– Речка тут рядом совсем. Сажен сорок ты не дошёл.

Отогревшись и придурев от дыма, Никита почувствовал, как напирает усталость. Веки смыкались, голова то и дело падала на грудь.

– Давай-ка, спи-ложись в балаганчик, – предложил Лука. – Вон, зенки уже закатываются.

Никита упал на настеленный лапник и, точно в болоте, увяз в тревожном сне. Время от времени ему мерещилось, что ноги загорелись от близкого огня – это мозоли и ссадины пылали жаром. Он просыпался и тут же нырял обратно. Голова кружилась даже во сне.

Открыв глаза в очередной раз, он глянул на мужиков. Фрол и Лука ещё сидели у огня. Они переговаривались шёпотом, по очереди вкладывая губы друг другу в ухо. Ну прямо влюблённые на сеновале!

Предгорный лес медленно, с неохотцей просыпался. Со стороны реки нанесло туман – он укрыл всю поляну с дымящимися остатками костра и разбросанными тарелками.

Никита пробудился от холода. Свернувшись личинкой, он цеплялся за остатки ночных грёз. Фрол лежал рядом, вытянувшись, словно в гробу. Его ноги, обутые в потёртые сапоги, торчали из балагана. На земле у костровища съёжился Лука, весь покрытый серебристой золой, – он точно бабу обнимал лежащий под боком нагретый камень.

Никита понял, что уже не заснёт. Он натянул ичиги и отошёл справить нужду. Вспомнилось, как вчера его постерегли ходить к ручью. «Пойду гляну», – решил он и двинулся через туман.

Землю с другой стороны поляны устилали жёлтые листья, кое-где тронутые плесенью. Сизые поганки росли на расстоянии нескольких аршинов друг от друга – будто разобиделись. Промеж кустов жимолости вяло струилась вода – такое и ручьём-то не назовёшь. Блестели запрудки и лужи.

Никита протиснулся через цепкие кусты и нашёл основное русло. Котелок в такой ручей конечно не окунёшь, но кружкой можно набрать воды.

Он присел, зачерпнул ладошкой воду и вдруг заметил небольшую запруду – ниже по течению. Что-то в ней лежало – такое, чего здесь быть не должно. Никита сделал шаг в туман и теперь понял, что это. В запруде плавали куски человеческого тела – две отрубленные руки, нога со срезанным на бедре мясом и часть спины, с оголёнными рёбрами. Жёсткая проточная вода уже выбелила некогда красную плоть.

Сначала Никита обомлел, затем начал пятиться. Он отступил на несколько шагов, прежде чем наткнулся спиной на что-то мягкое. Он обернулся и понял, что «мягкое» – это живот Луки. Мужик стоял с конфузливым видом и тёр глаза грязным кулаком.

– Что ж ты, малец, взрослых-то не слушал, – сказал Лука, оглядывая Никиту. – Велели же к ручью не ходить.

Он проворно нагнулся и обхватил мальчишку, как охапку сена. Никита почувствовал запах гнили из его рта. Чужая борода щёткой упёрлась в лицо.

– Погоди ты, не брыкайся, – приговаривал Лука, сжимая хватку. – Сейчас сдавлю покрепче и всё, угомонишься. А там…

Длинные жилистые руки скручивали тело. Никита понял, что уже висит над землёй, бултыхая ногами, а голова кружится – не то от ужаса, не то от нехватки воздуха.

– Тихо, тихо, малец, – жарко шептал мужик в самое ухо. – Грех на душу опять взять придётся. Погоди ты, погоди…

Никита пытался кричать, но грудь пережали, весь воздух из неё выдавили, как сыворотку из творога. Кое-как он задрал ногу, упираясь коленом мужику под рёбра, и нащупал нож за голенищем. Онемевшей рукой он схватил костяную рукоять и без замаха пихнул лезвие в живот Луке. Ранил он мужика или нет – не понятно: затёкшая рука уже ничего не ощущала, да и есть ли в ней ещё нож? Никита тыкал наугад, пока схватившие его руки вдруг не ослабли. Он выскользнул из объятий и мешком свалился на землю. Лука остался стоять. Мужик неуклюже, как великан, переминался на растопыренных ногах, трогал себя за пузо и с отвращением осматривал кровавые ладони.

– Ахти-мнёшеньки… Пресвятая Богородица… – пробормотал он и завалился. Голова с всплеском окунулась прямо в запруду с человечиной.

Никита ловил воздух ртом. Каждый вдох отдавался режущей болью. Неужели рёбра сломаны? Он нарочно не глядел на запруду, даже старался не думать о том, что в ней хранится, но страшные мысли пробивались в голову. Вспомнилось и переваренное мясо, которое он жрал вечером у костра.

Он сунул нож за голенище, поднялся на хлипкие ноги и заковылял прочь. Нужно бежать к реке. Она в сорока саженях от лагеря. Дойти до поляны, прихватить топор, может быть огниво найти, и дальше, пока второй не проснулся.

Фрол и вправду спал. Топор обнаружился неподалёку – кто-то из мужиков вогнал его в смолистую сосну. Вытащить его у Никиты не хватило сил – топорище даже не шелохнулось. Чёрт с ним, будешь копаться – только мужика разбудишь. И огниво искать не стоит: Бог знает, есть ли оно вообще.

Тут он заметил котёл. По стенкам тянулась кайма серой накипи, желтели застывшие жирные разводы. От приступа тошноты свело нутро. Никита вскрикнул от пронзительной боли в рёбрах.

Спящий Фрол беспокойно зашевелил ногами, словно ему снились танцы.

Бежать!.. Никита кинулся прочь от поляны, туда, где должна течь река. Он мчался полминуты, но к берегу так и не выбрался. Неужели варнаки обманули? Наверное, подозревали, что гость сбежит.

Вырвавшись из леса, он едва не свалился с крутого склона. Внизу бурлила речка. До воды спускаться сажен десять. Или падать…

Никита пригнулся, упёршись ладонями в дрожащие коленки, и огляделся. Путь поверху совсем непролазный: сухие кусты, поваленные деревья, изгрызенная линия обрыва со свисающими кусками дёрна. Спуститься к самой реке и двигаться по шатким камням? Это конечно проще, но отсюда, сверху, берег далеко просматривается. Подойдёт Фрол к обрыву и тут же приметит беглеца. Нет, нужно нырять в заросли, в самую глушь, как раненому зверю.

Хрустнула ветка, и к обрыву вышел Фрол. Мужик повернул голову и заметил Никиту.

– Это ты, братя, шарахаешься, – спокойно заметил он. – Я думал, опять кто-то пришлый.

Он с удовольствием втянул утренний воздух и почесал брюхо.

– А ты чего такой загнанный? От чёрта бегаешь?

Никита нерешительно замер перед кустами – и вправду как загнанный зверёк.

– Замёрз, – песочным голосом пояснил он. – Пошёл дрова искать. Заодно глянул, где тут река.

– А Лукашка где?

– Видно тоже по дрова пошёл.

– Чего так? С вечеру ещё истопля осталось, – тут Фрол внимательно оглядел Никиту и почти с испугом спросил: – Что это с тобой, а? Как будто в крови весь, – он подступил на пару шагов. – И впрямь, вся одёжка кровавая!

Никита молчал. Мужик повёл носом, прям как собака.

– Где, говоришь, Лукашка?

Никита отступил к обрыву и глянул вниз. К реке тянулся крутой земляной склон, вперемежку с каменными россыпями, поверху украшенный бахромой коричневых корней.

– Яшку нашёл, – понимающе сказал Фрол и сделал шаг вперёд.

Отступать Никите было некуда, он балансировал на краю обрыва, ухватившись рукой за сухую ветку.

– Не боись, пацан, не забижу, – сказал мужик. Он наступал осторожно, чуть опустив руки – словно зазевавшуюся курицу собирался поймать.

Никита свободной рукой достал нож.

– Да не дури, – мягко сказал Фрол. – Думаешь, мы Яшку сгубили? Нет. Изверги мы, по-твоему, последние? Лукашку спроси, он подтвердит.

– Нет его больше, – сквозь зубы процедил Никита. – Видишь, нож в крови? Подойдёшь, и твоей добавится! Я тебя с собой в кручину уволоку.

Тут случилось нечто непредвиденное. Фрол остановился, устало сел на землю и схватился руками за голову, будто пытался оторвать её от плеч. По грубому лицу побежали слёзы. Варнак заплакал как девка, с отчаяньем дёргая себя за космы.

Несколько секунд Никита ошарашено глядел на мужика, затем втолкнул нож за голенище и сделал шаг с обрыва. Всем телом он скользнул по каменистой почве, загребая руками сыпуху. Земля забивалась под одежду, попадала в глаза и рот.

На середине склона, где начинался более пологий подступ к реке, он поднялся, задрал голову и увидел Фрола. Взлохмаченная башка высунулась из-за кромки рыжего дёрна, затем появились руки, сжимающие булыжник размером со среднюю репу. Мужик прицелился и запустил камень. Никита едва увернул голову, булыжник вскользь ударил в плечо и сбил с ног. От боли и страха Никита потерял сознание и тут же пришёл в себя, окунувшись в ледяную воду.