С Иоганнесом Лауристином мы встречались часто с первых дней установления Советской власти в Эстонии. Невысокого роста, худощавый, с вьющимися золотыми волосами, с доброй, располагающей улыбкой, он быстро завоевал симпатии моряков. Нас трогало его внимательное, заботливое отношение к флоту. Когда разговор заходил о наших нуждах, он неизменно говорил своим помощникам: «Знайте, морякам надо помочь. Уж сделайте, пожалуйста, как просит флот…»

Пятнадцатилетнее пребывание в тюрьмах буржуазной Эстонии не прошло даром, подорвало его здоровье. Это был героический вожак эстонского рабочего класса, соратник Виктора Кингисеппа. Лауристин начал революционную деятельность в Таллине еще в 1917 году восемнадцатилетним пареньком. Ни аресты, ни тюрьмы не могли сломить его воли.

Лауристин бывал частым гостем на кораблях, любил беседовать с матросами, интересовался, как живут дома их родные, как понимают матросы политику нашей партии, много рассказывал об Эстонии и ее народе.

На одном из заседаний Совнаркома, еще до войны, решались наши флотские дела. Вице-адмирал Трибуц был в Москве, и мне вместе с членом Военного совета Г. М. Яковенко приказано было представлять Балтийский флот на этом заседании. Речь шла о территории для строительства узла связи и аэродрома. Поначалу я боялся, что у нас ничего не выйдет: вопросы отчуждения земли решались не так-то просто…

Но скоро мои опасения стали таять, как весенние льдинки. Какой-то большой начальник из аппарата Совнаркома объективно, но холодно и безразлично докладывал, что и почему просит флот, что и почему нельзя ему давать. Я в душе озлился и готовился задать докладчику каверзные вопросы, но меня опередил товарищ Лауристин. Он спросил докладчика:

— Если мы не отведем флоту эту территорию, что же вы можете предложить? Ведь нельзя ему жить без связи?!

Докладчик замялся и ничего путного сказать не мог. Тогда Лауристин сказал, что без связи флот жить не может. Надо пойти навстречу морякам. С ним согласились и другие члены правительства. Вопрос решился быстро, как и всегда, когда за дело брался Председатель Совнаркома. Мы с Яковенко крепко пожали руку товарищу Лауристину и с этого дня уже встречались с ним как старые знакомые, больше того, как друзья!

Сейчас я с тревогой вглядывался в лицо Лауристина. После многих бессонных ночей он выглядел усталым, осунувшимся, только приветливая улыбка осталась неизменной.

Вечером 19 августа мы с В. Ф. Трибуцем выбрались из штаба на воздух, в чудесный цветущий парк. Сейчас здесь пустынно, не галдит детвора. По аллеям разгуливают голодные голуби. Примята зелень, растрепаны цветочные клумбы. Видимо, давно уже к ним не прикасалась рука садовника.

Мы прислушиваемся к отдаленным орудийным разрывам. Смеркается, вечер теплый, ароматный, не хочется уходить в жаркое душное помещение.

Но вдруг Мы заметили, что гул канонады стал нарастать. К нам подбежал адъютант командующего. Фашисты начали наступление! Грохот все усиливался. Комфлот уехал на КП сухопутной обороны.

Вновь звонили телефоны, сыпались донесения, запросы…

От выстрелов нашей тяжелой артиллерии береговой обороны и крейсера «Киров» все сотрясалось вокруг.

По прямому проводу звонит товарищ Лауристин:

— Товарищ Пантелеев, что случилось?

Докладываю подробно о делах на фронте.

— Сообщите комфлоту, что все наши товарищи на месте, если что потребуется — звоните…

К рассвету наша канонада чуть затихла; надо все же приберегать снаряды. На БФКП прибыли контр-адмирал Дрозд и генерал Москаленко, договорились, что, если будет нужен боезапас на корабли, лучше подавать его ночью. Баржи уже готовы.

Капитан 2 ранга В. С. Чероков доложил, что два торпедных катера только что вернулись из боевого похода, в котором они потопили сторожевой корабль противника в районе Порккалан-Каллбода.

Усталый, озабоченный вернулся в штаб командующий флотом, принял мой краткий доклад о ночных событиях. В раздумье сказал:

— Сегодня нам будет жарко.

Стало совсем светло. На берегу и на кораблях резко били зенитки по воздушным разведчикам противника.

Ровно в шесть часов утра отовсюду стали поступать донесения, что фашисты двинулись вперед. Противник наступает по всему фронту, но главный удар наносит с востока, где в наступлении участвуют две стрелковые дивизии.

Так начался третий штурм Таллина.

Как и следовало ожидать, вслед за разведчиками над рейдом появились фашистские бомбардировщики. Они начали яростные атаки по крейсеру и эсминцам. Корабли маневрировали, уклоняясь от прямого попадания бомб. Гул залпов тяжелых орудий перекликался с резкими частыми хлопками береговых и корабельных зениток.

На всех участках обороны разгорелись кровопролитные бои. Сказывалось превосходство противника в артиллерии и особенно в авиации. К исходу дня ему удалось вклиниться в нашу оборону на восточном и юго-восточном участках. Несколько лучше положение сложилось на пярнуском направлении. Здесь оборону держал отряд моряков полковника Костикова. Рослые здоровые матросы с кораблей и батарей береговой обороны, прослужившие на флоте по пять-шесть лет, дрались умело и самоотверженно. Их оставалось немного, но они сдерживали натиск целого полка фашистов.

О героических делах людей этого отряда когда-нибудь напишут волнующую книгу. И тогда перед нами вновь возникнет образ матроса комсомольца Ломако. Он лежал у пулемета и вел огонь по наступающей вражеской пехоте. Несколько раз фашисты поднимались в атаку и каждый раз откатывались. Тогда они пошли на хитрость. Несколько гитлеровцев поползли в обход, чтобы незаметно подкрасться к окопу. Ломако делал вид, будто их не замечает, подпустил совсем близко и в решительный момент бросил связку гранат. Ни один из гитлеровцев не поднялся.

Орудийный расчет 45-миллиметровой пушки во главе с младшим сержантом Красильниковым отбил десятки вражеских атак, в упор расстрелял пять пулеметов противника вместе с прислугой…

Единственное, о чем просили моряки Костикова, — дать побольше боеприпасов.

Увы, со снарядами, гранатами, патронами было туго. И отряду Костикова пришлось отойти.

Комфлот посовещался с генералом Николаевым. Решено предпринять контратаки. В штабе разработали план, дали необходимые указания командирам частей и кораблей. 21 августа наши части попытались контратаковать противника, но потерпели неудачу и снова были потеснены.

Фланг 22-й мотострелковой дивизии к вечеру этого дня упирался уже в бухту Колга-Лахт. Здесь он закрепился, поддержанный усиленным огнем 12-дюймовой батареи острова Аэгна и канонерскими лодками «Москва» и «Амгунь», беспрерывно находившимися на фланге дивизии. Это уже всего в 32 километрах от города…

Чтобы выправить положение, командование Северо-Западного направления приказало флоту высадить морской десант в тыл фашистам в районе Виртсу. Комфлот утвердил план. Генерал-лейтенант А. Б. Елисеев получил указание срочно сформировать десантный отряд и организовать его высадку.

23 августа отряд в составе пяти тысяч моряков при поддержке огня эсминца успешно высадился в заданном районе и поднял большой переполох во вражеском тылу. Но моряки, располагавшие только ручным оружием, не могли долго продержаться: враг бросил против них артиллерию и танки. 26 числа остатки десанта были сняты с побережья.

Последующие дни особых изменений в обстановке не принесли. По всему фронту велись ожесточенные бои, противник нес большие потери, но медленно продвигался вперед. Все батареи нашей Главной базы, корабли с рейда, канлодки из бухты Колга-Лахт, эсминцы из района Рохукюла вели беспрерывный огонь. Гул канонады не стихал ни на минуту, и мы уже привыкли к нему.

В моей случайно уцелевшей рабочей тетради есть запись, датированная 24 августа: «Под Ленинградом дела плохи. И мы тоже переживаем критические дни. Начали постановку тылового минного заграждения к северу и югу от острова Сескар. Думал ли я, что когда-нибудь здесь будем ставить мины?! Ведь это всего в пятидесяти милях от Кронштадта и шестидесяти милях от Ленинграда! Выставили около четырехсот мин. В Таллине отошли на рубеж реки Пирита, с палубы „Виронии“, куда перешел штаб флота, в бинокль отчетливо видим противника. Отряд Костикова в шестнадцати километрах южнее Палдиски. Корабли и береговые батареи весь день грохочут всеми своими калибрами…»