Эдвард подождал, пока его невестка устроится, кивнул сыну садиться и сел сам. Томас перетащил один из стульев поближе к Эдит.

— Проклятие, — старший Шарп потёр переносицу. — Было больно. Оно обвивает кровеносные сосуды и нервы, маг разъединяет физическое тело и эту… конструкцию. Она очень зла и очень голодна. Я полагаю, Эдит, вам будет легче всех, вы пришли в нашу семью совсем недавно. Вы хотите услышать в подробностях?

— Да, сэр, — кивнула Эдит. — Что надо сделать, чтобы снять проклятие? Куда деваются волосы? Почему вы так устали после этого?

— Я устал ещё до этого — Дорога между мирами отнимает много сил. Я хотел довезти вас всех живыми, мне нужно было держать над вами мои собственные заклинания. Ритуал, разумеется, тоже обессилил меня. Что ж, — Эдвард протянул руку и задумчиво коснулся ручки керосиновой лампы. — Мы ушли на берег океана. Маг поставил защитный круг, чтобы не подходили и не пострадали люди. Потом я разрезал руку, чтобы можно было вытащить это создание из-под кожи. Какое-то время, возможно, значительное, маг разделял проклятие и меня. Это больно. Потом он вытащил его и собрал в шар под своё заклинание. Я разделся и окунулся в океан с головой. К счастью, мне помог морской конь. Потом я вернулся, маг создал костёр к тому моменту. Дальше нужно было сделать определённые ритуальные действия — обсохнуть на ветру, пройти через огонь и поваляться на траве. Это всё. В огне и сгорели все волосы. Боли или жара я не почувствовал.

— Раздеться? — изумилась и испугалась Эдит. Сжала в пальцах полосатый, как тигр, плед. — Я не знаю, смогу ли я раздеться. Чужой мужчина… Туу-Тикки, правда, упоминала, что он мужеложец, но все равно.

— Разве вы никогда не были у врача, Эдит? — сочувственно спросил Эдвард.

— Морской конь? — не поверил Томас.

— Нет, — покачала головой Эдит. — Только у дантиста. — Она вздохнула и стиснула кулаки. — Если надо, я смогу. Только попрошу Туу-Тикки пойти с нами. С ней мне будет спокойнее.

— Возможно, Эдит, вам и не придётся раздеваться и уходить в океан — вы ведь не живёте всю жизнь с этим в крови. Я надеюсь на это, — старший Шарп нахмурился. — Да, я едва не забыл — каждый из вас должен будет просить мага избавить его от проклятия. Это ритуал, в котором важен ваш личный выбор. Я буду просить за Люсиль, если к ней не вернётся память. Сейчас она считает себя ребёнком.

— Почему это вообще пристало к Эдит?! — не удержался Томас.

— Ну, если надо, то надо. И если Томас сможет через это пройти, то и я смогу, — решительно сказала Эдит. — А Люсиль — она что, потеряла память? Простите… Это я ее так сильно ударила. Но я боялась, что она меня убьет, — Эдит коснулась едва заметного шрама на лице.

— Эдит, вы защищали свою жизнь, — старший Шарп внимательно посмотрел на невестку. — Не за что извиняться. Полагаю, дело не в ударе лопатой по голове.

— Так почему оно пристало к Эдит? — не успокоился Томас.

— Как ты думаешь, сын?

— Я… — младший Шарп подумал, дёрнул себя за вьющуюся прядь волос. — Не знаю. Я ничего не знаю обо всей этой магии и заклинаниях!

Эдвард кивнул, повернулся к невестке.

— Полагаю, во время венчания с Томасом вы вошли в семью супруга и приняли всё — хорошее и плохое? Я прав, Эдит?

— Да, конечно, — кивнула Эдит. — Я же давала клятву — в болезни и здравии, в благе и в горести.

— И болезни и горести оказалось гораздо больше, чем блага и здравия, — вздохнул старший Шарп.

Томас закрыл лицо руками. Эдит взяла его за запястье.

— Я знала, что Томас беден, — сказала она. — Мой отец был против нашего брака из-за этого. Но я люблю Томаса, и это было для меня самым важным.

— Беден? — Эдвард недоумённо пожал плечами. — Я уже который раз это слышу. Когда я уезжал из поместья, наш доход был тринадцать тысяч годовых. Плюс приданое матери, оно по брачному договору не может быть потрачено мужем. Плюс родовые драгоценности. Шарпы не самая богатая семья Британии, но о бедности речи быть не может.

— Но ничего не было, отец, — Томас отнял руки от лица, его глаза блестели, он легонько коснулся пальцев Эдит губами. — Ни драгоценностей, ни денег. Мать говорила, что вы потратили всё состояние в ваших странствиях. Я брал деньги в долг, чтобы починить подъёмник и ванную. У нас не хватало на еду.

— Не было слуг, — подтвердила Эдит. — Люсиль готовила еду сама. Я сама чистила и стирала свою одежду. Нет, в комнатах было прибрано, но я видела, что в поместье всего один старик слуга… забыла его имя. Он ходил за лошадьми и помогал Томасу с его машиной.

— Люсиль? Готовила еду? — Эдвард взялся за голову. — Боги… Я совершенно точно не тратил больше трёх тысяч в год в моих странствиях. Не понимаю.

— Тринадцать тысяч годовых, — повторил Томас. — Это куча денег!

— А что говорил поверенный?

— Поверенный? — преспросил младший Шарп.

— Да, наш лондонский поверенный. Сейчас он уже немолод, должно быть. Когда тебе было десять, ему — уже за сорок.

— Я не знаю, — растерянно ответил Томас.

— Мой поверенный начал переводить мое наследство в Англию, — сказала Эдит. — Я надеялась нанять прислугу на эти деньги. Но когда все случилось, перевод еще не было завершен. Люсиль заставила меня подписать последнее письмо, но Томас… — она повернулась к мужу. — Что с ним стало?

— Письмо?.. — младший Шарп судорожно пожал плечами, потом посветлел. — Я помню, это я помню. Я сжёг его. Я хотел прекратить всё это. Ты стала для меня важнее денег, и я сжёг бумаги.

Эдит ласково прикоснулась к его руке и посмотрела на свекра.

— Когда мы закончим с проклятием, я вернусь в Аллердэйл-Холл, — задумчиво сказал Эдвард. — Есть у меня одна мысль, куда исчезли деньги. Что ж, вы хотите ещё что-то услышать?

— Сэр Эдвард, — неуверенно начала Эдит. — Я… мы с Томасом не хотим возвращаться в Багровый пик.

— Это правда, — Томас неожиданно твёрдо посмотрел на отца. — Я готов жить в любом месте мира, но только не Багровый пик!

Эдвард открыл было рот, чтобы ответить, но тут с двух сторон зашуршали и затрещали кусты, и рядом со старшим Шарпом в круг света от лампы ворвались две страшные тёмные тени — вроде бы собаки, но слишком чёрные, с горящими глазами, бьющими хвостами и быстрыми резкими движениями. Томас вскочил, схватил со стола лампу и заслонил Эдит.

Эдит ахнула, но ужасающие собаки ластились к сэру Эдварду, виляли длинными змеистыми хвостами, их зубастые пасти словно улыбались.

— Тихо, тихо, — старший Шарп скатился со стула на землю, сграбастал сразу обоих псов и зарылся лицом в густую шерсть.

Одна из собак заскулила, вывернулась из руки Эдварда и быстрее, чем Томас отреагировал, ткнулась ему мордой в живот. Младший Шарп едва удержался на ногах.

— Погладь его, — прошептала Эдит. — Видишь, он же ласкается.

— Хорошая собачка, — неуверенно сказал Томас, поставил лампу обратно на стол и осторожно потрогал создание за загривок, потом запустил пальцы в шерсть, словно вспомнил что-то. — Баргест? Это же баргест?

Собака подтверждающе заворчала и прихватила младшего Шарпа зубами за локоть. Подержала и ввинтилась между Томасом и женой, с любопытством засопела.

Эдит осторожно погладила собаку по голове между ушей. Та в восторге принялась лупить Томаса хвостом по коленям. Тот ойкнул и на всякий случай прикрыл пах.

— Это баргесты нашей семьи, — Эдвард наконец отпустил второго пса и сел прямо на землю. — Вот это Гвинт, — старший Шарп поймал чёрного пса за длинный хвост, тот плюхнулся на бок и запыхтел алой пастью. — А это Мелльт. Боги, как я рад, — Эдвард наклонился над баргестом, начёсывая горячее пузо.

— Такие большие, — задумчиво сказала Эдит, которой Мелльт лизал руки. — И такие ласковые. Здешняя собака совсем неласковая.

— Для здешней собаки мы чужаки, притащившие в дом опасную гадость, — Эдвард улыбался, не замечая, что улыбается. — Для баргестов мы свои. Для любого вне семьи они опасны.

— Я их почти не помню, — виновато сказал Томас. — На вид — совсем не помню. Только на ощупь. Они тёплые. Меня однажды мать осенью выгнала за порог на всю ночь. А ко мне пришли собаки и грели.