Не вспугнуть бы. Усмехнувшись, Деррик придвинулся ближе, потянулся к зверьку. Но стоило ему коснуться мягких колючек, как «еж», оказавшийся свернувшейся в клубок змеей, поднял уродливую голову и ощетинился длинными загнутыми иглами. Деррик вскрикнул от неожиданности и отдернул руку. Монстр! От него надо избавиться, да поскорей, пока никто не увидел. Бегом за инструментами!
Метнувшись в сторону сарая, Деррик услышал, как «еж» шелестит вслед за ним. А если родители заметят? У матери наверняка сердечный приступ случится. Нет, счет шел на секунды. Деррик распахнул дверь, нащупал в темноте вилы, перехватил покрепче. В тот же миг что-то холодное и колючее зацепило ногу. С криком отвращения он ткнул вилами наугад, потом еще раз. Существо издало жалобный булькающий звук и затихло.
Какое-то время Деррик просто стоял, тяжело дыша. Потом вытер пот со лба, положил вилы, взял лопату. Родители наверняка слышали, как он вопил. В любой момент сюда может явиться мать, тут-то ей и станет плохо.
Деррик оттащил колючую змею под дерево, выкопал неглубокую яму и спихнул свою жертву туда. Выровнял землю. Вздохнул с облегчением. Вышел покурить, называется. И как долго это будет продолжаться?
— Гадость! — Он сплюнул и поспешил в дом. Взбежал на крыльцо, толкнул дверь и уже собирался проскользнуть мимо родителей в комнату Олли, когда его окликнула мать:
— Это ты, Деррик? Что за шум во дворе?
— Я… Я просто поскользнулся.
Он расстроенно заморгал, когда она вышла навстречу: врать в лицо он так и не научился, тем более ей.
— Ты запыхался? — Она приблизилась, явно встревоженная. Деррик почувствовал запах кухни, и у него заболело сердце. Нельзя, чтобы она пугалась или расстраивалась. Нужно утаивать правду как можно дольше. Да и что он мог сказать ей?
— Говорю же, я поскользнулся. Не переживай.
— В глазах потемнело? Из-за жары? Я соберу тебе завтра воду со льдом на работу.
— Спасибо. Я сегодня посплю с Олли. Спокойной ночи, — пробормотал Деррик, отвернулся и заспешил прочь.
— До утра не болтать! — послышалось вослед.
Еле отделался. Уже ворвавшись в комнату, Деррик с разбегу плюхнулся лицом вниз на кровать. Он собирался зайти с грозным видом и с порога отчитать брата, но уже растерял и силы, и настрой.
— Как думаешь, — окликнул его Олли, — если я нарву у соседей роз и подарю Мэри Ди, что будет?
— По голове тебе будет. Что рисуешь?
На полу валялась скомканная бумага. Олли лежал на животе, болтал в воздухе босыми ногами и что-то ожесточенно черкал карандашом.
— Да ерунду всякую, — отозвался он и повернул лист к Деррику.
С рисунка смотрела пустыми глазницами та самая змея.
— Я так и думал, — вздохнул Деррик. — Я минуту назад убил эту штуку и закопал на заднем дворе.
— О, — только и сказал Олли. Его лицо расстроенно вытянулось.
— Это уже в третий раз. Долго ты собираешься так развлекаться? Что будет с родителями, когда они узнают? А если узнают соседи?
— Меня и так никто здесь не любит, — пробормотал Олли.
— Но тебе не пытаются навредить. Пойми разницу.
Деррику было жалко Олли и не хотелось говорить так прямо и жестоко, но что поделать? Да и Мэри Ди права: кто угодно устанет, постоянно присматривая за младшим братом, способным изображать возникающих в реальности чудовищ. Но не запретить же ему рисовать?
— Я просто пытался понять свою особенность, — сказал Олли. — В первый раз я случайно капнул на рисунок кровью, вот он и проявился. Во второй — то же самое, и в третий, как ты сейчас подтвердил. Но почему… почему оживают только монстры?
Деррик встал с кровати, внимательней вгляделся в разбросанные по полу листы. Животные, цветы. Все заляпано красным. Что еще за эксперименты над собой?
— Ничего из реального мира не оживает! — всхлипнул Олли. — Только уроды! Я творю уродов!
— Тише, — сказал Деррик, присел рядом и обнял его за дрожащие плечи. — Не убивайся ты так.
— Что это за способность такая? На кой черт она мне нужна? А может, я и рисовать начал из-за нее? А я-то думал…
— Ну перестань, перестань, — Деррик гладил его по спине. — Ничего страшного. Тебе просто не нужно сочинять всякую дрянь и ляпать свою кровь где попало. Серьезно, как можно быть таким неаккуратным? Чем ты порезался на этот раз?
— Я специально.
— Что? Ну-ка покажи!
— Я уже обработал, — Олли отстранился. — Не беспокойся.
Некоторое время Деррик испытующе смотрел ему в глаза, потом вздохнул:
— Я сегодня посплю с тобой, ладно?
Олли криво усмехнулся.
— Боишься, что я снова намалюю какую-нибудь пакость, пока тебя нет? Изображаешь заботу, а сам думаешь, как бы я не навредил людям, верно?
— Прекрати. Ты же знаешь, что это не так. Я на твоей стороне.
— Да как можно быть на моей стороне? — воскликнул Олли и демонстративно разорвал рисунок со змеей. Деррик заметил свежий порез у него на запястье.
На какую-то секунду рука потянулась отвесить подзатыльник. Зачем калечить себя? И как все объяснить родителям? Кошки так глубоко не царапают. Но что толку, если Деррик ударит Олли или накричит на него? Ума у него от этого не прибавится, вдобавок они поссорятся. Олли очень нежный, и возраст у него опасный. С ним надо обращаться так, будто он стеклянный. Поэтому Деррик заставил себя успокоиться и сказал только:
— Мама и папа в любом случае тебя поддержат. Почему для меня ты готов сделать исключение?
Олли сглотнул, опустил взгляд. Его костлявые руки сгребали в одну кучу разбросанные рисунки, и в этих движениях было что-то паучье. Неловкий, щуплый маленький человек. С таким телом и характером ему не стоило и мечтать о девчонках. Но однажды он должен вырасти, раскрыться и расцвести, а до тех пор — как его уберечь? Не только от других, но и от него самого?
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием бумаги и тиканьем часов на прикроватной тумбочке.
— Прости, — наконец сказал Олли. В его голосе слышались слезы.
— Ничего. Я понимаю, что тебе страшно, — Деррик провел ладонью по его волосам, и он жалко зажмурился. — Тебе просто надо скорей уехать отсюда. Поступишь в академию, и все станет хорошо. Даже если вздумаешь оживлять уродцев, никто не поймет, что это твоих рук дело.
— Тебя беспокоит только вопрос, узнает ли кто?
— Конечно. Я не хочу, чтобы кто-то навредил тебе или захотел воспользоваться тобой, — при последних словах Деррик сразу вспомнил Мэри Ди.
— Эти существа… я их не придумываю. Они просто сами возникают в голове, готовыми. И прямо-таки требуют, чтобы их нарисовали. Меня тошнит ими.
Когда Олли начинал рассуждать о творчестве, Деррик неизменно терялся. Он даже примерно не представлял, какими законами управляется желание что-то создавать, а процесс рисования казался ему сродни волшебству. Поэтому найти нужные, поддерживающие слова он не смог.
— Мне кажется, ты слишком много думаешь о своем даре.
— Тебе не понять, Рик, — Олли покачал головой. — Между вдохновением и принуждением — бездна разницы. Хотя иногда кажется, что это одно и то же.
— Что ты пытаешься мне сказать? Ты не можешь контролировать себя?
— Наверное, мне лучше умереть, — пробормотал Олли. — Страшно представить, на что я способен.
Деррик поднялся, схватил его за руку и потянул за собой. Сердце почему-то сжималось. Когда он уже перерастет свой максимализм?
— Чтобы я больше таких глупостей от тебя не слышал! Давай умываться и в кровать.
Олли повиновался без возражений, но это ничуть не успокоило Деррика. Всю ночь он ворочался, слушал дыхание брата и оглушающее тиканье часов. Мэри Ди вновь и вновь спрашивала: «Возможно, ты готов жизнь за него отдать. А он за тебя?», на что находился ответ: «Наверное, мне лучше умереть». В окно светил измотанный месяц, ветер едва колыхал легкую занавесь, и Олли во сне казался нестерпимо взрослым.
***
Лили осталась ночевать с Дерриком, поскольку лечь можно было либо с ним, либо с Маргарет, и его общество выглядело как-то предпочтительней. Забравшись под одеяло, Лили дала себе слово, что завтра уж точно разберется с предательницей. Правда, вместо уверенности появилась непонятная робость. Или привычная? В Маргарет всегда было что-то подавляющее — теперь Лили это чувствовала, особенно если сравнивать их общение даже в годы дружбы с тем, как она ладила с тихоней Дерриком. Хотя можно ли применить слово «ладить» к человеку, которого уже не раз травмировал? Едва ли он получал удовольствие от подобной близости.