Томас потоптался на месте. Единственное, что он мог сделать — это не показываться никому на глаза. Никому. Эдит особенно. Томас решительно плюхнулся на застеленную кровать.

Эдит оглядела свою комнату, как в первый раз. Она была голодной, усталой, возбужденной и очень хотела вымыться. Кажется, одевалась, чтобы выйти из комнаты и просить Эшу о помощи, она в другой жизни. В совершенно другой. Сколько же у нее уже было этих «других жизней»? Одна — до смерти матери. Другая — с отцом, до знакомства с Томасом. Третья началась и закончилась в Багровом пике — сейчас она вспоминалась смутно, как вспоминается к вечеру кошмарный сон. И вот — четвертая.

Эдит распахнула шкаф, достала оттуда свежую одежду и белье, взяла халат и ушла в ванную. Туу-Тикки что-то говорила про женскую и мужскую ванные комнаты — значит, эту придется делить с Люсиль, которую сэр Эдвард наверняка отправит мыться, когда она вернется. Стало быть, стоит поспешить.

В ванной Эдит решительно засунула все, что на ней было, в лубяную корзину для грязного белья. Посмотрела на ванну, качнула головой и отодвинула стеклянную дверцу душа. Так будет быстрее.

Странный кран без ручек плюнул в нее сверху сначала очень холодной водой, потом слишком горячей, но вскоре Эдит смогла отрегулировать температуру. Некоторое время она просто стояла под упругими струями, позволяя им смывать соль, запах огня, шалфея и полыни с волос и с тела. Странно, что у нее остались волосы. На голове. Остались ресницы и брови. А вот на теле не сохранилось ни волоска. Подмышки, лобок, голени, предплечья были младенчески гладкими. Интересно, это так и останется или волосы отрастут?

Эдит взяла первый попавшийся кусок мыла и принялась мыться. Мыть голову она не стала. Потом еще минут пять постояла под душем и выключила воду.

Когда она вытерлась, то обнаружила, что кожа ощущается неприятно и некомфортно сухой. Кажется, среди всех здешних флаконов и баночек было что-то подходящее… Эдит быстро перебрала косметику, обнаружила большой флакон с надписью «Лосьон для тела», не сразу поняла, как работает дозатор. Лосьон сильно пах ванилью, но Эдит было все равно. Она намазалась с ног до головы, не достав только до местечка между лопаток. Лосьон впитывался в кожу, как вода в песок. Не пришлось даже ждать.

Эдит встала перед зеркалом, осмотрела себя, повернула голову вправо, влево. Что это за клочья слезают с нее? Или нет ничего и ей просто мерещится от голода и усталости?

Что-то не так было с глазами. Эдит нагнулась к зеркалу. Точно. Глаза изменились. Раньше они были просто карими, цвета чая. А сейчас вокруг зрачка появился почти золотой круг, дальше цвет переходил в топазовый, и всю радужку окружало тонкое, но четкое черное кольцо. И ресницы потемнели. Эдит была блондинкой, никогда не пользовалась декоративной косметикой, даже пудрой, и привыкла к тому, что выглядит блеклой, белесой. У нее всегда была невыигрышная внешность, а подчеркнуть нарядом выгодные стороны Эдит никто не учил. Сейчас же ресницы словно выкрасили темно-коричневой краской. Привычные уже синеватые тени в подглазьях размылись и побледнели. Чуть ярче стали губы. Что это? Проявляется облик сидхе, или это оттого, что она прошла через огонь?

Она перекинула на грудь волосы. Раньше они были до пояса, а сейчас стали много короче. Короче и как будто гуще. Их цвет так и остался пшеничным, но половину волос словно срезали.

Не срезали, сообразила Эдит. Они сгорели. Она была не столь захвачена проклятьем, как Люсиль и Томас, и жертву с нее взяли меньшую, только и всего. Но взяли. Бедный Томас… Он так переживал из-за того, как выглядит! Как будто это имеет какое-то значение! У сэра Эдварда уже начали отрастать волосы, отрастут и у Томаса. И сэр Эдвард нисколько не переживал. Может, потому, что Эшу мог попросить и бóльшую жертву — пинту крови или часть тела, или глаз. А он взял всего лишь волосы. Какая мелочь!

Люсиль ныла всю обратную дорогу. Она была недовольна тем, что папа увел ее от лошадок; ей хотелось есть и пить; наконец, она просто замерзла и устала. Как всякий ребенок, она совершенно не умела ждать и терпеть. А может, и не хотела. Матери больше не было, никто больше не стал бы ее бить за дурное настроение, за беспричинный смех и слезы, за слишком громкий голос и слишком размашистые движения, за желание играть на рояле. Интересно, в этом деревянном доме есть рояль? Или хотя бы пианино?

На лужайке перед домом заплясали баргесты. Они лизали Люсиль руки, мотали хвостами и повизгивали.

— Собачки! — обрадовалась Люсиль. — Папа, это же наши собачки!

— Да, это они, — сказал Эдвард. — Гвинт и Мелльт. Поздоровайся с ними и пойдем в дом.

— Ну ладно, — вздохнула Люсиль. — Папа, а сладкое будет?

— Спросим миссис Шук, — пообещал Эдвард.

— Какое смешное имя, — хихикнула Люсиль. — Мистер Шук и миссис Шук.

— Мистер Эккенер и миссис Шук. Миссис Шук не стала менять фамилию.

— А мне кажется, что фамилия Эккенер гораздо лучше! Я ей скажу.

— А фамилия Шарп лучше или хуже фамилии Шук?

— Я не знаю, — растерянно призналась Люсиль. — Она не такая смешная.

— Тогда сначала подумай, а потом смейся, — он распахнул перед дочерью дверь в дом.

В гостиной пахло жарящимся мясом и ягодным пирогом. Кай стоял перед большим зеркалом, скреб его лапой и ныл.

— Сейчас, — отозвался с кухни Грен. — Подожди еще минуту.

Он вытер руки и подошел к псу. Тот требовательно посмотрел на него.

— В Ллимаэс?

Кай ненадолго задумался и снова заныл.

— Клеа?

Кай утвердительно гавкнул. Грен приложил ладонь к зеркалу, дождался, пока откроется проход в гостевой дом и сделал приглашающий жест. Кай, обычно преодолевавший эту дверь одним прыжком, аккуратно переставляя лапы, прошел сквозь зеркало, ткнулся носом в ладонь встретившего его Сета и облегченно вздохнул. Грен закрыл зеркало.

Эдвард довел дочь до ее комнаты и велел принять ванну и сменить одежду перед ужином, а сам ушел к себе переодеваться. Когда он пришел в мужскую ванную, там было прохладно и сухо. Похоже, Томас здесь не показывался. Закончив в ванной, Эдвард подошел к двери в комнату Эдит и постучал.

— Войдите, — отозвалась Эдит. Она уже успела одеться и даже расчесала волосы. Как делать прическу из таких коротких, она не представляла, а позвать духа-куафера не догадалась. — Сэр Эдвард.

— Я ищу Томаса, — старший Шарп остановился на пороге.

— Он проводил меня и ушел к себе, — сказала Эдит.

— Вот как, — Эдвард цепко осмотрел невестку. — Вы изменились, Эдит. Человека в вас стало гораздо меньше.

— Да, — кивнула она, — глаза… Я ждала, что у меня тоже возьмут все волосы.

— Похоже, не было нужды. Вы чисты изначально. — Эдвард помолчал секунду. — Встретимся за ужином.

Эдвард постучался в комнату сына.

— Кто там? — мрачно спросил Томас.

— Томас?

— Отец?

— Я могу войти?

Томас молчал почти минуту. В конце концов, еще два дня назад его отец выглядел точно так же, как он выглядит сейчас.

— Входите, — еще более мрачно отозвался Томас.

Эдвард вошел и прикрыл за собой дверь. Оглядел сына.

— У тебя что-то болит?

— Да.

— Что?

— Я… не скажу.

Эдвард очень удивился. Потом сообразил.

— С тебя взяли дополнительную жертву?

— Так это была жертва?! — заорал Томас.

— Да, — ответил Эдвард.

— Речь шла только о волосах! — возмутился Томас.

— А кроме этой боли, что еще ты чувствуешь?

Томас открыл было рот, но закрыл его, клацнув зубами, и промолчал.

— Ну так что?

— Пустоту. Словно меня нет. И только боль привязывает меня к реальности.

Эдвард подошел и сел на кровать рядом с сыном.

— Ты родился с этим ужасом в крови. Это была большая часть тебя. Теперь ее просто удалили. Хирургически. Как будто ты всегда носил на себе… — Эдвард замолчал в затруднении. — Вериги. Теперь их нет. Потом ты пройдешь ритуальную смерть. И изменишься. Вернешься к жизни.