– Да, Джек, – Я выдавила из себя улыбку и мысленно смирилась с худшим из всего, что мне подкинула фантазия.

Мы начали воплощать в жизнь семейную традицию. И тут меня ждал сюрприз. Правда Джека тоже. По какой-то неведомой насмешке судьбы выяснилось, что мы не только физически идеально подходим друг другу, у нас совпадали так сказать все сексуальные пристрастия и интересы. Оказалось, что он поклонник классики, сдобренной некоторыми вольностями. И что он имел ввиду, когда говорил о боли или неприятии чего-либо, я не поняла. Ни с моим настоящим мужем, ни с несколькими парнями, что были до него, я не испытывала и половины того, что смогла испытать с Джеком. На мой неискушенный взгляд он был идеален. А может, мы и правда, просто подходили друг другу. Но что думал об этом он сам? На мое счастье он не стал держать меня в неведении. Когда мы утомленные оторвались друг от друга и легли отдыхать, он наконец-то разговорился.

– Знаешь, дорогая, ты сильно изменилась. Нет, не бойся. Это комплимент. Честно говоря, я поражен. Что такое с тобой случилось? Сексуальное прозрение? Или амнезия пошла на пользу? – Он рассмеялся. – Я всегда любил тебя. Но это… Ты стала какой-то идеальной женщиной. Не удивляйся теперь, что я буду использовать любой повод, чтобы затащить тебя в постель. Вот так привозишь жену из больницы, думаешь, что придется до конца дней сидеть с инвалидом, а тебе вручают приз за все годы мучений. – Он притянул меня к себе и поцеловал. – Ты полна тайн и загадок, моя дорогая. И это меня сводит с ума. Есть только одна вещь, которая омрачает это блаженство.

Я вздрогнула:

– О чем ты говоришь, Джек?

– Если помнишь… Хотя, понятно, раз спрашиваешь, то не помнишь. Я люблю курить в кровати. Именно после любви. Раньше, когда мы открывали окна, это было возможно. Но сейчас. Увы. Мое счастье не может быть полным. Впрочем, как и всегда.

Такой поворот событий меня категорически не устраивал. Если его счастье не будет полным, то полным будет подвал.

– Джек! – Я со всей страстью, на которую была способна обняла его и поцеловала. – Любимый мой. Это же так просто. Открой окно. Я повернусь к нему спиной, могу сама приковать себя наручниками, если хочешь. Ты будешь курить, сколько душе угодно. Потом замуруешь все обратно. И… Так ты сделаешь счастливым не только себя, но и меня.

Он посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Казалось, он раздумывает, в чем моя цель – подготовить почву для побега или заставить его еще больше окунуться в альтернативную жизнь, которую придумала я, но реализовывали мы вдвоем. После некоторых раздумий он выбрал для себя более приятный вариант. В итоге я получила пару глотков воздуха из открытого окна, дневной свет, и запах безымянных сигарет без фильтра, которые он принес в портсигаре. Он же, судя по его довольному выражению лица, испытал что-то, что уже и не мечтал когда-либо испытать. Это была моя маленькая, но очень ценная победа.

Когда он потушил третью сигарету и встал, чтобы задраить окна, я решила выяснить, куда он поселил Бэт и Джека.

– Милый, мне кажется или там за окном второй день идет дождь?

– Да. В этом году здесь часто идут дожди.

– И где мы? Где так часто идут дожди?

Он хлопнул ставнями, погрузив комнату в темноту. Задернул шторы. И рассмеялся:

– Дожди, милая Бэт, часто идут в Балтиморе. Но мы с тобой уже давно живем неподалеку от Бостона. Здесь дожди идут реже. Но лето 1938 года выдалось на редкость сырое, – С этими словами он расстегнул наручники, дав мне свободу, и сел рядом. – Ты пробыла в больнице год. Сейчас не 1937-й, а 1938 год. Мне пришлось ждать тебя очень долго. Поэтому я потерял терпение и украл тебя из больницы. Вот так.

***

Глава 7

***

Я была поражена. Это уточнение имело смысл только в одном случае – если он принял правила игры и начал сам выстраивать наиболее удобную для себя альтернативную реальность. Только теперь до меня дошло, что именно я натворила. Да, я избежала мучительной и страшной смерти в подвале. Но своей дикой фантазией я запечатала нас обоих в несуществующий мир прошлого. Он может выходить из него, когда и куда захочет. Я же могу выйти только в подвал. Чтобы хоть как-то объяснить свое ошарашенное выражение лица, я спросила:

– А почему мы решили жить именно в Бостоне?

– Потому что это ближе всего к Гарварду, где я преподаю русскую литературу. Но я вижу, что ты вообще забыла, кто мы такие. Что ж. После всего прекрасного, что было этим утром, я не буду расстраиваться. А просто лягу рядом с тобой, обниму тебя, как ты любишь, и расскажу обо всем, что врачи напрочь стерли из твоей памяти.

Он так и сделал. А потом поведал мне в удивительных подробностях историю нашей жизни. Итак, как он уже сказал, мы живем в США. Но родом мы не отсюда, а из России. Когда произошла революция 1917 года, наши родители – они дружили семьями – решили отправиться за океан, подальше от революции и войны. Джеку в то время был 21 год, а мне – всего девять. Он, по его словам, всегда знал, что я стану его женой и мужественно ждал моего совершеннолетия, чтобы сделать мне предложение. Так что мы женаты не десять лет, как я думала, а двенадцать. Да, у нас и правда была дочка, и я действительно тронулась после ее смерти. Но он уверен, что именно сейчас я наконец-то пришла в себя. Он видит во мне явные перемены к лучшему. И чувствует, что еще немного и я стану абсолютно здорова. И да, поскольку мы русские, то когда-то там давно решили говорить между собой только на родном языке. И никто из нас никогда этого правила не нарушал. Меня при рождении назвали Елизаветой, но в Америке для простоты имя сократили до Бэт или Бэтси. Он же имя поменял полностью. В Российской Империи его звали Сергей Воронецкий – он был из княжеского рода. А в Америке он решил выбрать себе наименее примечательное имя и назвался Джек Дэвис.

Этот рассказ доказывал, что Джек согласился «жить» со мной в 1938 году, и даже нашел изысканное объяснение тому, что, будучи в Америке, мы упорно говорим по-русски. Складывалась какая-то идиллическая картина. Он преподает в Гарварде, наверное, неплохо зарабатывает, занимается любимым делом, а дома его ждет хоть и больная на голову, но желанная супруга, которая боится ему слово поперек сказать. Это же не жизнь, а мечта. Только как быть мне? Как выбраться из этой мечты? Он бдителен настолько, что до сих пор не совершил ни одного промаха, не дал мне возможность, ни сбежать, ни чем-либо его исподтишка ударить. А в прямую борьбу вступать с ним бесполезно – он во много раз меня сильнее. Что делать? Я могу ждать, что придет полиция и найдет меня. Но если это случится, он наверняка будет прятать меня в подвале или еще в каком-то укромном месте. Ведь как-то ему удавалось водить за нос стражей закона до сих пор. Еще я могу ждать, что он потеряет бдительность. Забудет закрыть дверь, оставит на столе нож. Или расслабится, начнет поворачиваться ко мне спиной и в конце концов даст мне возможность огреть его каким-нибудь тяжелым предметом по голове. Придется ждать. Ничего не поделаешь…

– О чем ты задумалась? – Джек провел рукой по моей спине. – Хоть что-то вспомнила из того, что я рассказывал?

Я отрицательно помотала головой:

– Нет. Но многое прояснилось. Правда не поняла, я-то кем работала до болезни. Тоже что-то преподавала?

Он улыбнулся:

– Странный вопрос для 1938 года. С чего бы тебе работать? Ты всегда была моей любимой женой. Наслаждалась жизнью. Готовилась стать матерью. Создавала уют. Ждала меня с работы. Читала книги, журналы. Мы много говорили с тобой о литературе, искусстве. Твое мнение было ценно для меня. Бывало мы целые вечера проводили за дискуссиями о каком-нибудь произведении Достоевского или Чехова. Прекрасное было время. Но я надеюсь, все еще можно вернуть.

Я провела рукой по его волосам:

– Уверена, что мы прекрасно заживем в этом странном доме. Ведь мы так любим друг друга. А чувствую себя все лучше и лучше.

– Это великолепно, милая Бэт. И я бы мог лежать в твоих объятиях весь день, но у меня очень много дел. Я должен уехать. Вернусь к вечеру. Надеюсь, привезу тебе нормальную одежду, чтобы ты не ходила в моей пижаме. Да и вообще, надо обживаться. А то это же не дом, а какое-то жалкое подобие жилища.