– Да-да, их почувствуешь! – с сарказмом сказала Марина.

– Знаешь, Маришка, уже больше года мы Володей вместе, а я долго так и не поняла, люблю ли я его, влюблена или только принимаю его любовь. И только сейчас осознала, что люблю. По-настоящему.

А вообще, Маришка, что такое любовь, о которой так много пишут? – задала вопрос скорее себе, чем подруге, Лена. Ты заметила, в лучших мировых произведениях больше повествуется о любви мужчины к женщине, а женщина – это как образ для поклонения, отвечающая на его любовь. Ее любовь либо жертвенная, либо зависимая. Вот приведи мне пример настоящей женской любви сравнимой с мужской?

– Ну, например, Татьяна Ларина. Хотя, пожалуй, у нее больше похоже на влюбленность, – ответила Марина.

– Но, по крайней мере, она влюбилась и не побоялась первая в этом признаться, а не отвечала на любовь, как большинство из нас, – сказала Лена.

– А Анна Каренина? На мой взгляд, она зависима от своей любви, любит, прежде всего, себя и свою любовь. Между тем, ее любят трое мужчин – Каренин, Вронский и сын Сережа, а она никого не сделала счастливым. Да и знаменитая Катерина, погибшая из-за любви. Нет, все-таки женская доля – жертвовать, зависеть, ждать… как у меня.

Они еще долго рассуждали об особенностях женской и мужской любви, пока их затянувшиеся «девичье» общение не прервал телефонный звонок. Позвонил Вадим. Марина сразу расцвела, услышав его голос. «Ну, разве это не зависимость?», – глядя на подругу, подумала Лена.

Через два года Володю уже в чине капитана перевели в Днепропетровск. Квартиру или комнату пообещали через месяц, а пока им временно сняли комнату в центре города у пожилой четы. Володя на следующее же утро на неделю уехал в командировку, и Лене пришлось в одиночестве обустраивать их семейный уголок. Все что она сделала, так это вымыла окна и пол и уже через пару часов гуляла по мощенным булыжным мостовым и широким зеленым бульварам старого центра города. В апреле он походил на огромный сад, утопающим в цветах каштанов и акаций. И девушка буквально влюбилась в город с первой прогулки.

Домой Лена возвратилась поздно вечером и застала следующую картину: хозяйка дома, полная рыхлая женщина лежала на полу в коридоре, перегородив телом вход в свою комнату. Лена, не раздеваясь, бросилась к ней, но через минуту поняла, что произошло. Пожилая женщина была мертвецки пьяна и, видимо, не дойдя до своей комнаты, просто рухнула у двери, крепко заснув пьяным сном. Заглянув в «хозяйскую» комнату, она увидела храпящего на диване хозяина. Перешагнув с опаской и отвращением лежащую женщину, Лена зашла в свою комнату, заперлась и не выходила до утра. Она еще никогда в жизни с не сталкивалась пьющими людьми и как поступить, если они постучат к ней – не знала. От пережитого страха она заснула, когда в окне забрезжил рассвет. Утром, не выспавшись, она вышла из комнаты, чтобы умыться, и увидела мирно завтракающую пожилую чету.

– Доброе утро, – тихо поздоровалась она, опустив глаза и не глядя в их сторону, и как мышь прошмыгнула в ванную комнату и обратно.

Через несколько минут в дверь постучали. «Начинается!» – подумала в страхе Лена, и, стараясь придать голосу решимости, громко сказала:

– Войдите!

Это был Иван Степанович, хозяин квартиры, невысокий сухощавый мужчина лет шестидесяти, с щетиной трехдневной давности и спутанными курчавыми волосами с проседью. Внешне, он был полной противоположностью своей дородной высокой супруги со следами былой красоты. Про таких женщин говорят «бой-баба».

– Дочка, вижу, напугана ты после вчерашнего…, а может, и презираешь нас. Пенсию нам вчера принесли…, – смущаясь заговорил он.

Лена молчала, опустив глаза, не в силах посмотреть ему в лицо и хоть что-то ответить.

– Да пьем мы с Марьей Антоновной, но пьем то с горя! Сын у нас, единственный – Славик, погиб в Афганистане, в цинковом гробу похоронили… Сначала я стал пить, а потом и жена, чтобы мне меньше доставалось, стала выпивать. Ты не думай, мы не запойные, но еще два дня будем выпивать. Так что извини, дочка, – сказал он и направился к выходу.

– Это вы меня извините, – неожиданно для себя сказала Лена, подняв голову и увидев поникшую спину пожилого мужчины.

«Какая я все таки … чистоплюйка. Какое право я имею кого-то осуждать! Мне надо было вчера помочь встать пожилой женщине, чтобы добраться до кровати. Хотя, конечно, маловероятно, что я смогла ею даже приподнять, а я – носик зажала и трусливо перешагнула через беспомощную женщину! Хороша, нечего сказать! Очень гуманно!» – корила Лена себя. Но в душе она осознавала, что повторись подобное сегодня – Марью Антоновну она, вряд ли, будет поднимать, гуманно это или не гуманно. Она выросла в другой среде, где никто и никогда не напивался до бесчувствия, не устраивал разборки и драки…Это был другой мир, незнакомый, никогда не пересекающийся с ее миром, в котором она выросла и жила.

Лена вспомнила, как рыдала мать, когда трагически погиб ее муж, с которым она в любви прожила десять счастливых лет. Но никогда у Елены Сергеевны не возникало порыва найти утешение в бутылке. У нее остался ребенок, их любимая дочь. А у этих пожилых людей единственный сын погиб. Как все не просто и неоднозначно в этом мире!

Через неделю приехал Володя, и она поделилась с ним произошедшим и своими мыслями-сомнениями.

– Ничего не запутанно! Солнышко, не надо себя корить и их жалеть. Не у них единственных погиб сын на войне! Но не все же топят горе в бутылке, надо достойно нести память о сыне-герое, – возмущенно говорил Володя.

– Все люди разные. Володя, ты рассуждаешь, как военный, командир. А я – как женщина, и, надеюсь, будущая мать, -успокаивала она его.

Тут в дверь постучали, на пороге в парадном пиджаке, надетом поверх грязной майки, стоял Иван Степанович.

– Извини, командир. Мы тут твою красавицу напугали, больше такого не повторится! – клятвенно заверил он, шмыгая острым носиком в красных прожилках и виновато глядя Володе в глаза.

– Ладно, Степаныч, – уже миролюбиво ответил Владимир. – Всякое бывает, а память о геройском сыне не советую топить в бутылке. – А через секунду потерянно воскликнул, в отчаянии махнув рукой:

– Какой я вам советчик, Иван Степанович, поступайте, как можете! Я не в праве вас осуждать!

И двумя огромными шагами Володя пересек маленькую комнату и замер у окна. В комнате повисла напряженная тишина. Иван Степанович растерялся и неспешно вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Лена с тревогой смотрела на мужа. Наконец он повернулся и с комком в горле сказал:

– Вспомнил, как к соседнему подъезду в нашем доме привезли цинковый гроб, и как женщина, голосившая в голос, охватила его руками и ее долго не могли оторвать от него. Мать, наверное.

Лена встала, подошла к нему и обняла за плечи.

– Ты, как всегда права, солнышко. Потерять единственного сына, это огромное горе и не все могут с эти смириться, да и не надо, – сказал Володя, прижимая ее голову к груди. – Но в любом случае надо найти другое жилье. У меня через несколько дней командировка, я не могу оставить здесь тебя одну.

Когда им дали обещанную квартиру, Лена сидеть дома не могла и устроилась со своим незаконченным историческим образованием чертежницей в конструкторское бюро по проектированию жилых домов. Ей очень понравился коллектив, состоящий в основном из молодых творческих людей, комсомольского возраста, которые бурно спорили, отстаивая свои «гениальные» идеи в огромной комнате, уставленной кульманами и чертежными досками. Вместе они весело справляли советские праздники и часто выезжали на природу, где также под бутылочку дешевого портвейна шумно обсуждали фильмы Тарковского или самиздатовский роман Пастернака «Доктор Живаго».

Лена быстро стала «своей» в этом дружном коллективе и с удовольствием спешила на работу, за свой стол с калькой и чернильным рейсфедером. Володя даже начал ее немного ревновать и к работе и к коллективу. Но видя, как она расцвела, как горят ее глаза, радовался, что она не скучает, пока он целыми днями на работе, или того, хуже, неделями в командировке.