– Конечно.

– Тогда пройдемте.

Мы перешли в другое помещение. Мне было интересно, что я испытаю, когда увижу Джека. Вдруг я и правда банальная жертва стокгольмского синдрома? Почему-то мне было обидно об этом думать. Но когда я вошла в комнату, то поняла, что стокгольмский синдром в том смысле, в котором о нем говорят психологи, здесь ни при чем. В кабинете, куда мы зашли, я не увидела Джека. Я увидела Воронецкого – человека, который приковал меня к стальной кровати и собирался убить. Он был в наручниках и смотрел на нас непроницаемым ледяным взглядом.

Мы сели напротив. Было страшно даже смотреть на него. Мне не верилось, что я прожила с этим человеком в одном доме почти полтора года. Как? Почему? По какой такой причине он не убил меня? Мысли дробили голову коловоротом, меня сковывал ужас. Но я заставила себя успокоиться и перестать дрожать.

***

Глава 16

***

Сначала были полицейские формальности. Назовите имя и так далее. Он отвечал спокойно, будто настроился на нудную, но необходимую работу. Потом его спросили, знает ли он меня.

– Это Екатерина Дмитриевна Голчина по мужу Куликова. О своих жертвах я знаю много. Каждую я тщательно выслеживал. Подходил только в таких местах, где не попадал в зону видимости видеокамер. Я все просчитывал, никогда не оставлял следов.

Майор разглядывал Воронецкого как экземпляр из кунсткамеры:

– Вы поступали одинаково со всеми вашими жертвами?

– Скорее он вели себя однообразно, поэтому я был вынужден поступать с ними одинаково.

– Вы убили всех, кого похитили, кроме Екатерины Куликовой?

– Да, – Воронецкий говорил это так спокойно, будто обсуждал покупку автомобиля.

– Все они были женщины или в вашем списке были мужчины?

Воронецкий поморщился:

– Ну конечно женщины. Вы тянете резину. Их было тридцать. Все из разных городов и регионов России. Всех я привозил в свой дом. В багажнике или на заднем сидении автомобиля. Потом отправлял в подвал. Наше общение длилось два-три месяца, иногда меньше. Потом я терял терпение.

– Как вы их убивали?

– Ну, это зависело от моего настроения и их поведения. Иногда перерезал горло, иногда долго пытал. Слушайте, их было тридцать. Мне хотелось попробовать разные способы. Например, пока я готовился похитить Екатерину Куликову, в подвале медленно умирала предыдущая дама. Так что, когда я привез Куликову домой, та еще была жива и мне пришлось выпустить из нее кровь. Надо же было освободить кровать для новой гостьи. Ну а ту быстро захоронить.

– Куда вы девали трупы?

– Я хоронил их на огромном пустыре за старыми складами на десятом километре грунтовки. Пошлите туда собак и убедитесь, что я говорю правду. Что вы еще хотите. Имена? Записывайте, – Он без запинки перечислил тридцать имен и фамилий. – Достаточно? Ах, да. Первая была десять лет назад. Но вы это и сами поймете, когда поднимете все дела.

Майор шумно выдохнул.

– Есть что-то, что их объединяло? Какие-то общие черты? Возраст, комплекция, социальный статус? По какому принципу вы их выбирали?

– Странный вопрос. Я брал тех, которые мне нравились.

– И почему вы их убивали?

– Потому что больше не нравились.

Мне очень хотелось, чтобы майор выяснил у Воронецкого, почему он не убил меня. И наконец, я дождалась.

Майор посмотрел в мою сторону, видимо опасаясь за мои чувства и спросил:

– Почему вы не убили Екатерину Куликову?

На какую-то секунду я увидела напротив себя Джека, но он быстро исчез, отдав место Воронецкому:

– Я не видел смысла в этом убийстве.

Майор вспыхнул:

– А в остальных тридцати смысл был?

– Да. Я хотел получить удовольствие. И я его получал.

– А Екатерина Куликова доставляла вам удовольствие в живом состоянии?

– Ну да, раз я ее не убил.

Тут в разговор вступила старший лейтенант, которую видимо задело, что я какая-то уникальная:

– И чем Екатерина Куликова оказалась лучше остальных?

– Она идеальна.

Старший лейтенант хмыкнула.

– А зачем вы переписали на нее дом, в котором совершили тридцать убийств?

– Бостонский синдром.

Я почувствовала, что медленно теряю сознание. Не знаю, чем закончился этот допрос, но я пришла в себя в коридоре отделения на кушетке. Рядом сидел майор. Я села, но почувствовав легкую тошноту, схватила его за руку. Он судя по всему был не против.

– Вы нам очень помогли, Екатерина, спасибо. Вот деньги, которые передал ваш муж. Тут хватит и на гостиницу, и на билет до Москвы. Короче говоря, тут много. Наверное, вы правы. По телефону он дал понять, что начал новую жизнь. Так что деньги он прислал, а в квартиру вас пустит соседка пенсионерка. Так что держите…– Он протянул мне деньги, бумажку и какие-то ключи. – Это адрес дома, который оставил вам Воронецкий и ключи от него. Не знаю, хватит у вас смелости туда вернуться. Да и что вы будете с ним делать. Купить его вряд ли кто-то захочет. Но так или иначе, мы закончили там работать. Можете поехать, осмотреть. А вообще, мой вам совет. Возвращайтесь домой, в Москву. К родным. К друзьям. Отдохните немного, а потом начинайте жить, устройтесь на работу. И постарайтесь забыть все, что с вами произошло.

Я вытянула вперед руки и показала ему, как они дрожат:

– Мне страшно.

Он рассмеялся:

– Вы боитесь? Это же абсурд. Чего вы вообще можете бояться в этой жизни? Вы – женщина, которая облапошила серийного убийцу до такой степени, что он сказал, что вы идеальны. Что вас пугает, Екатерина?

– Жизнь в 2018 году.

Он понял это по-своему. Решил, что после полутора лет изоляции я боюсь вливаться в социум.

– Ничего. Наша современная жизнь не дает расслабляться. Вернетесь домой, начнете крутиться, вертеться, и все встанет на свои места… И… Екатерина, можно задать вам один вопрос?

– Конечно, – Я улыбнулась.

– Знаете, мы так и не догадались, что такое бостонский синдром. Может он перепутал его со стокгольмским? Вы знаете, что он имел ввиду? Нет, я как мужчина его понимаю. Я бы, простите, тоже вас не убил. Но что это за синдром? Вы влюбились в Воронецкого?

– Нет! Нет! – Меня передернуло от страха, когда я вспомнила этот непроницаемый ледяной взгляд. – Как можно в него влюбиться? Конечно нет. Просто мне надо было выжить. Я соглашалась на все. Сидела в подвале. Днями, неделями, месяцами. Должно быть у моих предшественниц не было столько терпения. Но я очень не хотела умирать. Может, он назвал мое терпение бостонским синдромом… Не знаю… И не думаю, что когда-нибудь узнаю…

***

Эпилог

***

К дому и правда не вела ни одна нормальная дорога. Поэтому таксист высадил меня примерно за километр у берега моря. Как удивительно, я и не знала, что все это время находилась так далеко от Москвы. Дул теплый ветер. Я некоторое время шла, а потом присела на иссушенное солнцем бревно и стала смотреть на волны. Что меня привело сюда? Сюда, в дом, где серийный убийца Воронецкий лишил жизни тридцать женщин? Я прекрасно знала ответ на этот вопрос.

Нет, я не любила Воронецкого, как подумал майор. И я не полюбила Джека, который считал меня идеалом. Меня привел сюда бостонский синдром, жертвой которого мы оба стали и прекрасно знали, что это такое. Синдром, которым страдают некоторые люди… Люди, которым кажется, что кадры их жизни щелкают слишком быстро. Люди, которые живут не в свое время, не в свой век. Люди, которые по какой-то иронии судьбы родились в эпоху, к которой не могут адаптироваться. Люди, которым для счастья нужно жить в иной, быть может, придуманной реальности.

Этот слишком быстро меняющийся мир одних сводит с ума и превращает в серийных убийц, других вгоняет в депрессию, третьих заставляет искать спокойствия в объятьях маньяков, четвертых толкает на самоубийства, а иных просто медленно убивает эмоциональным выгоранием и болезнями. Не все могут приспособиться к современному миру. Я была одной из тех, кто не смог.

Я встала и пошла к дому. Мне впервые довелось разглядывать его со стороны. Решетки на окнах, белые стекла. Ничего неожиданного. Я открыла дверь и оказалась в прихожей. Там висели плащи, пальто, стояла обувь. Потом я открыла первую дверь, вторую. Посмотрела в глазок. Зашла внутрь и включила свет. Я была дома – в 1939 году. Я приняла душ. Переоделась в пижаму Джека. Открыла тайник, куда он перед приходом полиции спрятал кольцо, которое мне подарил. Надела его на палец. И легла спать в 1939 году, чтобы завтра, когда я проснусь в конце сентября 2018-го, у меня были силы улететь в Москву, встретиться с родственниками, друзьями. Чтобы я смогла подумать о том, кем я хочу работать. О том, как я хочу жить.