— Спасибо, сэр. Прошу прощения за задержку и спасибо за помощь, — усталым голосом отвечает она, махнув идущим за ней солдатам. Мельбурн качает головой.

— Отправляйтесь в лазарет, капитан. Доложитесь после.

Она устало кивает, и он кивает в ответ. Она проходит мимо него дальше по улице.

— Так держать, — хвалит он командиров отрядов, узнав, что схваченный комендант тоже отправляется в лазарет — на носилках.

Вернувшись в кабинет, Мельбурн падает в кресло, роняет голову на руки и дает волю слезам.

***

Да, с ней действительно всё нормально, за исключением некоторого количества порезов и ссадин. Вот только во время разбора полетов она очень уж немногословна.

Два человека из пятнадцати.

Она едва смотрит ему в глаза, и выражение лица ее хорошо ему знакомо — смесь тревоги и безразличия. Ей нужно время, чтобы переварить случившееся, и он оставляет ее в покое. Ее команда позаботится о своих, и он сам, если что, скоро проверит, как она справляется.

Час поздний, он выжат как лимон и, войдя в кабинет, не сразу замечает ее, свернувшуюся клубочком в темноте за столом Альфреда. Прошло три дня, он едва ее видел за всё это время. Он уже начал всерьез переживать.

— Простите, — шепчет она, поднимая на него взгляд. — Я просто хотела посидеть в тишине и подумала, что вы не будете против.

Слабо улыбнувшись, Мельбурн опускается на пол рядом. Он молчит, ожидая, чтобы она заговорила. Она заговорит, нужно только подождать.

— Мы слышали, как кричат дети, — шепотом начинает она несколько минут спустя. Он закрывает глаза. — Они плакали и звали родителей. — Помолчав, она продолжает: — На аэроснимках не было ничего, что свидетельствовало бы… Мы бы не стали… мы бы по-другому…

— Конечно.

— Я не заметила. Я должна была заметить, — говорит она после долгой паузы. Он не понимает и потому ждёт продолжения. — Он прятался на дереве у входа, — произносит она, и он кивает. — Фредди даже не понял, что случилось. Никто из нас не понял.

— Вы сделали всё, что могли. — Но он и сам знает, что этого недостаточно. Всегда будет недостаточно.

— Они все равно погибли. Это была моя обязанность — уберечь их, а я не справилась.

— Да, — говорит он. Она поворачивает голову и смотрит на него покрасневшими глазами. — Невозможно за несколько лет открытой войны не потерять ни одного из служащих под твоим командованием людей. Они это знали. И вы тоже.

— И как с этим жить? — спрашивает она надтреснутым голосом.

Он шумно выдыхает.

— Нужно помнить, что есть и другие люди, которые на тебя полагаются. Все эти люди, которые служат под твоим началом — им нужно, чтобы ты продолжал делать всё, что в твоих силах. И людям в нацистских лагерях нужно, чтобы мы делали всё, что в наших силах. — Она не сводит с него глаз. Он слабо улыбается. — Труднее, когда это близкие тебе люди, — признается он.

Она отводит взгляд, и слеза скатывается по ее щеке.

— Теперь я понимаю, когда люди так говорят. Это должна была быть я. Это я должна была умереть.

— Да, — говорит он. Она снова поворачивается к нему. — И я так думал. Так и бывает, когда чувствуешь свою ответственность. — Он испускает вздох. — Я винил себя, когда мои жена и сын погибли под первыми немецкими бомбами. Они находились в Лондоне только потому, что я был прикомандирован к военному министерству. — Он бросает на нее взгляд искоса: она по-прежнему не сводит с него глаз. — Я просто развалился на куски. Но прошло время, и я понял, что если я сдамся, я подведу всех остальных. Я не мог больше ничего сделать для своей семьи, но я мог помочь другим семьям. Поэтому я собрался, стиснул зубы и продолжил работать. — Она судорожно выдыхает. — Это непросто, но у вас получится. Потому что так нужно.

Она наконец кивает, снова откинув голову назад, касаясь затылком стены.

Через несколько минут ее голова покоится уже на его плече, и он понимает, что если она захочет, он просидит так на грязном дощатом полу всю ночь.

***

Несколько дней спустя в дверь его кабинета стучит Альфред.

— Капитан Кобург просит его принять, сэр.

Мельбурн испускает тяжкий вздох.

— Пусть войдёт. — Ему давно любопытно, как мальчишка решит поступить.

— Генерал, — чеканит Кобург, вытягиваясь в струнку. Рука его по-прежнему на перевязи.

— Капитан.

— Я хотел бы попросить перевод в другую часть, сэр, — объявляет он. Мельбурн приподнимает брови. — Я потерял доверие своей части и посему мое командование не может быть эффективным.

Сомневаюсь, что оно у вас вообще когда-то было, так и подмывает его сказать, только вот это не совсем верно. Да, мальчишка вел себя надменно и потихоньку усваивает урок.

Он подумывает отказать ему в переводе, пусть попотеет, но овчинка вряд ли стоит выделки. Да и скорее всего Кобург тогда решит действовать за его спиной и добьется таки своего.

— Как ваше плечо?

Капитан моргает.

— Саднит, но заживает хорошо, сэр. Спасибо, сэр.

— Вы всё сделали правильно, капитан, — наконец произносит Мельбурн. Это правда. Что бы он там ни кричал, мальчишка принял трудное решение, которое на тот момент искренне считал верным.

— Благодарю вас, сэр, — отвечает Альберт, явно не веря ему.

— Вы приняли разумное решение, учитывая ситуацию.

— Я не должен был бросать их, сэр, — выдавливает он. Мельбурн вздыхает.

— Легко казнить себя задним числом. — Но что сделано, то сделано, думает он. — Пожалуй, будет разумно, если вы сами выберете, где вам служить, капитан, — говорит он. Молодой человек встречается с ним взглядом.

— Да, сэр.

— Вы уже знаете, куда хотели бы получить направление, капитан?

— Да, сэр.

========== Глава 5 ==========

Сочельник. Лагерь гудит в предвкушении праздника.

Радио в столовой играет сплошь Рождественские песни и гимны, и кто-то умудрился раздобыть остролист, который теперь красуется в каждом уголке лагеря, и наверняка не только в местах общего пользования. На украшения для огромной ели в столовой пошло всё, что имеет мало-мальски праздничный вид. Были тут звезды, вырезанные из консервных жестянок, колокольчики из картона, нашлось даже некоторое количество мишуры. Погода неделю назад наконец решила, что стало достаточно холодно, и теперь снег укрывает землю плотным одеялом. Не то чтобы это идеальные условия, но Мельбурн совсем не против, что Виктория и ее люди временно застряли в лагере. По всей территории лагеря начинают появляться небольшие снеговики — один он обнаружил даже на крыше своего кабинета: ее команда (и кое-кто из его людей тоже) явно изнывают со скуки. Ну, по крайней мере, они находят поводы для празднования.

Вечером он видит ее в столовой в окружении своих ребят и улыбается: она снова стала смеяться. Он почти две недели не слышал ее смеха, и эти звуки наполняют его сердце легкостью, которой он не ощущал уже много месяцев. Лицо ее, когда она смеется, становится таким живым, и вместе с тем наливается такой мягкой красотой. К крохе-петарде капитану потихоньку возвращается искра.

— Ночь на дворе, капитан, — позже, много позже тихо говорит он за ее спиной. Она стоит у входа в офицерскую столовую, любуясь через проем открытой двери легко падающим снегом. Обернувшись, она одаривает его спокойной улыбкой.

— Рождество на дворе, сэр, — говорит она.

— Сейчас уже да, — согласно кивает он, взглянув на наручные часы. — С Рождеством, капитан, — усмехается он. Она широко улыбается в ответ.

— С Рождеством, генерал.

Он смотрит на снег. Можно и сейчас, решает он. Она возненавидит его за это, какое бы время он ни выбрал, так почему бы и не в Рождество?

— Капитан Кобург сообщил вам о своем отбытии?

— Да, сэр.

Он давно об этом думал, с тех пор как парнишка заявился к нему в кабинет со своей просьбой, и если за последние семь недель он что-то и понял, так это то, что он в нее влюблен, и не выживет в этой войне, если не уцелеет она.

— Ваш дядя, возможно, был прав, — начинает он, и она недоуменно моргает. — Возможно, для вас было бы лучше вернуться домой с капитаном Кобургом.