.