Вершиной эгалитарных эпизодов мифологии Древней Греции, на мой взгляд, является эпизод из Троянского цикла с воином по имени Терсит в главной роли. Речь здесь идёт уже не об индивидуальном бунте, а о попытке поднять народное восстание. Но обо всем по порядку.

Напомним фабулу Троянского цикла: сын царя Трои, Парис, посетив в Лаконии дворец местного царя, Менелая, будучи принят как почетный гость, вероломно увез из дворца его жену — прекрасную Елену. (Кстати, внебрачную дочь Зевса). Менелай стерпеть такого унижения не мог и, посоветовавшись со своим братом Агамемноном, решил пойти войной на Трою, дабы отомстить Парису и вернуть свою жену. Привлечь к этому походу в качестве хедлайнеров ему удалось едва ли не весь пантеон тогдашних героев: братьев Аяксов, Одиссея, Ахилла и многих других. Все они были высшей аристократией, сыновьями и внуками царей, а также богов и полубогов — обратим внимание на этот факт, он предельно важен. Помимо их, в походе приняли участие 100 тысяч воинов — очевидно, не аристократов, а свободных горожан и земледельцев. Осада Трои длилась 10 лет. На десятый год как раз и произошло интересующее нас событие.

Агамнемон решил в очередной раз напасть на троянцев под стенами города. Однако прежде он пожелал испытать свои войска на верность. Созвав народное собрание из всех имевшихся воинов, он обратился к ним, говоря о тяготах войны, бесплодности осады и о том, что, видимо, богам угодно, чтобы греки победили. Реакция воинов была мгновенной: как всколыхнувшееся море они бросились к кораблям, радуясь возможности вернуться на родину. Оно и понятно — простой парень из эллинской глубинки едва ли страстно желал драться и умирать ради амурных предпочтений местного царька.

Тут на сцену вышла уже знакомая нам Афина-Паллада. Отметим, кстати, важный момент: миф о Трое это не сказка, не плод фантазии автора а, скорее, мифологизированная история — ведь он, не смотря на наличие сказочных персонажей, основан на реальных событиях. Так что и рассматривать произошедшее в дальнейшем мы будем как летопись исторических событий.

И вот, явившись к Одиссею, Афина-Паллада говорит, чтоб тот скорей вернул воинов на место. Дважды повторять Одиссею не надо. Выхватив у Агамнемона скипетр (знак верховной власти), царь Итаки стал активно убеждать воинов вернуться на собрание, столь активно, что скипетр ходуном заходил по спинам и головам дезертиров.

Автор умалчивает о том, были ли жертвы от этого «убеждения», но мне представляется, что не убив одного или нескольких воинов Одиссей едва ли мог остановить такую массу людей. А это у него получилось: воины вернулись на собрание и затихли, и лишь один Терсит не угомонился и стал кричать. Терсит, сообщает автор, всегда смело выступал против царей. (Правды ради заметим, что Терсит сам был родственником Диомеда, царя Аргоса). В этот раз он ополчился против Агамнемона, говоря, что тот уже взял себе много добычи и невольниц, и пора бы уже насытиться, а им, простым воинам, пора вернуться на родину. Агамнемона же оставить под Троей одного — пусть воюет! А теперь вспомним, кем приходились большинство царей богам и станет понятно, как далеко замахнулся Терсит, на кого возвысил голос. В принципе, все в словах Терсита было логично и справедливо, однако дальше начинаются совсем уж странные вещи. К Терситу подошел Одиссей и сказал:

— Не смей, глупец, поносить царей, не смей говорить о возвращении на родину! Если я еще раз услышу, как ты, безумец, поносишь царя Агамнемона, то пусть лучше снесут мне с могучих плеч голову, пусть не зовут меня отцом Телемаха, коль не схвачу я тебя, не сорву с тебя всю одежду, и, избив тебя, не прогоню от народного собрания к кораблям, плачущего от боли.

В подтверждение своих слов Одиссей огрел Терсита скипетром по спине, да так, что у того из глаз хлынули слёзы. Далее, по словам автора, все громко смеялись и, глядя на Терсита, говорили:

— Много славных дел совершил Одиссей и в совете и в бою, но это славнейший из его подвигов. Как обуздал он крикуна! Теперь не отважится он больше поносить любимых Зевсом царей.

Тут, мне думается, автор очень грешит против истины, выставляя всех греческих воинов безнадежными идиотами без собственного мнения. Посудите сами: еще несколько минут назад воины рвались к своим кораблям, позабыв о «любимых Зевсом царях», и только грубая сила и авторитет Одиссея смогли вернуть их на место. И тут же тысячи воинов, только что мечтавших поступить так, как предлагает Терсит, начинают смеяться над ним, хотя он выразил чаяния всех и каждого из них. Не будем забывать, что зачастую исторические события в летописях и мифах изменяются в угоду правящему классу, в нашем случае — в угоду царям-аристократам и их родне, которые, конечно, были заинтересованы в том, чтобы очернить Терсита, выставив его этаким фриком, крикуном, которого бьют смеха ради. Скорее всего поступку Одиссея обрадовались и громко хвалили его такие же, как и сам он: цари, «голубая кровь» греческого войска, и, возможно, приближенные к ним воины из рядовых. Простые воины, мне думается, с грустью смотрели на эту сцену, но не решались открыто выступить в поддержку Терсита: за 9 лет осады они привыкли подчиняться своим вождям, да и к тому же прекрасно понимали, что в случае бунта Одиссея незамедлительно поддержит верхушка армии — отлично экипированные и опытные воины-аристократы и их приближенные. Поэтому именно сжавши зубы от злости и страха, а не весело хохоча, смотрели рядовые на унижение Терсита; такая версия, на мой взгляд, куда более правдоподобна.

Но на этом история Терсита не закончилась.

Из далекого Понта на помощь троянцам прибыли амазонки — в очередной раз закипел бой, в котором женщины сражались под предводительством царицы Пенсефилии. В пылу сражения она была убита Ахиллом. Глядя на Пенсефилию, Ахилл понимает, что любит ее и в печали склоняет голову над убитой. Тут бы Пенсефилии открыть полные чувства глаза, Ахиллу — обнаружить под ее туникой бронежилет и поцеловать возлюбленную на фоне разгорающейся битвы, но всю малину вновь портит некстати объявившийся Терсит. Подойдя к Ахиллу, он стал бранить его (правда, из текста не ясно, за что), а потом, видимо, решив особо изощренным способом уязвить его, взял копье и проткнул им глаз мертвой Пенсефилии. Оправившись от шока, Ахилл ударил Терсита по лицу с такой силой, что убил его на месте. Бесславно закончилась жизнь этого персонажа, которого автор Троянского цикла так усердно обливал грязью.

Но попробуем и в этом эпизоде объективно взглянуть на произошедшее, руководствуясь здравым смыслом.

Во-первых, Ахилл принадлежал к героям-полубогам и был кровно заинтересован в победе греков над Троей — эта победа давала ему богатую добычу (в т. ч. рабов) и, наверняка, расширение своих владений, не говоря уже о славе и престиже. Во-вторых, до вступления Ахилла в бой (он ввязался в битву, когда она уже шла), амазонки серьезно теснили греков — те стали отступать и уже почти были прижаты к своим кораблям. Еще немного, и они сели бы в эти корабли. А куда бы они поплыли, сев в них, Ахиллу было предельно ясно. Для вождей сложилась крайне неприятная ситуация… Достаточно было малейшей искорки, например, клича того же Терсита, и войско, показав тылы, «делает ручкой» своим начальникам: воюйте, мол, сами, а мы — домой. Прецедент уже был и он, конечно, свеж в памяти у Ахилла. В этой ситуации аристократия решила действовать на опережение, и в суматохе боя Ахилл убивает такого неудобного борца, как Терсит, ведь он может в любой момент воспользоваться ситуацией и взять реванш за недавний позор. Однако прямое убийство равного себе было формально непозволительно даже для Ахилла (ему пришлось впоследствии даже плыть на Лесбос, чтобы жертвоприношениями Аполлону и Артемиде очиститься от скверны пролитой крови), и автору мифа-летописи было жизненно необходимо дать убийству достойное оправдание, такое же, какое, видимо, дал сам Ахилл в кругу аристократов: Терсит-безумец измывался-де над мертвым телом… На самом же деле Ахилл попросту воспользовался (возможно, даже, по предварительной договореннности с другими аристократами) случаем, идеально подходившим для устранения опасного бунтовщика. Не буду утверждать, что эта версия событий единственно верная, но, думается, она вполне имеет право на существование.