У мальчишек глаза горят. Горят и у нас с Васильком. «Игра в клад» получается самой настоящей. Мы готовим настоящий поход. Планируем, что нужно взять, собираем инвентарь – фонарики, кто-то нашел настоящую кирку и зачем-то ледоруб; обсуждаем, что подобрать в сухой паек, ведь поиск клада может затянуться на весь день. Ну и самое главное – придумать, что сказать родителям, чтобы нас не бросились искать слишком рано. Мальчишеские фантазии, детские игры… Василек только косится на меня иногда, будто спрашивает – а ты уверен? Да, а почему нет. Клад мы не найдем, зато будет настоящее приключение. Развалины старинного дома манят. Может, там действительно что-то есть. Да. Там наверняка что-то должно быть. И есть ведь карта! Я уже сам забываю, как мы рисовали старательно ее, как выводили план и как я писал старинным каллиграфическим почерком прадеда: «Монеты золотые царские тысяча штук, облигации казначейские на двести тысяч рублей, браслет золотой с бриллиантом…». Неделю мы жили окутанные тайной, говорили шепотом, видели в снах предстоящее приключение. Наша маленькая компания откололась от других детей во дворе. Мы не играли со всеми, у нас была большая цель, нас объединяла наша собственная игра… Смог бы я тогда признаться всем, что карта липовая, что все это – просто попытка создать настоящее приключение, раскрасить наши детские будни? Нет, конечно. Я бы струсил. И как ни смотрел на меня с укором Василек, будто знал наперед, что будет, мы все уже, словно желто-красный трамвай, неслись по рельсам своей судьбы, в темные катакомбы руин заброшенного дома на холме.

На дворе стоял жаркий, душный и ветреный август. С дальних степей, окружавших город с севера и запада, летел серый песок, словно вестник чего-то. Как перед нашествием гунов на старое городище, стоявшее здесь же тысячу лет назад…

В оговоренный день мы все, предварительно выдумав вполне себе реальные причины (мы с Васильком сказали бабушке, что записались на экскурсию в «Школу юных моряков», о которой мы оба давно твердили целыми днями и куда действительно планировали записаться в начале учебного года), покинули наш уютный старый двор, прихватив с собой заранее припрятанные котомки с вещами. Наша бравая команда из шести мальчишек практически незамеченной миновала соседние дворы и добралась до оврага в пойме реки Царицы. По реке можно было спокойно дойти до пункта нашего назначения, не привлекая внимания взрослых. В овраге я больно поцарапал ногу о какую-то торчащую проволоку и прихрамывал. Но все равно был впереди всех, стараясь не уступать лидерство Лехе. Так мы и шли – впереди я, потом Леха, потом Василек, за ним Костик, еще Максим, тихий мальчик-шахматист из дома напротив, и Никита, отец его работал в какой-то внешнеторговой организации и часто бывал за границей, поэтому Никиту всегда брали во все интересные игры, так как все хотели ходить к нему в гости и смотреть видеофильмы по «видаку», которого тогда больше ни у кого не было.

Часам к десяти утра (у Никиты, конечно же, на руке красовались часы, и мы все время спрашивали у него, «сколько времени?», что добавляло серьезности нашей экспедиции) мы прибыли на место. На первый взгляд, это был обычный пустырь, поросший жесткой колючей травой, успевшей выгореть за лето, да кустарниками с пожелтевшей и частично утраченной листвой. По пустырю были разбросаны какие-то валуны и мусор, оставленный алкашами. Но стоило присмотреться, и открывалась совсем иная картина – валуны были не дикими камнями, а кусками стен, разбросанными взрывами бомб по всей территории, окружавшей некогда большой и красивый дом, а как раз у кустарника в земле открывались провалы, ведущие в темные, сырые и прохладные подвалы таинственного дома. По всему периметру пустырь был огорожен предупреждающей бело-красной лентой. Видимо, власти таким образом пытались удержать юных искателей приключений от проникновений в заброшенные, полуразвалившиеся подвалы.

Тишина

Вода в пруду походила на блестящий черный осколок застывшей смолы. Вроде той, чем в детстве ремонтировали крыши. Рабочие плавили ее в ведрах и замазывали трещины в рубероиде. А мы с пацанами пробирались на крышу, тыкали в ведро с кипящей смолой палку и, медленно вращая, смотрели, как черный шарик на конце нашего орудия становился все больше и больше, пока, наконец, не начинал походить на древнерусскую палицу. Чтобы сходство было еще большим, пока смола не успевала застыть, в нее необходимо было воткнуть длинные иглы акации. Выходила самая настоящая палица, страшная на вид, но опасная разве что для глаз. Наши игровые столкновения нередко заканчивались тем, что, ударяясь друг о друга, палицы разлетались на пластинообразные осколки. И осколки эти были похожи на бутылочные, с той лишь разницей, что обладали идеальным черным цветом и были очень хрупкие. Если крутить такой кусочек в руках, то можно было увидеть в нем отражение – свое или кого-то еще, но очень странное: отражаемая в смоле действительность преображалась. Там всегда была ночь. Вот и сейчас я смотрел, как на отражаемый в воде набросок монастыря опустилась ночь. Загустели сумерки, и стены, обычно такие пронзительно белые, вдруг вобрали в себя ночную тяжесть и стали темно-серого цвета. Я уже знал, что это значит. Я опустил капюшон, застегнул молнию на вороте, втянул в рукава ладони. Тут же пошел дождь, и поверхность воды расцвела множеством мелких узоров. Как будто живущая в воде рыба вдруг вся разом всплыла и давай играть. Начинался дождь. Я посмотрел вверх. Небо было темно-синего цвета. Тут же мне на лицо попало несколько капель. Я опустил голову вниз и втянул шею в плечи. Опять уставился на воду. Звук ударов капель по куртке звучал почти как музыка.

– Промокнешь совсем. Что сидишь тут под дождем? – раздался у меня за спиной чуть хриплый мужской голос.

– Да не должен промокнуть. Куртка непромокаемая, – ответил я не оборачиваясь.

– Волшебная, что ль? – усмехнулся голос за спиной.

– Нет. Просто для парусного спорта. Должна выдержать. И не такое выдерживала, – ответил я спокойно.

– Ну смотри. А то простынешь. Тут простуда подкрадывается незаметно, зато берет так берет – болота! – мужичок, видимо, жестом указал на все, что окружало нас, но мне этого было не видно.

– Да я уже почувствовал на себе, – сказал я. – По приезде сразу слег на пару дней. Но сейчас вроде привык.

Захлюпали шаги, и передо мной вырос обладатель голоса. Видеть его я мог только по пояс, так как сидел на лавочке, а поднимать голову не хотелось. Мужчина повернулся к пруду, и мы долго молчали. Дождь усилился. Теперь не разобрать уже ударов капель. Вместо музыки – белый шум. Как в сломанном радиоприемнике.

– А ты как? Не промокнешь? – спросил я у незваного гостя.

– Я-то? Да нет… я уже свое отпромокал, – мужик усмехнулся.

– Интересно… – сказал я почти беззвучно.

– Да со мной уже ничего не станет. Столько всего в жизни этой было… Отдыхаешь?

– Да.

– А не хочешь со мной на источник купаться?

– Хм… Так, я думаю, точно заболею. Сейчас в ледяную воду мне только не хватало.

Мужичок присел ко мне на лавочку. Я чуть повернулся к нему и попытался разглядеть собеседника. В отличие от меня он не прятался от дождя под капюшоном. Капли свободно текли по его обветренному загорелому лицу. Они огибали глубокие морщины, словно по руслу реки, бежали потоком по углублению в щеке – тонкому длинному шраму, который ровной линией расчертил лицо от виска до правой ноздри. Мужчина был очень коротко и неровно стрижен. Длина волос и бороды была одинакова, и там и там виднелись характерные для ручной машинки неровности. Пеньки его волос и щетины были седы. Из-за дождя я не мог разглядеть его глаза. Зато мог разглядеть его руки – мой визави то и дело проводил правой рукой по лицу, стряхивая с него толстый слой водяной пленки. Все пальцы были разукрашены наколками, а на внешней стороне ладони выбито какое-то имя и корабль с парусами.

– Не бойся. Не заболеешь. Тут вода, и там вода. Самое то. Пошли, а то мне одному как-то не так. Еще понравится, и будем вместе ходить. Знаешь, как бодрит, – сказал мне мужчина и встал, призывая последовать за ним.