Настоятель перекрестил меня, приблизил руку свою, показывая, что я должен поцеловать ее. Я коснулся внешней стороны его руки губами и услышал над своей склоненной головой, что он благословляет меня. Я вышел вслед за ним на улицу. Посмотрел в небо. Удивительно, но туч уже не было. Небо все украсилось мелкими мерцающими звездами. Воздух был холодный и мокрый. И звезды казались от этого тоже мокрыми, словно это не небесные светила, а капли росы, блестящие в черной траве. Я закашлялся. Почувствовал, как в груди, в бронхах, заклокотала появившаяся за день от этого болотного воздуха предательская мокрота. Выдыхая воздух, услышал тихие свисты в груди, будто игрушку резиновую проколол, и не крякает теперь детский утенок, а лишь болезненно свистит.

«Только заболеть мне не хватало…» – подумал я и пошел в свою комнату над воротами.

Пока шел по дороге мимо кладбища, то и дело поглядывал вверх. Небо было совсем не похоже на московское. Как будто я смотрел на него с другой планеты. Проходя мимо главных ворот, я почувствовал, что меня начинает бросать в жар. Я понял, что все-таки заболеваю, и мне ужасно захотелось домой. Но я прогнал от себя эту мысль о доме и молча, с каменным лицом дошел до своей комнаты. Так же молча снял верхнюю одежду и залез под одеяло на свою раскладушку. В комнате был только один дед Андрей. Остальные, видимо, ушли на ужин.

– Ну что? Отпустил тебя ангел-хранитель? – спросил меня он.

Я ничего не ответил. Повернулся на бок и притворился, что сплю.

Запретный проход

Перед спуском вниз мы все остановились. Замерли в нерешительности. Так явно в тот момент ощущалось, что из залитого светом дня мы спускаемся в нечто совершенно иное. Холодок пробежал у меня по спине. Но вида подавать, конечно же, я не стал. Хотя почему-то стало страшно. Солнце палило почти перпендикулярно в макушку, зеркальная гладь Волги искрила тысячами солнечных зайчиков, ласточки гоняли низко над землей, хватая на лету разморенную солнцем мошкару и быстрых стрекоз, а мы вшестером стояли у темной дыры в земле и чувствовали что-то… Что-то нехорошее там. Но клад манил нас. Только я и Василек знали, что он «невсамделишный», и оттого мне особенно было страшно… Василек хлопнул меня по плечу. Я посмотрел в его лицо, как в свое отражение. Голубые глаза и светлые волосы крупными кудрями, редкие веснушки по носу и щекам, узкие скулы и характерный подбородок. Василек улыбнулся и первым шагнул по узкой тропинке между разломанными чудовищным взрывом бомбы кусками стен из сросшегося красного кирпича в холодную темноту. Мы последовали за ним.

Спуск занял несколько минут. Мы пролезли в разлом и оказались в старой, заваленной мусором комнате. Здесь мы уже бывали раньше, но дальше ходить не осмеливались. Тонкие лучи света проникали в комнату из провалов и дыр, освещая ее слабым светом, выхватывая из темноты танец повисшей в воздухе пыли. Было тихо и прохладно. Стены сложены из красного мелкого кирпича, кое-где сохранились остатки белой штукатурки. В нескольких местах на ней кто-то вывел мелом неприличные слова.

Когда-то это было центральным складским помещением, возможно, здесь хранился особенно ценный купеческий товар, а, может, просто запасы продовольствия на всю большую семью, вино на праздники и всякая домашняя утварь. Зал был площадью около восьмидесяти метров, и из него (или, скорее всего, в него) вели три заваленных всяким строительным мусором и вековым хламом коридора.

– Направо пойдешь – коня потеряешь… – хмуро пошутил Леша, намекая на сложность предстоящего выбора.

Решили голосовать, в какой коридор идти. И я, и Василек выбрали самый дальний, но остальные мальчишки, все, как один, проголосовали, что начать исследование надо с ближнего, а там и будем прочесывать по порядку. Спорить не хотелось, и мы с Васильком подчинились. Однако ближний проход оказался самым заваленным. Он был буквально замурован камнями и всякой гадостью. Тут были и пустые бутылки, и строительные капроновые мешки, и какая-то переломанная мебель. Создалось даже ощущение, что кто-то специально завалил этот вход понадежней. Стало еще больше не по себе, но мальчишки почему-то, наоборот, воодушевились – мол, раз завалено так, значит, неспроста, и клад должен быть именно там.

Мы аккуратно разбирали завал. Встав в шеренгу, передавали друг другу куски камня. Включенный фонарик повесили на торчащую из стены железку, чтобы пятно света освещало нам зону работ. Периодически, также по очереди, передавалась взятая кем-то походная фляга с водой. В подвале было душно. Мы все вспотели и изрядно выпачкались. Но авантюрный дух был на высоте. Минут через тридцать мы разгребли достаточный проход, чтобы в него могли протиснуться десяти–двенадцатилетние мальчики.

На этот раз первым решил быть Леха. С фонариком в зубах он полез в щель, бурча, что надо было чуть пошире разобрать проход. В ответ ему крикнули цитату из «Винни Пуха»: «Просто кто-то слишком много ест!»

Все засмеялись. Леха обиженно замолчал и исчез в проеме. За ним последовал Василек, потом я, следом остальные. Костик чуть было фонарь с железяки снять не забыл. Его окрикнули, и он лазал обратно. В общем, все оказались в этом старом проходе. Сразу стало ясно, что это не вход на склад, а как раз нечто противоположное. Проход был прямой как стрела и, насколько можно было проследить фонариком, вел куда-то далеко. Он был узок, сложен арочным сводом из некрупного красного кирпича. На каменном полу были проложены узкие рельсы. Видимо, по ним катали нечто вроде тележки с грузами, подвозя или отвозя таким образом тяжелые вещи сразу на склад.

– Думаю, этот проход в сторону оврага ведет. К реке, где, наверное, пристань была. Так там разгружали, на тележку, и по этим рельсам сразу на склад. Умно, – высказался я.

– Скорее всего. Но давайте все же пройдем. Вдруг что интересное есть, – сказал кто-то из мальчишек.

Мы пошли вдоль узкой, почти игрушечной железной дороги. Ощущение было странное. Будто мы вдруг резко выросли, стали огромными и теперь идем по тоннелю метро. А под нами маленькие рельсы, да и сам тоннель даже для нас маловат. Наши фонарики хаотично выхватывали все подряд. Лучи и пятна света освещали то пол, то стены, но ничего интересного мы не видели. Проход был ровный, прямой. С идеальной кладкой, идеальным каменным полом и прямыми черными рельсами, положенными прямо на камни. Мы молча шли, окруженные лучами фонариков. Каждый, наверное, думал о своем. Я вот почему-то подумал про маму. Вспомнилась их вчерашняя ссора с папой. Стало грустно.

– Классно было бы их тележку найти! – прервал молчание Василек.

– Да наверняка стоит в конце пути. Она же, небось, тяжеленная, куда она могла отсюда деться.

– Да могли на металлолом утащить, – предположил Леха. – Помнишь, старшеклассники в прошлом году собирали? Так они чуть ли не гаражи соседские на металлолом разобрали. Тележку б эту точно уперли.

– Смотрите! – вдруг воскликнул Костик. Его фонарик, шарящий по одной из стен, вдруг прощупал какой-то боковой проход.

Это было узкое ответвление от тоннеля шириной сантиметров семьдесят. По нему мог пройти максимум один взрослый. Проход был закрыт стальной решеткой. Расстояния между прутьями были довольно большие. При желании ребенок мог протиснуться между ними, а вот взрослый, конечно, нет. Замка никакого не было. Решетка была крепко приварена, а на одном из черных металлических прутьев красовалась полуистлевшая жестяная табличка с надписью «Проходъ закрыт!».

– Надо посмотреть, что там! – сказал я и тут же без особого труда протиснулся между прутьями.

За мной последовал Василек.

– Ну вы идите, а я тут подожду, на шухере постою, – Леха прекрасно понимал, что между прутьями ему не пролезть.

Однако последовать за нами не смог не только крупный Леха, но и остальные. Костику мешали его торчащие уши, а у Максима в принципе была огромная голова, которая между прутьями не пролезала. Мы сначала смеялись над их тщетными попытками преодолеть эту преграду, но потом нам стало не очень смешно, так как было очевидно, что исследовать запретный проход предстоит нам вдвоем.