— Вытягиваешь этот ремень, — объяснил Эшу, — перекидываешь через себя и втыкаешь язычок вот в эту щель. Поняла?

С ремнем безопасности Эдит справилась не сразу. Сначала он не хотел вытягиваться, потом не хотел защелкиваться, а когда защелкнулся, Эдит показалось, что он слишком крепко прижимает ее к спинке сиденья. Томас же с совершенно ошалелым лицом трогал дверцу, стекла, кнопки, пялился на приборную панель.

— Пристегнись, — велел ему Эшу. — Тут совершенно бешеная дорожная полиция.

— А?

Эшу тихо зарычал. Томас посмотрел на него, не понимая. Эдит взяла Томаса за руку.

— Надо пристегнуться, — сказала она и показала на ремень на себе.

— Ага! — обрадовался Томас. — А зачем это?

— При экстренном торможении ремень удержит тебя, — вздохнула Туу-Тикки. — И не будет травм. Томас, скорость этого автомобиля — до ста шестидесяти миль в час. Ограничение по городу — шестьдесят, но это все равно много.

— Давайте уже поедем, — сказала Эдит.

Туу-Тикки вывела машину за ворота, спустилась по подъездной дороге до улицы и поехала на запад. Ехать было недолго — минут пятнадцать. Но к страхам Эдит относительно обряда добавился и страх скорости. Страх — и какая-то лихая бесшабашность. Туу-Тикки сама водит этот автомобиль! Может, и Эдит сможет научиться? Конечно, она не стала бы ездить так быстро, но…

Прежде, чем Эдит успела додумать, Туу-Тикки уже остановилась в парковочном кармане на обочине.

— Приехали, — сказала она. — Как удачно — на берегу никого. И ветер обещали южный.

Томас посмотрел на океан с ужасом. Он вспомнил, что они не просто поехали на прогулку. Он неловко отстегнулся, вздрогнул, когда пряжка ремня щелкнула, ударившись о стойку, вылез из машины, обошел ее сзади и окинул океан взглядом. Сэр Эдвард говорил что-то про морского коня. Где он, этот морской конь?

Туу-Тикки открыла Эдит дверцу, помогла отстегнуться, потом достала из багажника рюкзак и большущий пряно и горько пахнущий черный пакет.

— Тебе помочь? — спросила Эдит.

— Обойдусь. Эшу, веди.

Эшу, стоя на краю дороги, очертил рукой круг. Пространство отзвалось едва слышным за шумом волн и ветра переливчатым звуком.

— Пора, — сказал он.

Томас решительно зашагал по склону вниз, обходя травяные кочки и поддерживая Эдит на особенно крутых участках. Они ступили на песок — и точно к тому месту, где на песке чернел круг старого кострища, вышли сэр Эдвард и Люсиль. Люсиль была в полном восторге. Она вертела головой, разглядывая чаек, далекие корабли, город на холмах, волны и линию прибоя.

— Лошадки! — взвизгнула она, указывая пальцем в море. — Папа, смотри, лошадки!

— Да, это морские кони, — сказал Эдвард.

И тут Томас тоже их увидел — огромных, вороных с прозрачной прозеленью, с крупным жемчугом в хвостах и в гривах, вспенивающих волны тяжелыми копытами. Их просто не могло существовать. Но они были. Играли, заливисто ржали, вставали на дыбы, и солнце дробилось в их гривах радугами.

— Они вам помогут, — сказал Эдвард. — А сейчас у нас есть дела.

— Садитесь как удобно, — велел Эшу, скидывая рюкзак на песок. — Тикки, два метра в сторону. Эдвард — тоже. Тикки, нож.

Туу-Тикки протянула ему обсидиановый нож. Эдвард помог дочери сесть и сказал на ухо:

— Будет больно. Терпи.

Люсиль устроилась, скрестив ноги, пошевелила пальцами в смешных сандалиях, сделала серьезное лицо. Томас просто плюхнулся на песок. Эдит села рядом, подумала и переменила позу — сэр Эдвард говорил, что обряд длится долго, а значит, поза должна быть скорее удобной, чем красивой.

— Надрежьте кожу, — велел Эшу. — Каждый — сам себе.

Первой за нож взялась Люсиль. Она сосредоточенно закатала рукав и провела ножом по левому запястью. Кожа разошлась легко и почти не больно. На одежду закапала кровь. Потом она передала нож брату. Томас сцепил зубы, ожидая боли, задрал рукав и решительно резанул по руке на два дюйма выше запястья. Но было не больно, было скорее горячо. Он передал нож Эдит. Та свела брови и уверенно чиркнула каменным лезвием по ладони.

Воздух сгустился и задрожал. Эшу сидел сосредоточенный и собранный. Прибой замер, занеся над берегом волну. Замерли морские кони. Застыл ветер, игравший волосами. А потом пришла боль. Огромная, невероятная, ослепляющая боль. Люсиль стиснула зубы, закусила щеку изнутри, сглотнула кровь. Эдит открыла рот, но из него не вырвалось ни звука — так сильна была эта боль, так всеобъемлюща и всепоглощающа. У Эдит закатились глаза, она уперлась руками в твердый песок и только старалась дышать, дышать, ни в коем случае не забывать дышать.

Томас кричал, не слыша своего крика. Видения, пощадившие его отца, обрушились на него полной мерой — хруст черепа матери под ударом мясницкого тесака и её захлебнувшийся вопль, роды Люсиль, её кровь — на простынях, на сорочке, на хрипло кричавшем младенце. Кровь, которой кашляла отравленная Энола. Везде кровь. Везде смерть. Никакой надежды.

Эшу сосредоточенно вытягивал сеть проклятия из всех троих — тонкие кроваво-черные нити из Эдит, толстые сопротивляющиеся и извивающиеся жгуты из Люсиль; из Томаса проклятие выходило плотными сгустками неправильной формы, с каждым ударом пульса, с каждым криком. Эшу не смотрел на кровь на губах Люсиль, на слезы Эдит, не слышал криков Томаса. Ему было интересно, интереснее, чем с Эдвардом, потому что у этих троих проклятие было общим. Оно норовило забиться обратно, но Эшу его не пускал. Между ним и сидхе повисла черно-красная сеть — нити, жилы, сгустки. Солнце катилось вниз, где-то за плечом Эшу пересыпала песок из ладони в ладонь Туу-Тикки, сидел и ждал неподвижный, как кони, прибой и ветер Эдвард. Время шло. Эшу раз за разом обшаривал сидхе волнами своей магии, стараясь не пропустить ни ниточки, ни капли. Наконец он подсек проклятие, рыча, свернул его в кокон и заковал защитой.

— Все, — сказал он и запястьем вытер пот со лба. — В воду. С головой.

Томас упал назад. Люсиль рухнула набок, начала отплевываться — ей в рот попал песок. Эдит обмякла и ссутулилась, тяжело дыша. А потом — первой — начала снимать одежду.

— Томас, Люсиль — в воду. Раздевайтесь. Сейчас, — велел Эдвард.

Туу-Тикки тоже принялась обнажаться . Аккуратно сложила джинсы, положила на них свитер и топ, лифчик и трусики, рядом поставила свои тяжелые ботинки, в ботинки засунула носки. Помогла Эдит сложить одежду на травяной кочке, вынула шпильки из ее волос.

Люсиль потянула через голову платье, сняла рубашку и белье. Сложила. Посмотрела на свою грудь, потрогала. Вздохнула и разулась. Ее кожу моментально покрыли крупные мурашки.

Томас освобождался от одежды, не поднимаясь. Выпутался из жилета, стянул сорочку, обрывая пуговицы, спихал с себя штаны. Извиваясь, освободился от трусов и носков. Встал на четвереньки, сгорбившись и глядя в землю. Потом, шатаясь, поднялся.

Туу-Тикки взяла Эдит за руку и повела ее к воде.

— Хороша, — кинул ей вслед Эшу.

— Не для тебя ягодка росла, — обернулась Туу-Тикки.

Эшу пакостно усмехнулся.

— Иди-иди. Для меня вырос корешок.

Люсиль уверенно шагала к воде. К коням, которые сгрудились на линии прибоя и ждали.

— Лошадки, — радостно сказала она. — Лошадки, вы меня покатаете?

Ближайший к ней морской конь фыркнул и подошел поближе. Пихнул Люсиль головой в сторону открытой воды. Люсиль взяла его за гриву и пошла в воду, не замечая, насколько вода холодна.

Туу-Тикки торопила Эдит войти в океан. До глубокой воды было далеко, Туу-Тикки хотелось пробежаться, но Эдит едва переставляла ноги. Войдя в воду по колени, Эдит обхватила себя за плечи, жалобно посмотрела на Туу-Тикки.

— Пойдем, — сказала та. — Я-то умею плавать.

Томас на подгибающихся ногах дошел до воды, споткнулся о кучу водорослей, едва не упал. Но удержался на ногах, врезавшись в плечо ближайшего коня. Тот фыркнул, изогнулся, поддерживая Томаса.

— Лошадка, — отстраненно произнес Томас, вцепился в гриву и потащился на глубину за конем.