«Демон!» – читаю я по губам Вадима, прежде чем он, покрутив у виска пальцем, скрывается в недрах своего «минивэна».

Мотоцикл стремительно разрезает улицы вечерней Москвы. Лавирую между вереницами автомобилей, стараясь не приближаться к их сверкающим, раскаленным бортам. Стоит поздняя весна, и тысячи любителей натурального хозяйства покидают каменные джунгли, чтобы все выходные самозабвенно отдаваться историческому инстинкту земледелия на своих дачах.

Будучи убежден в том, что фрукты и овощи приятнее всего добывать в супермаркетах, я игнорирую все фермерские задатки. Хотя и очень благодарен трудолюбивым дачникам за опустевший город.

Люди всех регионов страны стремятся попасть в Москву, чтобы начать новую, как им кажется, лучшую жизнь. А очутившись в столице, при первой же возможности стараются из нее удрать. И, простояв несколько часов в пробке из таких же уставших жертв большого города, вздыхают потом с облегчением на крылечках загородных домиков.

Мегаполис – настоящее насилие над природой человека. Для меня же лучшим способом противостоять такому насилию – действовать в соответствии с древним правилом: если драка неизбежна, нападать надо первым. Не сопротивляться царящему вокруг безумию, а принять его, пропустить через себя, самому стать безумцем. На, выкуси, город! Сведи с ума сумасшедшего!

Те, кто воспринимает происходящее всерьез, ломаются быстрее. Подсознательно чувствуя приближающийся надрыв, люди начинают искать сублимативные формы побега.

Самая простая и доступная форма ухода от действительности – алкоголь. Недаром спиртное сопровождает человека и в печали, и в радости. Но я почти уверен, что первый выпивший в мире человек чувствовал не радость, а глубокую, глухую тоску. Потому что тем, кто по-настоящему счастлив, и в голову не придет идея затуманить свое сознание. Напротив, счастливым людям хочется впитывать каждую секунду своего счастья. С несчастьем ситуация иная – несчастным людям хочется максимально расфокусироваться, сбежать от колючих и неприятных деталей, утонуть в тумане бессвязных мыслей.

Пьющие на вечеринках люди глубоко несчастны. Их несчастье в том, что они полагают, будто не способны испытать настоящую радость без допинга. Так что я даже не уверен в том, кем быть хуже – радостным алкоголиком или печальным. Пожалуй, пьющие от радости находятся даже в худшем положении: у того, кто спивается от горя, хотя бы есть повод.

Можно сколько угодно запрещать рекламу спиртных напитков и ограничивать продажу алкоголя – все это борьба с последствиями. Людям не нужен алкоголь. Они находятся в поиске ощущения счастья, которое пока не разливают по бутылкам и не подают в красивых хрустальных бокалах со льдом.

Большинство дачников тоже своего рода алкоголики, пребывающие в состоянии похмелья всю рабочую неделю. Каждый будний день они едут на работу, которую ненавидят, где улыбаются коллегам, которых терпеть не могут. На них кричит начальник, клиенты что-то требуют, а они мысленно уже где-то далеко: окучивают любимую грядку или раскуривают сигаретку вечером на крылечке в своем садовом товариществе. И только тогда похмелье «правильной» жизни отступает.

Существуют и другие формы счастья: беспорядочный секс, наркотики, экстремальные виды спорта. Годится все, что взрывает и оглушает привычное течение мыслей, встряхивает повседневность. Если хочется проверить, что все происходящее не сон, – традиционно советуют сильно ущипнуть себя. Острый приступ боли призван выдернуть человека из сна, разделить иллюзию и реальность. В мегаполисе люди регулярно щиплют себя просто для того, чтобы убедиться, что они все еще живы, что еще способны чувствовать.

Добираюсь до дома за какие-то четверть часа. До ужина с Вадимом и его семьей остается три часа. С мстительным удовольствием думаю, что половину этого времени Вадик будет продираться сквозь сонмы автомобилей, матерясь на соседей по дороге. Впрочем, матерясь – это вряд ли, он скорее всего слушает легкую музыку или аудиокнигу и мысленно желает крепкого здоровья каждому подрезавшему его придурку. Поразительный человек.

Не удивлюсь, если вечером вместо традиционных для русских гуляний напитков на столе окажется только торт. А жена друга – румяная молодая девушка – будет разливать по кукольным чашкам в крапинку ароматный чай из носатого чайника. Потом Вадим задует свечи, загадает желание, и в одиннадцать вечера мы отправимся по кроватям, в темноте рассказывая друг другу страшные истории про налоговых инспекторов.

Меня так веселит эта проекция воспоминаний из детства, что я не сдерживаюсь и издаю невольный смешок. Сосед в лифте смотрит на меня с интересом. На мне тяжелая кожаная куртка, трехдневная щетина и растрепанные, спутанные от мотошлема волосы. Соседу непонятно, чему в этой жизни можно улыбаться в темном подъезде. Не уверен, что вообще когда-нибудь видел его улыбающимся. Так что я просто подмигиваю ему и выхожу на своем этаже.

Зайдя в квартиру, привычно вешаю шлем на крючок, с облегчением снимаю тяжелую куртку. Обычно, приехав домой в пятницу после работы, я сплю несколько часов, чтобы к полуночи отправиться в центр, где в это время начинаются чудесные превращения.

Днем холеные офисные работники с серьезными лицами обсуждают контракты и графики, делая вид, что ничего более важного в их жизни не существует. А ночью эти же приличные люди стягиваются в центр города, где набирает свои обороты торжество городского безумия.

Но сегодня мы празднуем день рождения Вадика – человека, далекого от ночных метаморфоз Москвы. К полуночи, как и все нормальные люди, вместо оборотня с горящими глазами, полными похоти и жажды недоступных в будни удовольствий, он превращается в обычного спящего человека. Целует улыбающуюся во сне дочь, исполняет супружеский долг и погружается в сон, чтобы с утра предаться семейной рутине.

Дверь мне открывает Надя, жена Вадима. Мы тепло здороваемся и обнимаемся как лучшие друзья, хотя мне кажется, что втайне она меня недолюбливает. Это лишь догадки, ведь, как и всякая мудрая женщина, Надя не допускает и тени пренебрежения в сторону лучшего друга своего мужа. Когда я поделился своим предположением с Вадимом, он меня заверил, что ни о чем таком и речи быть не может, потому что Надя, как и сам лучший друг, относится ко мне как к неизбежному, непонятному, но все-таки безобидному и родному злу.

Первое время бесшабашный друг Вадима, конечно, вызывал в ней вполне понятное женское беспокойство. Девушка боялась, что дух свободомыслия и культ игнорирования любых душевных привязанностей могут ненароком передаться ее избраннику, и у того возникнут несовместимые с уютным семейным счастьем идеи. Но Вадим был без памяти влюблен, и Надя эту любовь чувствовала подсознательно, женским шестым чувством. А уж когда правильный и честный Вадим сделал ей предложение, расслабилась настолько, что даже перестала каждые полчаса присылать другу обеспокоенные эсэмэски, если мы с ним задерживались на работе.

Прохожу в гостиную и вижу за накрытым к празднику столом, помимо наших общих знакомых и парочки школьных товарищей, Илью – нового приятеля Вадима. Недавно застал их в офисе что-то горячо обсуждающими. Илья, развернув ноутбук к Вадиму, что-то объяснял тыча пальцем в экран, а партнер, подперев ладонью подбородок, согласно кивал. Как я узнал позже, Илья руководил одним из направлений нашего потенциального клиента и обратился за определенными услугами. Какими именно, я уточнять не стал: мы не лезли в проекты друг друга, поскольку и своих забот хватало. Если Вадиму требовалась моя помощь, он обычно просил об этом напрямую, а без надобности мы друг друга не беспокоили.

Я удивился, что Илья оказался в числе приглашенных: обычно мы с Вадимом не смешивали работу и личную жизнь. Но сейчас Илья сидел рядом с моим другом так, будто они были знакомы сто лет, и что-то вполголоса ему рассказывал, дирижируя собственную речь нанизанным на вилку маринованным грибом.

Глядя на эту внезапно вспыхнувшую приязнь между клиентом и его потенциальным подрядчиком, можно было бы заподозрить друга в кривлении душой во имя коммерческих интересов агентства. Но во-первых, наши потенциальные клиенты если и собирались сближаться с нами, то исключительно в «Пушкинах» и «Турандотах», а вовсе не в простенькой домашней обстановке, а во-вторых, стоило чуть внимательнее приглядеться к Илье, как сразу становилось понятно, чем объяснялась эта неожиданная деловая дружба.