В беларуских тюрьмах настоящих бунтов не было давно. Времена, когда зэки могли избить сотрудников администрации, ломать заборы и захватывать бараки, остались в 90-х. Поэтому сегодня, при общем спокойствии в зонах и тюрьмах, при послушности абсолютного большинства зэков, даже простое неповиновение более чем пары человек уже расценивается как бунт и чрезвычайное происшествие.

На ИК-15 меня привезли 12 июня 2011 года.

Всех вновь прибывших в лагерь на 2–3 недели помещают в карантин — отдельный отряд, изолированный от других, с гораздо более строгим режимом, без вывода на работу, но с многочисленными каждодневными дежурствами: мытьем полов, надраиванием умывальников, подметанием дворика по два раза на день и прочими бесполезными занятиями. Цель карантина — дать понять зэку «куда он попал», выявить тех, кто намеревается «блатовать» и не подчиняться режиму. Делается это через принуждение зэка переступить через неформальные табу, принятые в воровском мире и подчинить его формальной мусорской дисциплине. Например, ещё 15–17 лет назад локальный участок («локалку» — внутренний дворик барака) мели либо петухи, либо всякого рода опустившиеся личности. Нормальному мужику это считалось «западло», не говоря уже про блатного. Если в карантине тебе предлагали метлу, ты обязан был гордо отказаться и проследовать в ШИЗО — а потом уже поднимался в отряд. Это табу изживалось администрацией постепенно, год за годом. И сегодня локалку метут 99 % процентов зэков, если не больше. Если ты не метёшь — ты не поднимешься в отряд: прямо из карантина тебя ждет дорога в ШИЗО, ПКТ, а потом на крытую, либо же «раскрутка» по 411-й статье.[4] В прежние годы убирать умывальник могли только петухи (туда ведь плюют!), сегодня почти во всех зонах это делают мужики. Хотя эта работа по-прежнему считается «непрестижной». В процессе отмирания эти правила зачастую проходят через смешные деформации: в ИК-15, например, в карантине все проходят через уборку умывальника, но в отряде тот, кто это сделал, автоматом переводится в «петушиную» касту.

Соответственно более строгому режиму, в карантине используются и более строгие наказания к тем, кто его нарушил. Широко практикуется круговая порука. Например, если какой-то зэк ночью покурил в туалете, то завхоз карантина доносит на него мусорам, те приходят в карантин и устраивают всем его жителям (это обычно 40–50 человек) «смотр внешнего вида» на час-полтора: выгоняют всех в локалку вместе с сумками и всеми пожитками, потрошат их содержимое, заставляют там же, стоя под солнцем либо сидя на корточках с руками за головой («поза этапа» — так это называют мусора), полчаса слушать лекцию о «недопустимости нарушения режима».

История, которая произошла со мной, напрямую связана с ноу-хау «пятнашки» (ИК-15): за провинности какого-то одного выгонять весь карантин на плац и заставлять маршировать по кругу — нога в ногу.

Прибыв в зону, я изначально решил, что «блатовать» или провоцировать мусоров на репрессии не буду. Буду спокойно жить по режиму, никуда особо не лезть, почитывать книжки и заниматься своими делами. В общем, «не отсвечивать», как и советовали мне старые и опытные зэки, с которыми я успел пересечься за 8 месяцев предыдущей отсидки. Но узнав о таких скотских коллективных взысканиях (ничего подобного не предусмотрено законом: заставлять зэков вышагивать в ногу по кругу — это обыкновенное глумление от вседозволенности), я подумал, что лучше уж привлечь к себе внимание и быть наказанным, чем делать такие унизительные вещи.

По счастливой случайности, я был в карантине не единственным политическим. Со мной вместе тогда сидели еще двое: Евгений Васькович, осужденный на 7 лет за поджог здания КГБ в Бобруйске, и Евгений Секрет — узник «Плошчы-2010», получивший три года за то, что три раза ударил ОМОНовца ломиком по щиту. Кроме нас в карантине было еще несколько нормальных ребят, по-видимому, не готовых мириться с беспределом. Несколько раз переговорив с ними и обсудив происходящее, мы решили, что отказываться от маршировок нужно коллективно. Заручившись поддержкой еще двух пацанов — Ромы и Егора, — а также проведя среди всех наших знакомых в карантине разъяснительную работу: «Если выведут на плац — никто не марширует!» — я и Евген стали ждать, когда мусора вновь решат применить свою тактику, чтобы демонстративно отказаться и показать пример другим. У Егора, тем более, была формальная причина для отказа: у него не было обуви (нога была 47 размера), по карантину он ходил в тапках.

Долго ждать не пришлось. Вскоре у Егора произошла словесная стычка с дневальным карантина — мелким и противным козлом. Егор пообещал ему всадить заточку в бок, пустая угроза, конечно, но ее хватило, чтобы дневальный побежал жаловаться завхозу карантина — Бороде.

Борода — редкая, даже по лагерным меркам мразь, мотал свою 25-ку срока и был повязан с мусорами множеством совместно поломанных судеб. Поэтому за угрозу своему подопечному он, недолго думая, побежал к режимникам.

Пришли двое режимников: Роговцов (кличка его была Розетка — за смешной вздернутый нос) и Москалёв (Собака), начали выгонять нас на плац. Взяв томик Солженицына, который тогда читал (в карантине оставить вещи негде — днём запрещено заходить в спальные помещения, где стоит твоя тумбочка, поэтому всё своё носишь с собой), я проследовал за остальными. С самого утра накрапывал мелкий дождь.

Выстроив зэков в ряд на плацу возле карантина, Собака начал вести «профилактическую беседу»:

— Посмотрите, кого вы слушаете! Приедут — ни родины, ни флага — и пытаются вас на что-то подбивать! А вы ведетесь![5] Кто будет конфликтовать с активом, нарушать, сразу поедет в ШИЗО! И УДО вам тогда не видать! Понятно?!

Егор решил ему возразить — пока строй покорно молчал. Мол, активисты сами нарываются, ведут себя нагло, требуют непонятно что. Но Собака, как истинный мент, не пытался найти правых и виноватых, а просто начал хамить Егору, вальяжно прохаживаясь вдоль строя. В перепалку встрял Васькович:

— Вы не имеете права так разговаривать! Вы унижаете его человеческое достоинство!

— У него нет достоинства! — без тени сомнения ответил Собака.

— Достоинство у него есть! Оно есть у каждого!

Такая продолжительная ругань с зэками явно не входила в планы Собаки и подрывала его авторитет. В дело вступил Розетка:

— Так, ну-ка построились все по пять! — и стал выстраивать всех в начале плаца.

Как-то очень не вовремя дождь превратился в ливень. В воздухе запахло мокрым асфальтом и перспективой штрафного изолятора.

Мы с Евгеном и Ромой переглянулись.

На плаце все выстроились по пятёркам. Я — во второй пятёрке. В первой — Евген и Егор.

Собака и Розетка вальяжно прохаживались вдоль «коробочки» зэков, предвкушая, как сейчас будут глумиться и ухохатываться над марширующим по кругу стадом.

— А теперь маршируем вон до той линии! И чтоб в ногу! С левой ноги начинаем! И-и-и-и РАЗ! — командует Розетка.

Три человека пошли по плацу, нелепо имитируя солдатский шаг. Егор и Евген остались стоять. Мусора, немного потерявшиеся от такого наглого неповиновения, не знали, что делать и просто отозвали их, приказав стать в стороне от строя.

Тем временем дошла очередь до второй пятёрки.

— Левой ногой! И-и-и РАЗ!

Я внимательно наблюдаю за своими соседями по пятёрке. Один было занёс ногу, как сбоку раздался крик Евгена: «Стоим!!!» Его тут же поволокли в кичу. Никто из нашей пятёрки, кроме этого одного, не двинулся с места.

Смотрю на Розетку: в его глазах явное недоумение. Он, наверное, думает, что его не расслышали:

— И-и-и, РАЗ!!! — повторяет еще громче.

Пятёрка по-прежнему стоит на месте.

— Вы что, бл*дь? Неподчинение?! — задыхаясь от злости и свирепея, ревёт Розетка.

В дело вступает Москалёв:

— Всем сесть на корточки!!! Руки за голову!!!