– Молодец, девочка.
Бродмир похлопал меня по плечу и подошел к столу, на который слуги уже успели натаскать много всякой вкуснятины.
Ну и что это было? Проверка на вшивость?
Ужин тянулся долго. Нервы внутри как натянутые струны, от волнения совсем не хочется есть. Я до дрожи в руках жаждала деятельности. У нас же вечер проходил за мирными разговорами, как в поэме Пушкина Александра Сергеевича: «…О сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне».
Жутко раздражало это впустую потраченное время. Когда уже они начнут меня расспрашивать о моем мире, что, совсем не интересно, откуда я? Или пусть расскажут, чего они от меня хотят. Мало того, что чувствую себя некомфортно под этими завуалированными любопытными взглядами, в окружении бокалов и бокальчиков, вилок, ложек, ножичков, так еще и разговоры ведутся, словно меня здесь и нет.
Там, в своей комнате, обдумывая все главные вопросы, я казалась себе такой сильной и смелой. Думала, приду, выложу королю все карты на стол, выскажу все свои требования, выдвину ультиматумы и будет мне плевать, монарх королевства передо мной или продавец мороженого. А в результате, я – девушка века космических технологий и общественного равноправия, та, которую многие знакомые считают наглой, пробивной, сижу и вяло ковыряю вилкой какую-то рыбу, боясь перебить монаршую особу, чтобы вставить свои «пять копеек».
Никогда себя такой мышью не чувствовала, даже на экзаменах. Сейчас забьюсь в угол и буду оттуда тихо пищать. Погруженная в свои мысли, я взяла бокал и стала пить вино маленькими глотками в надежде хоть немного расслабиться. Другой рукой по привычке теребила небольшой золотой крестик на цепочке – единственное украшение, которое было на мне в день пробежки. Даже не верится, что еще вчера я просыпалась в своей кровати, в своем доме, в своем мире. Эта простая мысль словно прожгла меня.
Еще вчера все было привычно, и близкие рядом, а теперь я одна. Должна сидеть тут и слушать весь этот бред, который меня никак не касается и ничем не поможет мне в желании попасть домой. Вино ли дало в голову или злость на ситуацию в целом, и на эту четверку в частности, но неуверенность отступила, и я решила взять инициативу вечера в свои руки. Когда в комнату вошел очередной слуга и стал расставлять на столе блюда с закусками, я аккуратно коснулась его рукава, привлекая к себе внимание:
– Спасибо, больше ничего не надо. Проследите, чтобы нас никто не беспокоил.
Юноша затравленно посмотрел на короля и, дождавшись едва заметного кивка, быстро вышел из комнаты.
Слуга ушел, а я осталась и теперь в полной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием огня в камине, меня внимательно рассматривали четыре пары глаз. На мгновение храбрость меня покинула, и я с ужасом подумала – а вдруг нет никакого пророчества? Нашли странную девицу и притащили во дворец, как экзотическую обезьянку на забаву. Придумали всю эту муру со спасением королевства и теперь смотрят и развлекаются, как я тут пыжусь и что-то себе надумываю. Я вновь ушла в себя, обдумывая такой вариант событий. Крестик срезанными краями привычно покалывал пальцы. Из глубокой задумчивости меня вывел вопрос короля. Я аж вздрогнула от неожиданности.
– Эта вещица – что-то важное для вас? Какой странный символ. Он что-то значит?
Постаравшись расслабиться хотя бы внешне, я опустила руки на колени, чтобы никто не видел нервных движений.
– В моем мире это символ веры. Для меня это важная вещь. Мне его мама подарила.
Мысль о маме вернула злость и храбрость. Их прямое разглядывание нервировало, поэтому я, как можно грациознее, встала в этом объемном платье (не свалилась, и слава Богу) и отошла к окну. Таким образом, король и Васлов оказались скрыты от меня высокими спинками стульев (с глаз долой, как говорится). Открыв одну створку окна, я с удовольствием подставила разгоряченное лицо прохладе весеннего вечера. Как же хорошо… Сделав еще глоточек вина и не оборачиваясь к мужчинам, попросила:
– Расскажите, пожалуйста, о пророчестве. Кто сказал, когда, почему в него такая вера, и, если кто-то помнит – хотелось бы услышать его дословно.
Я смотрела, как вечерние сумерки опускаются на дворцовый парк. Как здесь красиво! За спиной зашелестели листы бумаги и принц (странно, не думала, что он может что-то умное выдать), прокашлявшись, заговорил:
– Я сегодня перерыл архивы, чтобы удостовериться. Пророчество было записано 376 лет назад, в день смерти Великого короля Лакмуса (ну и имечко!) Монтгомери Провидящего на 96 году жизни. Еще при жизни король не раз давал предсказания, которые всегда исполнялись, поэтому нет смысла сомневаться в его последних словах (а старческий маразм у них тут не практикуется, все-таки дедок был немолод?). К моменту смерти он уже двадцать шесть лет как не правил сам, а был советником при своем сыне – короле Фарионе Монтгомери Храбром.
«Надо же, у них тоже монархам прозвища дают, как и нашему Ивану Грозному или Петру Великому. Интересно, а у Бродмира есть? А Лари у нас будет – Лариус Нежный, или Лариус-Фифа, – я печально усмехнулась своим мыслям. – Грустно. Что-то я совсем злая становлюсь. Парень старался, небось весь день в библиотеке проторчал, а я зубоскалю. Плохо».
Принц между тем продолжал:
– В день смерти Лакмус Провидящий дал свое последнее пророчество, которое было дословно записано тут же, у кровати умирающего личным секретарем короля и заверено подписью самого Фариона Монтгомери. Пророчество гласит: «Когда над королевством нависнет большая беда, младая спасительница придет, мир свой покинув и жизнь ее истинная начнется под солнцем Сарбении».
Ну и как это называется?! А точнее нельзя было сказать? Почему у этих предсказателей всегда столько слов и ничего конкретного? Можно было еще проще написать: «Придет девица, пошлите ее туда, не знаю куда, принести то, не знаю что». Эх, дядя Филатов, меня бы в ваши сказочки. Я наконец оторвалась от созерцания пустого парка, который уже почти совсем утонул в сумерках и повернулась к принцу.
– Большая беда это в плане физического размера и масштабов разрушения или просто оборот, говорящий о значимости события? Младая – это точно возраст от 16 до 30 или у вас даже десятилетней девочке подходит такой эпитет? (Это я еще надеюсь, что спасать королевство не мне и скоро явится другая героиня). И что значит ваше «под солнцем Сарбении»? Это космическое светило имеется в виду или в государстве есть место, или здание, или памятник, который можно так назвать?
По мере того как я задавала вопросы, лицо Сержа становилось все более задумчивым, а у принца наоборот глазки округлились, и он в итоге молча развел руками. Бродмир и Васлов мне видны не были, и о чем они думали – неизвестно.
– Все предсказания короля были столь же размыты и неточны?
Ответом мне были все те же круглые глазки Лари и задумчивое молчание Сержа.
Не знаю, что способствовало: спокойное поведение мужчин, общая романтическая обстановка (свечи, прохлада вечера и уют комнаты) или же выпитое за ужином вино, но я вдруг успокоилась. Ушли нервозность и постоянное ожидание подвоха. В этот момент мой взгляд упал на книги. Интересно, речь этого мира я понимаю, а письменность? Неужели все тоже на русском? Подошла к полкам и достала первую попавшуюся книгу. Толстый том, перетянутый красной кожей с золотом. Раскрыла на середине. Хм, абракадабра. Я обернулась к внимательно следящим за мной мужчинам и показала раскрытую книгу.
– Это на каком написано?
– На асварийском, – Лариус внимательней пригляделся к тексту. – Кажется, «История десяти мудрецов».
А принц не такой и лопух. Надо с ним помягче.
– А на местном языке есть?
Блондин подошел и, отобрав у меня тяжеленный фолиант, (видать, насыщенная жизнь у мудрецов была или же много мудростей за жизнь выдали) протянул другой.
– Вот.
Я с трепетом раскрыла книгу на первой попавшейся странице, зажмурила глаза, твердя про себя «что меня ждет, что меня ждет» и ткнула пальцем. Приоткрыла один глаз: «Больше никаких звуков не слышалось; казалось, будто стихла даже река». Так и есть, все родное и понятное. Только предсказание как всегда – не пойми что. Не везет мне на пророчества.
