Высокая волна едва не сбила Эдит с ног. А может, это была не волна. Или не просто волна, а та, которую подняли ноги морских лошадей. Эдит всей кожей чувствовала их холодное влажное дыхание, они заслоняли солнце, терлись мокрыми боками о плечи. Туу-Тикки гладила их шкуры, улыбалась и вела Эдит все глубже в воду. По пояс, по грудь, по плечи — а потом дно ушло из-под ног, и Эдит ухнула в звонкую плотную воду с головой. Вскрикнула от неожиданности, рот наполнился соленой горечью, взмахнула руками, уцепилась за что попало — за конскую гриву. Было холодно, и чисто, и радостно, и тело внезапно наполнилось ликующей свободой. Конь поплыл, и Эдит поплыла вместе с конем прочь от постылой земли, от людей, от бед и горестей. Туу-Тикки, оседлав коня, плыла рядом, смеясь, как шальная русалка.

Эдит не сразу расслышала голос Томаса.

— Эдит, — кричал он. — Эдит, нам нужно вернуться! Ритуал! Мы не закончили!

— Я не хочу, — откликнулась Люсиль. — Я хочу туда! — она показала рукой на запад, в открытое море.

Туу-Тикки развернула своего скакуна и направила к берегу. Он выгибал шею, перебирал ногами на месте, но Туу-Тикки оказалась упрямее. Она даже смогла ухватить за гриву коня Эдит и теперь направляла к берегу сразу пару чудесных созданий. Эдит вздохнула, посмотрела на летящую к суше птицу и попросила своего коня:

— Отнеси меня на берег. Пожалуйста.

Томас тем временем перескочил на коня Люсиль, которая отбивалась и вопила, и погнал его на берег. Пару раз Люсиль крепко попала ему локтями по ребрам, один раз чуть не разбила нос, дернув голову назад. Эшу на берегу смотрел на них и хохотал. Эдвард сидел на песке и первый раз в жизни не мог встать.

Конь Томаса и Люсиль подскакал к линии прибоя, резко остановился, нагибая голову, и Люсиль с Томасом покатились с него кувырком. Мокрые, в песке, они лежали и хватали воздух ртами. Конь развернулся, мотнул хвостом, обдав брата и сестру потоком воды, и обиженно ускакал в океан.

Туу-Тикки и Эдит спешились там, где на волнах появлялись первые барашки. Поблагодарили коней и побрели туда, где высоко разгорелся магический костер.

Эдит пришлось обсыхать на ветру. Дующий с юга, он все равно казался холодным. У Эдит стучали зубы, ее трясло. Люсиль препиралась с Томасом. Она хотела обратно к лошадкам и не понимала, зачем Томас тащит ее к огню. Томас выбивался из сил и не понимал, почему отец не вмешивается.

Эдит ждала, пока кожа обсохнет. Она не испытывала ни стыда, ни смущения, ни даже зависти — Туу-Тикки успела быстро вытереться полотенцем, замотать им же голову и теперь одевалась. Эдит было только интересно, почему она не чувствует жара от такого высокого светлого огня. Когда волоски у нее на теле встали дыбом, окончательно высохнув, Эдит повернулась к Эшу, поймала его взгляд и смело шагнула в огонь, мысленно попрощавшись с волосами.

Томас дотащил Люсиль до костра и остановился. Люсиль плюхнулась на песок. Томас посмотрел на сестру, на огонь, в котором горела и не сгорала его жена, на безучастного отца, на застегивающую ширинку Туу-Тикки. На Эшу ему смотреть не хотелось. Он нагнулся, взял Люсиль за плечи и поднял на ноги.

— Сначала огонь, — сказал он. — Потом лошадки. Нам нужно закончить, Люсиль.

— Бе-бе-бе, — Люсиль показала ему язык, передернула плечами и прыгнула в костер.

Прежде чем войти в огонь, Томас подавил в себе сильнейшее желание перекреститься. За языками пламени ему не было видно, что с Эдит и Люсиль. Он набрал в легкие воздуха, встряхнул головой и вошел в огонь. Волосы по всему телу громко затрещали. Прицельный язык пламени облизал его пах. Томас невольно вскрикнул. И сделал еще несколько шагов.

На траве, за пламенем, Туу-Тикки обтирала безучастную Эдит полынью и шалфеем, не пропуская даже самые укромные местечки тела. Люсиль каталась по сорванным травам, подкидывая их вверх. От ее роскошных волос остался короткий курчавящийся ежик. Томас осторожно потрогал свою голову, нащупал голую кожу, отдернул руку. Он стал лысый, как отец! И наверняка такой же страшный! Травы. Надо обтереться травами.

Туу-Тикки подошла к нему с почти опустевшим пакетом и опрокинула его у Томаса над головой. На младшего Шарпа высыпалась горькая полынь и несколько стеблей шалфея.

— Спасибо, — сказал он.

— Но по траве поваляйся, — велел ему Эшу.

Томас опустился на колени медленно, как столетний дед. Рану на руке жгло и дергало. Начинало печь в паху. Он неловко, извиваясь, как разрезанный червяк, катался по траве. Голова кружилась. Чайки кричали что-то издевательское.

Люсиль, накатавшись на траве и листьях, вскочила и, перепрыгнув через теплое кострище, понеслась к океану — к вожделенным лошадкам. Морские кони радостно поднимались на дыбы и оглушительно ржали. Эдвард наконец сумел подняться, зачерпнул горсть песка и бросил в сторону прибоя.

— По моему слову вы вернете ее к закату!

Один из коней проржал в ответ, и весь табун вместе с Люсиль устремился прочь от берега по золотой солнечной дорожке.

Эдит, уже одетая, с повисшими мокрыми прядями, наклонилась над Томасом. У него ни осталось ни единого волоска ни на теле, ни на голове. Кожа была покрыта длинными царапинами, оставленными жесткой травой.

— Вставай, — сказала ему Эдит. — Все завершилось. Нам пора. Солнце почти село. Холодает.

— Я ужасно выгляжу? — слабым голосом спросил Томас.

— Я видела вещи и пострашнее, — улыбнулась Эдит.

— Значит, ужасно, — вздохнул Томас и начал подниматься.

Одеваясь, он едва не упал, запутавшись в трусах. Запахнул на груди оставшуюся без половины пуговиц рубашку. Натянул брюки, застегнул их дрожащими пальцами. Сунул босые ноги в туфли, оглянулся на океан. Ни Люсиль, ни морских коней уже не было видно, только сэр Эдвард стоял у кромки прибоя и смотрел вдаль. У Томаса мелькнула мысль, что сегодня он видел сестру в последний раз. Разве возможно приказывать океанским коням?

— Мамонта бы съел, — заявил Эшу. — Туу-Тикки, у тебя есть в морозилке мамонт?

— Только олень, — развела руками Туу-Тикки. — Мой недосмотр.

— Напомни мне, я исправлю это упущение.

Томас застегнул жилет, отвернулся от океана и подошел к Эдит. Та спокойно стояла, ее юбку и волосы развевал ветер.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я живая, — ответила Эдит, повернувшись к нему. — Наконец-то живая. И… я вспомнила. Те фотографии в сундуке… Там были твои… родственницы?

— Тетка Агата. Ее дочери. И коты. Коты были?

Эдит задумалась.

— Помню только черно-белого. С белыми усами, как у сэра Веллингтона.

— Сэр Артур, да.

Томас прислушался к себе. Он бы тоже с удовольствием съел этого самого мамонта, кем бы этот зверь ни был.

— Вас ветром шатает, — сообщила Туу-Тикки. От стальной чашки в ее руках оглушительно пахло какао и корицей. — Эдит, держи. Уступишь даме, Томас?

— Какао… — выдавил Томас.

Первую чашку выпила Эдит. Вторую в два глотка влил в себя Томас. Туу-Тикки дождалась, пока они опустошат термос. Эшу с недовольным видом перекатывался с пятки на носок. Ему какао не полагалось, а мамонтов в этом мире давным-давно сожрали. Эшу фыркнул, рыкнул и перекинулся. Поднялся по склону, дождался, пока остановится, пропуская его, поток машин, и скрылся по ту сторону дороги меж сосен.

Когда Эдит допивала остатки какао, к ним с Томасом подошел сэр Эдвард. Пристально и цепко осмотрел их обоих.

— Ритуал удался. Я подожду Люсиль и вернусь с ней.

— А мы домой, — улыбнулась Туу-Тикки. — Жду вас к ужину.

========== 31 ==========

Томас проводил Эдит до ее комнаты и поспешно ушел к себе. К зеркалу он подошел не сразу. Как ни смешно это звучало, нынешний собственный облик пугал его больше, чем снятое проклятие. И больше, чем маг Эшу.

Томас от двери посмотрел на зеркало. Сделал два медленных шага вперед. Потом решился и быстро подошел. Посмотрел на свое отражение. Это было еще ужаснее, чем он предполагал. Череп, белый по границе роста волос, выглядел неоправданно большим. А глаза без бровей и ресниц… Он в Итоне как-то видел больного бульдога.