— Юрий Александрович! Резко ли была видна сама лыжня? Не был ли кругом помят снег?.. А как близко она подошла к каналу?.. Ведь враг не зря присматривается к замерзшему каналу… — допытывался по телефону начальник штаба флота Ю. Ф. Ралль.
Для подробного опроса наших дозорных вызвали в штаб. Особых деталей от них мы не узнали.
— Стужа лютая, тьма кромешная, ветрище ходу не дает, все тащит в сторону… — хором докладывали они.
— Ну, это понятно, — перебиваю я бойцов, — а все же, что вы видели вокруг лыжни на снегу?
Оба лыжника в таком дозоре и в такой обстановке были впервые в жизни. И нужных нам подробностей, к смущению своему, они не приметили.
Беспрерывное наблюдение за каналом на всем его протяжении было еще нам тогда не под силу. И тут-то, в самый тяжелый для лыжников период, до установления плотного снежного покрова на всем льду, нас крепко выручили спортивные буера.
Вот уж никто не думал, что эти «ледовые яхты» могут сослужить боевую службу!
Один отряд из 18 буеров входил в состав сил охраны водного района базы, другой, из 19 буеров — в состав корпуса ПВО.
Буера могли нести ручные пулеметы, но особенно устраивала нас их большая скорость, превышавшая, как я уже говорил, 100 километров в час. Это делало их малоуязвимыми для противника. По толстому и слежавшемуся снегу буера не ходили — это был их недостаток. Но в начале суровой зимы лед был почти чистым, поэтому буера сразу же начали проводить разведку района Морского канала и всего ледового фронта. Они же поддерживали связь с четырьмя баржами ПВО, вмерзшими в лед Невской губы.
Команды буеров укомплектовали ленинградские яхтсмены; среди них старший лейтенант И. П. Матвеев (ныне капитан 2 ранга, заслуженный мастер спорта), известные наши парусники — старший лейтенант Н. Г. Щепкин, младший лейтенант Б. П. Дмитриев и другие.
Командир отряда И. П. Матвеев, выполняя боевые задания, часто под шрапнельным огнем противника, летал по льду залива, словно на дистанции очередных всесоюзных соревнований. Наш зимний «летучий голландец» доставлял на баржи ПВО продовольствие, производил разведку льда. И наверно, помощь, оказанная И. П. Матвеевым делу обороны залива, была самым большим достижением в его большой спортивной жизни. Смело действовали и другие спортсмены-буеристы — старшины 1-й статьи А. Н. Мацкевич и М. А. Сороченков.
На следующий день после того, как была обнаружена лыжня, с рассветом 22 ноября мы выпустили наших разведчиков-буеристов. За несколько десятков минут они облетели район, который лыжники вряд ли обошли бы за весь день.
С буера старшего лейтенанта Н. Г. Щепкина вблизи трассы Морского канала, против Петергофа, наши разведчики обнаружили наблюдательный пункт противника, устроенный в рубке затонувшего буксира. Около десяти гитлеровцев копошились на льду возле рубки, устанавливая антенну. Летящие, как вихрь, стреляющие буера ошеломили их. Фашисты разбежались и попрятались в торосах, не сделав даже выстрела. Через несколько минут, как только мы получили донесения буеров, немедленно открыла огонь наша лахтинская батарея. Вся надстройка корабля была полностью уничтожена. Вторично высланный буер донес, что изуродованные трупы вражеских солдат разбросаны далеко от затонувшего буксира. Комбат Меншуткин держал свое слово — накрывать врага с первого залпа!
Полетели донесения в штаб внутренней обороны города и в штаб флота. Только и было разговору тогда, что о буерах и об артиллеристах…
Но этим день не кончился. Видно, немцы собирались более глубоко прощупать всю систему обороны нашей ледовой трассы. Совершенно неожиданно пришло из Кронштадта донесение о том, что противник большим отрядом пехоты с танками вышел на лед из Петергофа в направлении Морского канала. Это же обнаружили и наши дозорные буера. Запахло серьезным делом. Всем частям ВОГ объявили боевую тревогу. Не было уверенности, что фашисты не полезут и в других местах.
Контр-адмирал Грен, хозяин всей артиллерии флота, был доволен.
— Не беспокойся, — говорил он мне, — чем их больше вылезло на лед, тем лучше для нас, всех сметем.
Я выехал с комиссаром базы А. А. Матушкиным на нашу батарею, которая стояла на обращенном к морю откосе тогда еще не достроенного стадиона имени Кирова. Место это было историческое. Здесь, на косе Крестовского острова, стояла еще в 1855 году одна из батарей, оборонявших Петербург с моря в дни Крымской кампании.
Отсюда хорошо был виден весь залив. Сперва по фашистам, вышедшим на лед, открыл огонь наш линкор «Октябрьская революция», а затем и батареи — наши и Кронштадта. Очень скоро пехота противника была рассеяна, наполовину уничтожена, а один танк потоплен. Подоспевшие буера обнаружили на льду только засыпанные снегом трупы…
Это был первый артиллерийский экзамен нашей зимней обороны.
Артиллерия военно-морской базы играла огромную роль в зимней обороне города. Все ледяное поле залива простреливалось из Ленинграда и Кронштадта 200 орудиями самого различного калибра — от малого до 403-миллиметрового. Огонь был строго спланирован в очень сложной системе взаимодействия, ибо орудия флота предназначались не только для ледового участка. Они нужны были и для всех других секторов обороны Ленинграда. Но ледовому фронту оказана была большая помощь. Так, второй корпус ПВО выделил нам двенадцать зенитных батарей для действий на льду. Кроме того, три дивизиона 85-миллиметровых зенитных орудий были с той же целью дислоцированы в западной части города, ближе к береговой черте — на Крестовском острове, на Васильевском и на Петроградской стороне. Это была большая сила, и нам казалось, что врагу нет никакой возможности подойти через лед к городу сквозь такую завесу огня.
Не могу не вспомнить об одной очень оригинальной артиллерийской «рационализации». Мы, конечно, понимали, что подвижная артиллерия в обороне имеет большое значение, но где ее взять? И вот наши матросы-артиллеристы установили 45-миллиметровые пушки на сани и вручную легко волокли их за собой. Получились восемь прекрасных «самоходных» батарей! Эта остроумная выдумка выручила нас в обороне замерзшего залива.
Начавшиеся снегопады угрожали испортить буерную дорогу. Мы ускорили подготовку лыжного отряда. Высланные 23 ноября дозоры лыжников никаких следов противника не обнаружили, но уверенности в том, что фашисты не пробирались к каналу, у нас все же не было. Между тем на следующий день каналом, под проводкой двух ледоколов, должен был прийти в Ленинград отряд боевых кораблей с войсками. Идти на риск или отказаться вовсе от использования канала в первые же дни зимы? Но ведь предстояло провести в Ленинград еще много кораблей, оперативных грузов и закончить переброску войск с Ханко. Протралить же предварительно канал через лед было тогда технически невозможно. Мы понимали, что противник может ставить мины в канале, опуская их в лунки, пробитые во льду. Отверстия эти быстро затягивались, заносились снегом. Надо было научиться отыскивать их. Эту новую премудрость войны на льду наши лыжники постигли, конечно, не сразу.
Решили все же корабли не задерживать. 24 ноября из Кронштадта с наступлением темноты вышел ледокол «Волынец», за ним — ледокол «Октябрь», имея на буксире лидер «Ленинград». Затем шли минный заградитель «Урал» и транспорт «Пятилетка» — оба с войсками гарнизона Ханко. Отряд состоял из весьма ценных боевых кораблей, а главное, имел на борту не одну тысячу бойцов и командиров. Несколько батарей базы готовы были немедленно открыть огонь по вражеским батареям, если бы те попытались обстрелять наши корабли.
…Время тянется томительно и нудно. Враг подозрительно молчит и даже не освещает идущие во льдах караваны. Начальник артиллерии контр-адмирал И. И. Грен звонит мне со своего командного пункта:
— Где же наши корабли? Будем ли открывать огонь по противнику?
— Корабли по расчету времени, видимо, подходят к траверзу Петергофа… Молчат, стало быть, все идет нормально, — отвечаю я, но у самого, да и у всех командиров на командном пункте базы в этот момент худо на душе.
